История Христианской Церкви. Том III. Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.
Шрифт:
В этом отношении варварские законы не слишком отличались от римских. Варвары также считали рабство естественным состоянием человечества, а рабов — удобным товаром. Все военнопленные становились рабами, тысячи человеческих жизней таким образом спасались от бойни и уничтожения. Когда Стилихон одержал победу над Радагайсом, на рынок было выставлено 200.000 готов и других германцев, вследствие чего цена рабов упала с двадцати пяти золотых до одного. Захват людей в плен и торговля ими была привычным занятием пиратов у берегов Европы. Англо–саксов открыто продавали в Риме во времена Григория Великого. Варварские законы так же строго, как и кодекс Юстиниана, запрещали союз свободного с рабом как унизительный, но превосходили последний в том, что признавали законность и религиозную святость браков между рабами, — как, например, у ломбардов, на основании слов Писания: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» {Мф. 19:6}.
Стена, созданная законом и отделявшая рабов от свободных граждан, исключала их из сферы действия всеобщих прав человека и не была сломана древней церковью, учившей только моральному и религиозному равенству людей. Мы встречаем рабовладельцев даже среди епископов и высшего клира империи. Рабы принадлежали дому папы в Риме, о чем мы случайно узнаем из постановлений Римского синода 501 г., проведенного в связи со спорами об избрании Симмаха, где его оппоненты вызывали его рабов в качестве свидетелей, а его сторонники протестовали против такой необычной просьбы, так как гражданский закон не давал рабам права свидетельствовать перед судом [199] . Среди варваров также существовали церкви, владевшие рабами, и принимались специальные меры для защиты их рабов [200] . Константин выпустил строгие законы против смешанных браков с рабами, все дети от которых должны были становиться рабами, и против беглых рабов (319 и 326), которых в то время было много и которые грабили опустошенные провинции или присоединялись к варварам, врагам империи. С другой стороны, Константин облегчил процедуру освобождения, разрешил совершать ее даже по воскресеньям и дал священникам право освобождать своих рабов по одному своему слову, без свидетелей и церемоний, требовавшихся в остальных подобных
199
См. Hefele, Conciliengeschichte,ii, p. 620; Milman, Latin Christianity,vol. i, p. 419 (Am. ed.); последний делает из этого факта вывод: «В доме папы были рабы и, по закону, их могли подвергнуть пыткам. Это ясно из слов Еннодия».
200
См. Milman, l. с,i. 531.
201
В двух законах от 316 и 321 г.; Corp. Jur.,1. i, tit. 13, 1. 1, 2.
202
Соd. Just.,vii, 5, 6; .22, с. 8 (536 г.), .78, praef. 1, 2 (539 г.).
Церковь в то время вовсе не требовала и не хотела полного упразднения рабовладения. Как и в предыдущий период, она по–прежнему считала достаточным настаивать на добром, христианском отношении к рабам, призывала их к повиновению ради Господа, поддерживала их в их униженном положении, внушая мысль об их высшей моральной свободе и равенстве, посредством религиозного воспитания рабов производила внутреннюю подготовку к уничтожению данного института. Поспешные и революционные меры воспринимались с явным неодобрением. Собор в Гангре угрожает анафемой каждому, кто, под предлогом религиозных соображений, станет призывать рабов презрительно относиться к их хозяевам; Халкидонский собор в четвертом его каноне под страхом отлучения запрещает монастырям принимать рабов без разрешения их хозяев, чтобы христианство не оказалось виновно в поощрении непослушания. Отцы церкви, насколько они вообще касаются темы рабства, похоже, считают его неизбежным злом и Божественным орудием дисциплины; они прослеживают его происхождение до Хама и Ханаана [203] . Они действительно выступают за освобождение в отдельных случаях, когда это освобождение является актом христианской любви со стороны хозяина, но не считают, что раб имеет право на освобождение; известный же отрывок: «Если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся», — они понимают не как призыв к рабам воспользоваться первой же возможностью для обретения свободы, но, напротив, как призыв оставаться рабами, ибо они в любом случае внутренне свободны во Христе и их внешнее состояние не имеет значения [204] .
203
Быт. 9:25: «Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих». Но представляется, что Христос удалил все проклятия греха и всяческое рабство. Служение Богу — это совершенная свобода.
204
1 Кор. 7:21. Греческие отцы церкви относят слова к слову (Златоуст: ); в то время как почти все современные толкователи (кроме Де Ветте, Мейера, Эвальда и Элфорда) следуют за Кальвином и Гроцием, относя его к . Златоуст, однако, упоминает этот оборот в другом месте (Serm.iv, in Genes.,tom, , p. 666), где, похоже, склоняется в его пользу. Глагол воспользуйсяболее естественно сочетается со свободой,которая есть благо и благословение, чем с рабством,которое представляет собой лишение. Однако Милмен заходит слишком далеко, когда утверждает (Lat. Christianity,vol. i, 492): «Уничтожение рабства не рассматривалось даже как далекая возможность. По–видимому, самые мудрейшие и лучшие из христианских авторов никогда и не задумывались о всеобщем освобождении, несмотря на возросшую легкость освобождения и тот факт, что оно было санкционировано указом Константина и вверено особому попечению священства». Снова сравните этот отрывок с мнениями Златоуста и Августина, приведенными в тексте.
Даже святой Златоуст, из всех отцов церкви наиболее близкий к теории освобождения и наиболее внимательный к проблеме рабовладения вообще, практически не выходит за эти рамки [205] . По его мнению, человечество изначально было сотворено совершенным и равным, в нем не было рабов. Но из-за грехопадения человек утратил способность управлять своими поступками и оказался в тройном рабстве: женщина стала рабой мужчины, раб — собственностью хозяина, подданные оказались подчинены правителям. Эти три вида отношений Златоуст считает Божьей карой и Божьим средством дисциплины. Таким образом, рабство, как божественное установление, вызванное грехопадением, одновременно и оправдано (при сопоставлении с безгрешным состоянием), и осуждается (в принципе). А теперь, когда Христос избавил нас от зла и его последствий, рабство, по Златоусту, в принципе упразднено в церкви, но только в том же смысле, в каком упразднены грех и смерть. Рожденные свыше христиане — не рабы, но совершенно свободные люди во Христе и братья между собой. Исключительный авторитет одного и подчинение остальных уступает место взаимному служению в любви. Если придерживаться таких взглядов последовательно, они, конечно же, ведут к равенству. Однако Златоуст не доводит их до подобного вывода, но решительно осуждает роскошь, связанную с рабовладением, и полагает, что одного — двух рабов достаточно для помощи, в которой человек нуждается, в то время как у многих патрициев их сотни и тысячи. Он советует освобождать лишних рабов и давать образование всем им, чтобы, если они будут освобождены, они могли бы сами позаботиться о себе. Он полагает, что первая христианская община Иерусалима, у которой все имущество было общее, освободила всех своих рабов [206] ; тем самым он намекает слушателям, что неплохо было бы последовать этому примеру. Но, конечно же, у этого отца церкви мы не найдем ничего, что напоминало бы призыв к рабам рвать свои цепи; скорее, по примеру апостола, он призывает рабов сознательно и радостно повиноваться ради Христа так же искренне, как он призывает их хозяев к гуманности и любви. То же самое можно сказать об Амвросии, Августине и Петре Хризологе из Равенны (ум. в 458).
205
Взгляды Златоуста на рабство представлены в его Гомилиях на Книгу Бытия и на послания Павла и собраны Мелером в его прекрасной статье об уничтожении рабства (Vermischte Schriften,ii, p. 89 sqq.). Мюллер говорит, что со времен апостола Павла никто не оказывал более ценных услуг рабам, чем святой Златоуст. Но он переоценивает заслуги последнего.
206
Homil., xi, in Acta Apost. (Opera omn.,tom, ix, p. 93): , . Монах Нил, ученик Златоуста, пошел настолько далеко, что объявил рабовладение несовместимым с истинной любовью ко Христу, Ер.lib. i, ер. 142 (цитирует Неандер в своей главе о монашестве): , .
Святой Августин, благороднейший представитель Латинской церкви, в своем глубоком труде о «Граде Божьем» исключает идею рабства из изначального представления о человеке и окончательном состоянии общества и рассматривает ее как зло, последствие греха, существующее, однако, под Божественным руководством и контролем. Ибо Бог, говорит он, сотворил человека разумным, господином только над неразумным творением, а не над другим человеком. Бремя рабства было справедливым наказанием за грех. Поэтому слово рабв Писании не встречается, пока Ной не использовал его в проклятии на оскорбившего его сына. Следовательно, человек виноват в возникновении рабства, оно не свойственно его природе. Латинское слово servus,раб, предположительно происходит от servare[или даже servire], и оно передает идею сохранения военнопленных от смерти, то есть в нем косвенно предполагается избавление от последствий греха. Ибо даже в справедливой войне какая-то из сторон грешит, и каждая победа, как Божий суд, смиряет побежденных, либо преображая их грехи, либо наказывая их. Даниил считал, что подлинная причина его плена — это грехи народа. Следовательно, грех — это мать рабства, первопричина подчинения человека человеку; но подобного не произошло бы, если бы не Божий суд, потому что Бог всегда справедлив и знает, какое наказание соответствует преступлению… Апостол призывает рабов повиноваться своим хозяевам и служить им ex animo,по доброй воле; если они не могут освободиться от рабства, само рабство должно стать для них свободой; они должны служить не в обманчивом страхе, но в преданной любви, пока грех не будет побежден и любая власть человека над человеком уничтожена — пока Бог не станет всем во всем [207] .
207
De Civit. Dei,lib. xix, cap. 15.
Как и следовало ожидать, после обращения императоров, а также богатых и благородных семейств, которым принадлежало большинство рабов, случаи освобождения стали более частыми [208] . Биограф святого Самсона Ксенодох, современник Юстиниана, говорит о нем: «Он не стал держать множество рабов и тем более владеть своими братьями, как хозяин; он предпочел великодушно освободить их и дать им достаточно средств для жизни» [209] . Сальвиан, галльский пресвитер V века, говорит, что рабов освобождали ежедневно [210] .С другой стороны, церковь делала многое для предотвращения распространения рабства, в первую очередь освобождала пленных, для чего иногда использовались золотые и серебряные церковные сосуды. Но у нас нет достоверной статистики, с помощью которой мы могли бы хотя бы приблизительно определить соотношение количества рабов и свободного населения в конце VI века — и в предыдущем периоде.
208
O более ранних случаях, в конце предыдущего периода, см. в т. 2, §97, в конце.
209
Acta Sanct. Boll.Jim., tom, , p. 267. Согласно Палладию, Hist.,с. 119, святая Мелания с согласия своего мужа Пиния освободила восемь тысяч рабов. Однако эта почти невероятная цифра присутствует только в древнем латинском переводе.
210
Ad Eccles. cath.,1. iii, §7 (Galland., tom, , p. 71): «In usu quidem quotidiano est, ut servi, etsi non optimae, certe non infimae servitudinis, Romana a dominis libertate donentur; in qua scilicet et proprietatem peculii capiunt et jus testamentarium consequuntur: ita ut et viventes, cui volunt, res suas tradant, et morientes donatione transcribant. Nec solum hoc, sed et ilia, quae in Servitute positi conquisierant, ex dominorum domo tollere non vetantur».Из этого фрагмента представляется, что многие хозяева, желая освободить своих рабов, позволяли им заработать какие-то средства; римский закон подобного не разрешал.
Таким образом, мы можем сделать вывод, что христианство никейской и посленикейской эпохи при всем свойственном ему консерватизме и явной неприязни к общественным переворотам и насильственным реформам инстинктивно и по сути своей способствовало всеобщему освобождению людей и, возвысив раба духовно до равного положения с хозяином, относясь к нему как к способному на те же добродетели, благословения и награды, положило начало постепенному ослаблению, а в конечном итоге уничтожению отвратительного института рабовладения. Но результат этот был достигнут в Европе лишь много веков спустя, не только под влиянием церкви, но вследствие многих экономических и политических причин — вследствие невыгодности рабовладения, особенно в северных широтах, вследствие новых отношений, возникших после вторжения варваров, вследствие обычаев тевтонских племен, осевших в Римской империи, вследствие возникновения связи сельских рабов с землей и превращения рабов в крепостных, ставших такой же недвижимостью, как земля — то есть в какой-то степени переставших быть зависимыми от капризов и деспотизма хозяев.
5. Бедные и обездоленные в целом, прежде всего вдовы и сироты, заключенные и больные, которыми совершенно пренебрегали в языческие времена, привлекли теперь внимание законодателей. В 315 г. Константин запретил клеймить лоб преступникам, чтобы, как он объяснил, «не искажать человеческого облика, сотворенного по образу небесной красоты» [211] . Он был против бесчеловечного обращения с заключенными до суда [212] . Чтобы лишить бедных родителей любого повода для продажи детей или отказа от них, он обеспечил им пищу и одежду отчасти за свой собственный счет, отчасти за счет государства [213] . Он попытался также, особенно законом от 331 г., защитить бедняков от продажности и вымогательства судей, адвокатов и сборщиков налогов, которые грабили народ своими поборами [214] . В 334 г. он приказал, чтобы вдов, сирот, больных и бедных не вынуждали являться на суд вне территории их собственной провинции. Валентиниан в 365 г. освободил вдов и сирот от грабительского подушного налога [215] . В 364 г. он доверил епископам попечение о бедных. Гонорий сделал то же самое в 409 г. Юстиниан в 529 г., как мы уже отмечали, поручил епископам попечительство над государственными тюрьмами, которые они должны были посещать по средам и пятницам, чтобы нести несчастным искреннее утешение веры. Тот же император выпустил постановления против ростовщичества и бесчеловечной суровости кредиторов, создал строгие законы, основанные на религиозных принципах милосердия и не позволяющие кредиторам завышать изначально определенные процентные ставки. Несколько императоров и императриц брали церковные учреждения для заботы о бедных и больных, странниках, вдовах и сиротах под свое особое покровительство, освобождали их от обычных налогов или поддерживали за счет своих частных фондов [216] . Но в те дни, как и в наше время, на первом месте стояла частная благотворительность христианской любви, тогда как государственная благотворительность отставала от нее — она, скорее, признавала правомерной первую и поддерживала ее, но не была независимой и оригинальной [217] .
211
Cod. Theod.,ix, 40, 1–2.
212
С. Theod.,ix, tit. 3, de custodia reorum.См. более поздний похожий закон 409 г. в 1. 7 и 529 г. — в Cod. Justin.,i, 4, 22.
213
См. два закона De alimentis quae inopes parentes de publico petere debentв Cod. Theod.,xi, 27, 1–2.
214
Cod. Theod.,I, tit. 7, 1. 1: «Cessent jam nunc rapaces officialium manus, cessent inquam! nam si moniti non cessaverint, gladiis praecidentur».
215
Capitatio pl`ebe ja. Cod. Theod.,xiii, 10, 1, 4. Другие законы о вдовах см. в Cod. Just.,iii, 14; ix, 24.
216
Cod. Theod.,xi, 16, xiii, 1; Cod. Just.,i, 3; Nov.131. См. об этом в Chastel, The Charity of the Primitive Churches(transi, by Mathe), pp. 281–293.
217
См. Chastel, l. с, р. 293: «Представляется, что в случае с благотворительными учреждениями императоры–христиане не столько основывали их сами, сколько признавали, регулировали, гарантировали, иногда обогащали за счет частных даров то, что было основано церковью. Инициативу повсюду брала на себя церковная благотворительность. Общественная благотворительность следовала за ней с некоторым отставанием, а когда она пыталась вырваться вперед сама, то вскоре обнаруживала, что сбивается с пути, и была вынуждена отойти на задний план».
§21. Упразднение гладиаторских боев
6. Наконец, одной из величайших и прекраснейших побед христианского человеколюбия над языческим варварством и жестокостью было упразднение гладиаторских состязаний, против которых самым искренним образом возражали уже апологеты II века [218] .
Эти кровавые зрелища, в ходе которых люди — в основном преступники, военнопленные и варвары, — сотнями и тысячами убивали друг друга или погибали в схватке с дикими зверями на потеху зрителей, еще процветали в начале рассматриваемого нами периода. Языческая цивилизация доказала в этом свое бессилие. В ее глазах жизнь варвара годилась только для жестокого развлечения римского народа, который желал спокойно, не покидая родного города, насладиться зрелищем кровопролития, творившегося на границах империи. Даже гуманный Симмах устраивал такие развлечения в период своего консульства (391) и был в ярости, когда двадцать девять пленных саксов избежали публичного позора, покончив с собой [219] . Пока еще существовали жрицы–весталки, им принадлежало особое право подбадривать сражающихся в амфитеатре, призывая их на кровавое дело, и давать сигнал к нанесению смертельного удара [220] .
218
См. т. 2, §95.
219
Симмах, 1. ii. Ер.46. См. также vii, 4.
220
Пруденций, Adv. Symmach.,ii, 1095: Virgo — consurgit ad ictus, / Et quotiens victor ferrum jugulo inserit, ilia / Delicias ait esse suas, pectusque jacentis / Virgo modesta jubet, converso pollice, rumpi; / Ni lateat pars ulla animae vitalibus imis, / Altius impresso dum palpitat ense secutor.
Эти зрелища внушали людям заразительную жажду кровопролития, потрясающий пример которой приводит Августин в своей «Исповеди» [221] . Его друг Алипий, впоследствии ставший епископом Тагаста, по приглашению друзей посетил в 385 г. римский амфитеатр. Он отправился туда с твердым намерением воздержаться от каких бы то ни было впечатлений. «Когда они пришли на место, — сообщает Августин, — и заняли свои места, все уже кипели от кровожадного исступления. Но Алипий, закрыв глаза, запрещал своей душе поддаваться этому греху. Ах, если бы он еще и уши заткнул! Ибо, когда сраженный гладиатор упал, дикие вопли всей толпы обрушились на него; обуреваемый любопытством, он открыл глаза, хотя собирался презреть это зрелище и сопротивляться ему. И его душе была нанесена рана более плачевная, чем телесная рана сражавшегося, а его падение было еще печальнее… Ибо, когда он увидел кровь, то немедленно проникся любовью к ней, он не отвернулся, и взгляд его оказался прикован к ней; дух ненависти и мщения незаметно охватил его, и, очарованный убийственным действом, он оказался опьянен кровожадной радостью… Он смотрел, выкрикивал одобрительные возгласы, волновался и унес с собой это безумие, побуждавшее его еще вернуться обратно не только с теми, кто привел его туда, но впереди них, и привести с собой других людей».
221
Lib. vi, с. 8.