История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
Он позвал прислужницу и потребовал принести цепь и большой висячий замок, что она и сделала, ни жива ни мертва.
— Монсеньор, — сказал Леберюль, — я прошу извинить меня, но я должен отлучиться на некоторое время, поэтому я привяжу вас к этой кровати.
Уже несколько лет тот терпел унижения и не стал возмущаться таким обращением с ним.
— Поступайте, как считаете нужным, месье, — ответил он не без благородства. — Не вы государственный пленник, и вы вправе сходить задрать юбку.
Леберюль не стал переубеждать железную маску и ловко прицепил его к спинке кровати. После чего он удостоверился в том, что
Аженор Леберюль тщетно пытался уснуть. Завернувшись в тряпьё рядом с печкой, в которой догорал слабый огонь, он мучился сильной болью в желудке. Сегодня он ничего не ел, кроме варёной крапивы. Это кушанье, изысканное для уток, его не удовлетворило. Он предпочёл бы утку, но вместо этой птицы у него была варёная крапива.
Он вздрогнул от стука лошадиных копыт. В этот поздний час в деревушке, удалённой от дороги, прибытие всадника было чем-то вроде чёрной магии. Несчастный подумал, уж не смерть ли сжалилась над ним и наконец-то пришла его забрать. В волнении, несмотря на столь необычную надежду, он встал. Лошадь остановилась перед его лачугой. Чей-то сильный кулак сотряс поломанную калитку.
— Кто там? — пролепетал Аженор Леберюль.
В ответ створки открылись, и в проёме появился какой-то крупный силуэт.
Леберюль взял головешку, чтобы зажечь свечу, затем поднял слабый огонь и увидел лицо непрошеного гостя. Он всё никак не мог вспомнить красную морду этого упитанного человека. Наконец он узнал его.
— Жоаким, брат мой! — воскликнул он.
И они обнялись. Аженор плакал от нахлынувших чувств. Но слёзы полились рекой, когда он увидел, как солдат вытащил из-под манто холодную курицу и буханку хлеба.
— Сама святая Мария тебя прислала, — сказал он, — я уже собрался умирать… Я даже на ногах не стою.
И, набросившись на еду, он стал рассказывать о своей несчастной жизни.
— Если я ещё жив, то только чудом, — хныкал он, невольно пародируя известную фразу Фенелона [159] . — У меня ничего не осталось: ни земли, ни денег, ни душевных сил, ни жены. Бедняга сбежала, и я её не осуждаю, потому что в рот я ей мог положить только свою любовь [160] .
Жоаким вытер слезу.
— Ну а ты? — спросил брат с завистью. — Как ты поживаешь? Похоже, ты неплохо устроился?
159
Фенелон (Франсуа де Салиньяк, маркиз де ля Мот, 1651–1715) — знаменитый французский писатель, духовник, воспитатель внука Людовика XIV, герцога Бургундского. — Прим. пер.
160
Аженор Леберюль находился в состоянии крайней слабости и не замечал двусмысленности некоторых фраз. — Прим. автора.
— Я аджюдан жандармерии, — сказал Леберюль-младший. — Место неплохое, я не жалуюсь.
— А как ты здесь оказался, у тебя что, увольнительная?
— Нет,
Слово произвело впечатление на изголодавшегося. Аженор только что сгрыз куриную ножку. Его рот, смазанный жиром впервые за много лет, издал вздох удовлетворения.
— По заданию? По какому заданию?
Жоаким колебался. Но он решил, что если не довериться брату, то кому тогда еще можно довериться?
— Ты что-нибудь слышал про железную маску? — спросил он.
— Нет, — удивился Аженор, — это что, тайное общество?
— Нет! Таинственный заключённый, который находился в пинерольской тюрьме в Пьемонте несколько лет и которого я везу в парижскую Бастилию.
— Кто он, этот заключённый?
— Никто этого не знает, — прошептал Жоаким. — Потому он и носит железную маску, чтобы никто не увидел его лица.
— Ему повезло, — вздохнул Леберюль-старший.
От этих слов жандарм заморгал глазами.
— Что ты такое говоришь, брат мой?
— Я говорю, что этому бедняге в железной маске повезло, — повторил Аженор. — У него есть где жить, он может питаться, гулять за счёт короля! И это когда все готовы съесть друг друга! Да после тебя, брат мой, я больше всех завидую ему.
Такой взгляд на вещи ошеломил Леберюля-младшего, но он постарался не проявлять своего неодобрения и расстался со старшим братом, бормоча какие-то смутные обещания.
С чувством выполненного долга унтер-офицер поднимался по лестнице харчевни. Добравшись до площадки второго этажа, он нахмурил брови. Часовой, которого он поставил перед дверью, храпел, как звонарь, разлёгшись в коридоре. Две бутылки шамбертена служили ему подушкой. Они были пусты, как сердце Монтеспан. Леберюль нанёс несколько ударов ногой по рёбрам спящего. Но мужчина был наполнен вином и не мог даже пошевелить ресницами.
В оскорблённых чувствах и предвкушая недоброе, Леберюль вбежал в комнату. Он вздохнул с облегчением, увидев своего пленника привязанным цепью к кровати.
— Надеюсь, время не показалось вам слишком долгим, монсеньор? — прошептал он, собираясь отвязать господина X.
Он чуть было не вскрикнул от удивления, ощутив ледяную руку человека в железной маске. Он ощупал пленника и, к собственному ужасу, понял, что в нём не было жизни, иначе говоря, он умер. Попытавшись освободиться от цепи, Ч. в Ж. М. [161] сделал из неё петлю. Он неудачно затянул её на своей шее и удавился.
161
Мой издатель попросил мена экономить на знаках. — Прим. автора.
— Не может быть, — пробормотал Леберюль. — Это дурной сон! Монсеньор, не надо так шутить… Очнитесь! Прошу вас! Вставайте!
Но сколько ни упрашивай мёртвого и как вежливо с ним ни говори, он не станет податливее.
— Я пропал, — сказал несчастный Леберюль. — Вот до чего довело моё доброе сердце. И всё из-за этого чёртова братца…
Он застыл. Какая-то мысль мелькнула у него на кончике мозга. Чтобы быть аджюданом жандармерии, таких мыслей должно быть в достатке. И у Леберюля они были! Не медля ни секунды, он завернул покойника в манто и, закинув его одним рывком на свои могучие плечи, вышел обратно и поскакал в Деревню Сосисок.