Истории господина Майонезова
Шрифт:
Обивка штофная потёрта,
И свет рассеянный висел,
Как на фламандских натюрмортах.
Как будто мягкий блеск слюды,
В сиянье свежести и глянца
На блюде высились плоды,
Какими – только любоваться.
Их аромат кругом идёт,
И, верно, сорваны недавно;
Вино в бокале – светлый мёд,
Чуть дрогнет и качнётся плавно.
Но я-то знала: на дворе,
По гомону пичуг счастливых,-
Весна, не осень в янтаре,
С погодой тёплой, но тоскливой.
И эта зрелость, и весна,
И сладкий пир уединенья
Со мной остались после сна
Для строк, для чувств, для вдохновенья!»
– Ой, дедуль, меня уже колбасит от стихов, - пожаловалась Медуница, - моё первое воспоминание: «Сколько лет тебе, девочка Мед, столько получишь ты нынче конфет! Да, смотри, не разевай рот, не то Подснежник их отберёт!» И сжимала я рот, как партизан, а в кулачках – конфеты, пока между пальцев шоколад не капал!
– Няа-м-ам-тьфу-ма-амм-тьфу-ммм! Вещь! В-з! – ответил Фемистоклюс.
Часть вторая. Счастливая награда.
Из таможни выкатил большой чёрный автомобиль, такой, что не снился и президенту Волшебного Леса. Мальчишки, игравшие в футбол на соседней площадке, остановили игру, уставившись на это диво.
Из машины вышел высокий мужчина мощного телосложения, с пепельными волосами и пошёл с развальцем к дому с освещёнными окнами.
Юные футболисты, не дыша, прижали пыльные носы к металлической сетке, ограждавшей площадку, каждый из них понимал, что это никто иной, как крутой воин Космического легиона, возможно, такой же крутой, как, сам, легендарный полковник Котс!
Прибывший герой, слегка приподняв полы длинного чёрного плаща, легко перепрыгнул через широкую канаву с водой, чем вызвал бурный восторг у мальчишек, провожавших его восхищёнными взглядами до самой двери Дома Черепахи.
Легионер шёл не спеша, разглядывая землю и весеннюю траву на ней, он готов был лечь на эту землю и обнимать, и целовать её, как невесту. В траве белели первые цветочки, простенькие и мелкие, словно капельки молока. «Наверное, какой-то «двоечник» из небесной мастерской придумал их», - подумал с улыбкой приезжий. А ещё он подумал о том, что, возможно, сегодня увидит, наконец, девчонку, которая, как маленький надоедливый мышонок, свила в его душе гнёздышко, и живёт в нём, и возится в нём, отвлекая воина от работы, и напевает незатейливые песенки, ухаживая за своими цветами. Она снится ему в образе садовницы, и от неё всегда пахнет растениями.
Он просветлел лицом и опустил глаза. На каменной дорожке извивался толстый дождевой червяк, воин взял его со словами: «Червь дождевой проложил колею, я не умру, потому что люблю!» и бережно положил его на землю. «А в детстве мы верили, что от дождевых червей бывают бородавки! Разве здесь может что-то случиться, когда рядом родная земля?! Безопасно, как в детстве!» - подумал приезжий и поднялся на знакомое крыльцо.
Затворив тихонько дверь за собой, легионер замер, прислушиваясь к своим приборам. В одном из пальто на заваленной одеждой вешалке находилось карманное оружие последней модели. И давно ли в эту уютную, пропахшую булочками, прихожую приходят вооружёнными? Странно. Поступило ещё несколько сигналов. Справа от двери в гостиной стоит человек, рост которого один метр восемьдесят восемь сантиметров, имеющий в себе технократический чип – имплант. Так-так. Это уже интересно. Фигуркин рост.
Легионер неслышно пересёк прихожую. В кухне пусто, под оранжевым абажуром, по-прежнему, стоит кресло, а на нём лежит спортивная газета, и пуховая шапка с длинными ушками. Здорово!
Старина профессор что-то рассказывает, сжав в руке серебряный подстаканник, остальные внимательно его слушают. Справа от двери стоит Фигурка, привалившись к стене и смотрит не на профессора, как все, а в полукруглое окно. Все постарели. Но сколько незнакомых молодых лиц!
Легионер перестал дышать, рядом с профессором сидела «девчонка» и смотрела прямо на него, на круглую нашивку легиона, под которой замерло его сердце.
В жизни она была ещё моложе. Просто, повзрослевший, умный, красивый ребёнок.
Храбрый воин неслышно отступил на два шага и поспешно бесшумно вышел из прихожей. На улице он глубоко вдохнул, нужно было сосредоточиться, ноги сами пошли в старый заброшенный сад, который встал из темноты, как белое облако. Словно туман, висело кружево на цветущих деревьях. Похолодало. Легионер обернулся на дом. Над кирпичной трубой поднимался дымок, видимо, Кро затопил камин. В сердце кольнуло.
Думай, Котс, думай. Что мы имеем? Два кружочка. Первый: друг твоей молодости, Фигура работает на «технаков», скорее всего, продаёт им воду, и, скорее всего, за технологии, а не за деньги. Технологии перепродаёт и богатеет. Что тебя удивляет? Ничего. Он с детства продавал всё, что можно продать. Второй кружочек: девчонка. Здесь ещё проще. Девочка насмотрелась сериалов про космических рыцарей и влюбилась в придуманного ею героя. Она ещё ребёнок. Забудь о ней, полковник! Это приказ.
Котс обнял большими руками ствол старой яблони и прижался к нему щекой. Память, не подведи, как там, в Пышкином венке сонетов, кажется, так:
«Окошко распахну – морозное дыханье,
И первая запевка соловья.
Без сна лежу в такие ночи я,
И жизнь вся от вершин до основанья
Открыта мне, а ей душа моя
Открыта, как полночное признанье…
Но спать пора! Чего же ради
Я слушаю печаль Антонио Вивальди,
Дворцовую печаль для вековых забав?»
Кто ты, Котс? Разве сможешь ты жить, как они? Ты разучился сидеть за столом с кружевной скатертью и есть торты серебряными ложечками, разучился слушать рассказы о былой жизни людей, разучился рисовать, смеяться, радоваться, играть в забавные игры, сочинять смешные песенки!
«О, флейта, о, царица, ожиданья
Застыли в скорбной позе у порога!
Улыбка – и мажорный взлёт желанья,
И пусть глядят завистливые строго,
Надменным, не понять им до конца,
Как гений славит замыслы Творца
И сам творит, Его душою став!»
Ты стал машиной, потому что это помогало тебе выживать самому и спасать тех, чья жизнь зависела от твоих действий в условиях, когда не хватало кислорода, а металл плавился, как воск! Только Пышкины стихи тебя связывали с этой жизнью.
«Воображенье в творческом полёте,
Свобода – птица, но не чижик в самолёте!»
Хорошо сказано!
Полковник перешёл к другой яблоне, будто ему хотелось обнять все деревья в залитом луной саду.