История христианской Церкви. Том II. Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. ?.)
Шрифт:
2. Символы. Они тоже находились не только в Ветхом Завете, но и во всей природе. Во всем — в древе жизни Едема, в лестнице Иакова, в жезлах Моисея и Аарона, да и не только, в каждом корабле под парусом, в рассекающем волну весле, в плуге, в человеческом лице, в фигуре человека с вытянутыми в стороны руками, в знаменах и трофеях — везде Иустин видел священную форму креста, то есть предзнаменование таинства искупления через распятие Господа [134] .
3. Чудеса Иисуса и чудеса, которые апостолы продолжали творить во имя Иисуса, согласно недвусмысленному свидетельству отцов церкви, их современников. Язычники тоже говорили о чудесных деяниях и явлениях, отстаивая свою веру, и потому Иустин, Арнобий и особенно Ориген для определения разницы между истинными чудесами и сатанинскими уловками установили определенные критерии — такие как нравственная чистота чудотворца и его намерение прославить Бога и облагодетельствовать человека. По словам Оригена, «сравнение, которое Цельс проводит между Иисусом и некими странствующими волшебниками, имело бы под собой основание, если бы в последних проявлялась хоть малейшая склонность порождать в людях истинный страх перед Богом и влиять на их поведение в ожидании дня грядущего суда. Но они не делают подобных попыток. Да, они сами виновны в самых плачевных преступлениях, в то время как Спаситель хотел убедить Своих слушателей посредством природной красоты
134
Apol.I, с. 55; Dial. с. Tryph.,с. 91.
Тема послеапостольских чудес связана с немалым количеством проблем по причине отсутствия богодухновенных свидетельств, а в большинстве случаев — и просто свидетельств очевидцев. Есть вероятность того, что чудотворная сила была удалена из мира не резко и внезапно, но постепенно, по мере того как необходимость в таких внешних и чрезвычайных доказательствах божественного происхождения христианства уменьшалась и уступала естественному воздействию истины и морального примера. Поэтому святой Августин в IV веке говорит: «После учреждения церкви Богу не угодно продолжать чудеса и до наших дней, чтобы разум не уповал на видимые знамения или не охладился при зрелище привычных чудес» [135] . Но невозможно установить точную дату окончания чудес и сказать, случилось это после смерти апостолов или их непосредственных учеников, после обращения Римской империи, после уничтожения арианской ереси или же в какой–то последующий период, равно как невозможно точно отделить в каждом конкретном случае истину от легендарной выдумки.
135
Но с другой стороны, святой Августин авторитетно свидетельствует о некоторых из самых невероятных чудес своего века, совершенных мощами святого Стефана и даже Гервасия и Протасия. См. трактат Fr. Nitzsch (jun.), Augustin`s Doctrine of Miracles,Berlin 1865; и по теме вообще: J. H. Newman, Two Essayes on Biblical and Ecclesiastical Miracles,third ed. London 1873; и J. B. Mozley, Bampton Lectures On Miracles.Oxford and Lond. (1865), fifth ed. 1880, Lect. VIII, где говорится о ложных чудесах.
Примечательно, что в подлинных произведениях доникейской церкви меньше чудесного и суеверий, чем в анналах Никейского века и Средневековья. История монашества связана с чудесами еще большими, чем новозаветные. Большая часть заявлений апологетов о чудесах сформулирована в общих выражениях и касается необычайных случаев исцеления от одержимости бесами (вероятно, сюда относятся называвшиеся так в данную эпоху случаи сумасшествия, глубокой меланхолии и эпилепсии) и других болезней посредством призвания имени Иисуса [136] . Иустин Мученик говорит о таких исцелениях как о часто случавшихся в Риме и по всему миру, и Ориген заявляет, что видел подобное лично, но в другом месте говорит, что чудес становится все меньше; опираясь на эти его слова, доктор Неандер, епископ Кей и другие являются сторонниками теории постепенного прекращения чудес. Тертуллиан объясняет многие, если не большую часть обращений своего времени сверхъестественными снами и видениями; так поступает и Ориген, только с большей осторожностью. Но в таком физиологическом явлении чрезвычайно трудно провести границу между естественными и сверхъестественными случаями, между вмешательствами провидения и собственно чудесами. Сильнейший из отрывков на эту тему мы находим у Иринея, который, выступая против еретиков, упоминает среди современных ему событий, происходящих в соборной церкви, не только пророчества и чудесные исцеления бесноватых, но даже воскрешение мертвых [137] ; однако он не называет ни одного конкретного случая или имени; следует также помнить, что юность его приходилась почти на границу века Иоанна.
136
Они аналогичны «исцелениям верой», реальным или притворным, в наше время.
137
Adv. Haer.II. 31, §2, и II. 32, §4: . Эти два отрывка вряд ли можно объяснить вслед за Ньюменом и Неандером как относящиеся лишь к случаям мнимойсмерти.
4. Моральное влияние христианства на сердца и жизни исповедующих его. Христианская религия не только учила чистейшему и высочайшему моральному кодексу из всех известных когда–либо людям; эти моральные ценности проявлялись в жизни, страданиях и смерти ее Основателя и Его искренних последователей. Все апологеты, от автора «Послания к Диогнету» до Оригена, Киприана и Августина, яркими красками представляют неизмеримое превосходство христианской этики над языческой, и их свидетельство полностью соответствовало практическим плодам церкви — что мы получим возможность увидеть из следующей главы. «Они считают нас безумцами, — говорит Иустин, — потому что мы поклоняемся Христу, распятому при Понтии Пилате, как Богу, равному Отцу. Но они не говорили бы так, если бы знали тайну креста. По ее плодам они могут узнать ее. Мы, некогда жившие в пороках, теперь учимся целомудрию; мы, занимавшиеся волшебством, посвятили себя благому, несотворенному Богу; мы, любившие деньги и имущество превыше всего, теперь добровольно отдаем свою собственность на общее благо и подаем каждому нуждающемуся; мы, сражавшиеся и убивавшие друг друга, теперь молимся за своих врагов; тех, кто преследует нас с ненавистью, мы стараемся умиротворить добротой в надежде на то, что они разделят те же благословения, которыми наслаждаемся мы» [138] .
138
Apol.I, с. 13, 14.
5. Быстрое распространение христианства за счет чисто морального воздействия, несмотря на величайшие внешние препятствия, ожесточенные гонения со стороны иудеев и язычников. Анонимный апологет, автор «Послания к Диогнету», принадлежащему к литературе века апостольских отцов церкви, уже указывает на этот момент так: «Разве вы не видите, как христиан бросают диким зверям, чтобы убедить их отречься от Господа, однако не могут их одолеть? Разве вы не видите, что чем больших из них наказывают, тем больше становится их количество? Это не представляется делом рук человеческих: это совершается силой Бога; это свидетельства Его явления» [139] . Иустин Мученик и Тертуллиан часто прибегают к похожим аргументам. Ориген умело пользуется этим доводом против Цельса и полагает, что такой великий успех, какого добилось христианство среди греков и варваров, образованных и необразованных людей за такое короткое время, не прибегая к силе и другим мирским средствам, принимая во внимание совместное противодействие императоров, сената, губернаторов, военачальников, жрецов и народа, может быть разумно объяснен только чрезвычайным вмешательством Божьего провидения и божественной природой Христа.
139
Ad Diogn.,с. 7.
6. Разумность христианства и его согласие со всем истинным и прекрасным в греческой философии и поэзии. Все, кто жил разумно до Христа, воистину были уже христианами, хоть и не осознавали этого. Так, все христианское разумно, а все разумное можно считать христианским. Но, с другой стороны, конечно же, христианство сверхразумно (но не иррационально).
7. Адаптация христианства к величайшим потребностям человеческой природы, которые только оно может удовлетворить. Сюда относятся слова Тертуллиана о «testimonia animae naturaliter Christianae»;суть его глубокой мысли состоит в том, что человеческая душа по самой своей сути и инстинктам предрасположена к христианской вере и может обрести покой и мир только в ней. «Душа, — говорит он, — хоть и заключена в темницу тела, хоть и извращена дурным воспитанием, хоть и ослаблена похотями и страстями, хоть и предана служению ложным богам, когда пробуждается от своего опьянения и мечтаний и возвращает себе здоровье, то призывает Бога единственным принадлежащим Ему по праву именем: "Великий Боже! благой Боже!" — и потом смотрит не на Капитолий, но на небеса; ибо знает о месте жительства живого Бога, от Которого она произошла» [140] .
140
Tert. Apologyс. 17. См. также прекрасный отрывок из De Testim. Animae,с. 2: «Si enim anima aut divina aut a Deo data est, sine dubio datorem suum novit, et si novit, utique et timet… О testimonium veritatis, quae apud ipsa daemonia testem efficit Christianorum».
Об этой глубинной жажде живого Бога во Христе, характерной для человеческой души, Августин, в котором дух Тертуллиана вернулся очищенным и обогащенным, позже скажет великие слова: «Ты, о Боже, сотворил нас для Себя, и сердце наше не имеет покоя, пока не успокоится в Тебе» [141] .
Глава IV. Организация Церкви и церковная дисциплина
I. Основные источники этой главы — Послания Игнатия, труды Иринея, Тертуллиана и особенно Киприана, а также так называемые Constitutiones Apostolicae.
II. См. список литературы в т. I, §58, особенно Rothe, Ritschl, Lightfoot и Hatch.
141
Aug. Confess.I. 1: «Fecisti nos ad Te, et inquietum est cor nostrum, donee requiescat in Te».
§41. Постепенная консолидация
Во внешней организации церкви в рассматриваемый нами период произошло несколько важных изменений. Разграничение клира и мирян, а также представление, что служение несут священники, закрепляется и получает признание, а количество подчиненных церковных должностей возрастает; полагается начало закреплению ведущей роли Рима; вырабатывается единство соборной церкви в борьбе с еретиками и раскольниками. Апостольская организация I века теперь уступает место древнесоборной системе епископства; она же, в свою очередь, превращается в систему митрополий, а после IV века — патриархий. Греческая церковь остановилась на этом этапе, и ею по сей день управляет иерархическая система патриархов, равных по рангу и правам, в то время как Римская церковь пошла на шаг дальше и породила в средние века папскую монархию. Зародыши этой папской власти становятся заметны уже в изучаемый нами период, особенно у Киприана, протестующего против них. Сам Киприан был свидетелем как консолидации церковных чинов, так и независимого епископства, поэтому его трудами в сектантских целях часто пользуются и злоупотребляют как католики, так и англикане.
Тем не менее отличительными чертами доконстантиновской иерархии, в отличие от послеконстантиновской, греческой и римской, являются, во–первых, ее великая простота, а во–вторых, ее духовность, или свобода от какой бы то ни было связи с политической властью и мирским великолепием. Какое влияние ни приобретала бы церковь, она ничем не была обязана светскому правительству, которое продолжало быть равнодушным или явно враждебным к ней до защищающего церковь эдикта Константина о веротерпимости (313). Тертуллиан считал, что император не может быть христианином или христианин — императором; даже после Константина донатисты упорствовали в этом мнении и таким образом напоминали соборной церкви о былых временах: «Что христиане имеют общего с царями? или что делать епископам во дворце?» [142] Доникейские отцы церкви ждали окончательной победы христианства над миром вследствие сверхъестественного вмешательства при втором пришествии. Ориген, по–видимому, был единственным, кто в тот век яростных гонений ожидал, что христианство, неуклонно распространяясь, обретет власть над всем миром [143] .
142
«Quid Christianis cum regibus? aut quid episcopis cum palatio?»
143
Contra Cels.VIII. 68. См. также замечания об этом в Neander, I. 129 (Boston ed.).
Консолидация церкви и ее компактная организация были связаны с ограничением индивидуальной свободы в интересах порядка и искушением злоупотребить властью. Но процесс этот был обязательным вследствие сокращения духовных даров, которые в таком невероятном обилии изливались на церковь в апостольский период. Вследствие консолидации церковь стала могущественной республикой внутри Римской империи, что немало способствовало ее окончательному успеху. «В единстве сила», особенно во времена опасностей и гонений, через которые церковь вынуждена была пройти в доникейскую эпоху. Хотя мы и должны, исходя из простых принципов Нового Завета, отрицать факт якобы данного свыше права и постоянную обязанность придерживаться какой–либо одной конкретной формы управления, но мы не можем не признать, что в доникейской и последующей организации церкви была историческая необходимость и что форма церковной организации очень важна. Даже папская власть никоим образом не была чистым злом, но послужила школой воспитания варварских народов в средние века. Тем, кто осуждает в принципе любую иерархию, священство и церемонии, следует вспомнить, что Сам Бог назначил священников и заповедал церемонии во времена Моисея, а Христос подчинялся требованиям закона, когда находился в Своем уничиженном состоянии.