История Англии от Чосера до королевы Виктории
Шрифт:
Даже в сельских местностях жены богатых фермеров порицались за то, что вообразили себя леди, слишком изнеженными, чтобы работать. В прежние времена жена фермера всегда была очень занятой женщиной (какой она является и сегодня); на ее плечах лежали все заботы по дому и некоторые по ферме. На молочных фермах она руководила работницами, поднимала их до восхода солнца и часто сама трудилась вместе с ними до поздней ночи над изготовлением масла или сыра. Молочное хозяйство, особенно в западных районах, которые снабжали лондонский рынок сыром и маслом, было наиболее трудным и наиболее выгодным занятием женщины. На других фермах жена больше занималась домашней работой. Она готовила пищу и заботилась не только о своей собственной семье, но и о батраках, которые питались за столом ее мужа и жили под его крышей. Ей приходилось
В начале XIX века домашние условия в больших огороженных фермах нового типа значительно изменились. Число наемных рабочих на таких фермах стало значительно большим, и уже поэтому они не могли питаться вместе со своим хозяином. Фермерский дом, как жаловался Коббет, становился «слишком изысканным для того, чтобы в него можно было допустить возчика в грязной обуви». Крупные фермеры нанимали лучших домашних слуг, чтобы освободить жен от черной работы и придать гостиной вид, соответствующий достоинству джентльмена, даже если в обычных случаях семья предпочитала пользоваться кухней. Дочери фермеров, как уже было сказано, «вместо того чтобы выполнять свои обязанности и заниматься делами молочной, получали воспитание в пансионах, учились танцевать, говорить по-французски и играть на клавикордах».
Но это верно в полной мере только по отношению к наиболее богатым фермерам; некоторые из них действительно постепенно становились джентльменами. Фермерский слой отличался большим разнообразием социальных группировок. Фермеры севера не подражали джентльменам, как это делали некоторые фермеры из районов Спинхэмленда. Северный батрак был более независим, чем пауперизированный поденщик юга, и социальное различие между ним и его хозяином было менее заметным; это особенно верно в отношении пастухов. Повсюду в Англии еще встречались тысячи ферм, вкоторых женщины из семьи фермера принимали участие во всех видах работ, и много таких ферм, где батраки еще столовались вместе со своими хозяином.
Говоря о жизни женщин этого периода, нужно упомянуть о большой армии проституток. Они существовали во все времена, и их число возрастало с ростом богатства и населения страны. За исключением «спасительной деятельности», которой усердно занимались благочестивые святоши, это зло оставалось нетронутым. Оно наводняло города без малейшего общественного контроля; «призывы проституток на улицах» делали все общественные места в сумерках отвратительными. Растущая «респектабельность» зажиточных классов в новой эпохе уменьшила число и значение более удачливых «содержанок», которые играли немалую роль в XVIII веке. Но по этой же причине возрос спрос на обычных проституток, которых можно было посещать тайно. Суровость этического кодекса общества, одобряемая многими родителями, очень часто доводила обольщенную девушку до проституции. Да и бедственное экономическое положение одиноких женщин заставляло многих из них торговать собой, несмотря на естественное чувство отвращения к этому. Упадок домашней промышленности обрекал девушек, лишившихся родителей, на голод, вынуждавший их продавать себя на улицах. Низкие заработки в нерегулируемой домашней промышленности делали искушение более сильным. Однако в целом более регулярная оплата и общие условия жизни на фабриках способствовали более высокому уровню нравственности, хотя критики фабричной системы долго это отрицали. Постепенно фабричная оплата и жизненные условия заметно улучшились в ХIХ веке, и чувство собственного достоинства у трудящейся женщины получило более крепкую экономическую основу.
Новый век вызвал к жизни обширный праздно живущий слой общества, который не имел прямого отношения ни к земле, ни к ремеслам, ни к промышленности или к торговле. В годы, последовавшиеза Наполеоновскими воинами, было много разговоров о «держателях государственных бумаг», которые пользовались доходами, обеспеченными национальным кредитом.
Начиная со времени правления Вильгельма III всегда ожидали, что постоянный рост (с каждой новой войной) консолидированного государственного долга окажется роковым для страны, так как цифры взлетали с каждым десятилетием. Но на самом деле государственный долг никогда не превышал растущей финансовой мощи Британии, а проценты, выплачиваемые за него, почти целиком расходовались в самой Англии.
Это означало широкое распространение надежного и легко реализуемого богатства среди большого числа семей. Держатели бумаг были бережливым народом; в 1803 году высчитали, что 1/5 суммы, получаемой кредиторами при выплате им процентов по государственным займам, вновь вкладывалась в общественный фонд. Возможно, что большинство держателей бумаг получали тем или иным путем какие-либо дополнительные доходы, но некоторые вели пассивную респектабельную жизнь на свои маленькие, тщательно сохраняемые вклады.
Когда Коббет бранил держателей бумаг, как пиявок, питающихся за счет налогов с народа, и требовал прекращения выплаты национального долга, он едва ли представлял себе, что этим предлагает разорить не только биржевых спекулянтов, которые и были, возможно, «объектом нападок», но и огромное число невинных, скромных людей. Биржевых спекулянтов он ненавидел отчасти потому, что они способствовали разбуханию Лондона. Неумолимое «наступление кирпича и извести» навсегда уничтожило зеленые пространства Мидлсекса, создавая застроенные домами участки для деловых людей столицы и для биржевых спекулянтов и рантье. Преданный всем сердцем тому времени, когда в стране процветали йомены, Коббет не выносил вида этого нового бесформенного скопища домов и нового искусственного общества, не имеющего никаких корней в истории страны. Однако Англия будущего должна была состоять главным образом именно из таких городов и таких людей.
Брайтон, известный благодаря покровительству Георга IV и павильону, который он здесь построил, уже являлся дополнением Лондона. «Обращает на себя внимание, – жаловался Коббет, – развитие города Брайтона в Суссексе, находящегося в 50 милях от столицы на морском берегу и обладающего целебным воздухом. Он расположен так, что карета, которая покидает его не слишком рано утром, достигает Лондона в полдень… Многие биржевики жили в Брайтоне с женами и детьми. Они разъезжали в каретах взад и вперед и деятельно вели маклерскую игру на Биржевой аллее, хотя и жили в Брайтоне».
В течение первых 30 лет столетия многие перемены в обычаях и мыслях были вызваны неуклонным проникновением евангелической религии во все классы общества, не исключая даже и высшие; это движение распространялось снизу вверх. Активный индивидуалистический протестантизм, тесно связанный с филантропической деятельностью, строгость личного поведения и открытая набожность были, как мы видим, важным элементом в жизни Англии XVIII века, но оказывали тогда мало влияния на англиканскую церковь, отличавшуюся широкой веротерпимостью, или на свободные нравы высших классов. Но когда эти классы увидели, что их привилегиям и имуществу угрожают якобинские доктрины с противоположного берега Ла-Манша, тогда сильное отвращение к французскому «атеизму и деизму» подготовило благоприятную почву для большей «серьезности» джентри. Индифферентизм и веротерпимость в вопросах религии казались теперь мятежными и непатриотичными, соответствующие изменения произошли также и в нравах – распущенность или веселость сменились лицемерием или добродетелью. Семейные молитвы из купеческих домов проникли в столовые сельских домов. Был возрожден «воскресный обряд». «Низшие слои общества удивляло, – писал в 1798 году ежегодник «Эньюэл реджистер», – что во всех частях Англии аллеи, ведущие к церквам, заполнены каретами. Это новое явление побуждало простой деревенский народ спрашивать: в чем здесь дело?»
Если бы это стремление к большей серьезности в религиозных вопросах было только симптомом антиякобинской паники, то оно прошло бы вместе с исчезновением опасности. Но оно пережило восстановление мира в 1815 году достигло соглашения с установившими свое господство пос.; этого силами реакции. Викторианский джентльмен и с\семья были более религиозными в своих обычаях и более трезвыми в образе мыслей, чем их предшественники. Англичане всех классов образовали в XIX веке сильную протестантскую нацию; большинство отличалось той «серьезностью» в вопросах морали, которая является одновременно и достоинством, и опасным качеством пуританского характера. В своем стремлении одновременно повиноваться данному этическому кодексу и «преуспевать» в делах люди, являвшиеся типичными для нового века, не замечали возможности вести какой-либо другой образ жизни.