История Христианской Церкви. Том III. Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.

Шафф Филип

О разделении религии и политики, духовной и светской власти, в языческой древности ничего не было известно, потому что сама религия рассматривалась только с естественной точки зрения и подчинялась целям всем управлявшего государства, высшей форме человеческого общества из всех известных. Египетские цари, сообщает нам Плутарх, были в то же время жрецами или принимались в число жрецов при воцарении. В Греции гражданские власти управляли жрецами и святилищами [237] . В Риме после времен Нумы подобный надзор был доверен сенатору, а потом вошел в число обязанностей императора. Все языческие императоры от Августа [238] до Юлиана Отступника были в то же время верховными жрецами (Pontifices Maximi),вождями государственной религии, императорами–папами. Как таковые, они могли не только выполнять все функции жрецов, в том числе приносить жертвы, когда того требовало суеверие или политика, но и возглавляли высший жреческий совет (состоявший из пятнадцати или более pontifices),который в свою очередь руководил и присматривал за действиями трех классов жрецов менее высокого ранга (Epulones, Quindecemviriи Augures),за храмами и жертвенниками, принесением жертв, прорицаниями, праздниками и церемониями, толкованием Сивиллиных книг, календарем, — короче, за всеми вопросами публичного поклонения, а отчасти также за проблемами, связанными со вступлением в брак и правами наследства.

237

Такой блюститель назывался над и .

238

Август принял должность Pontifex Maximusпосле смерти Лепида, в 742 г. от основания города, после чего эта должность оставалась за императором, хотя обычно вверялась ему постановлением сената. Раньше верховного жреца выбирал народ; он избирался на всю жизнь, не мог занимать гражданские должности, не должен был покидать Италию, прикасаться к мертвым телам и вступать в брак повторно; он жил в старом царском дворце, regia.Сам Август исполнял обязанности верховного жреца как деспот, но с большой осторожностью. Он увеличил количество жрецов, избирал дев–весталок, определял авторитетность пророчеств (vaticinia),очистил Сивиллины книги от апокрифических вставок, продолжил реформу календаря, начатую Цезарем, переименовал месяц Sextiiis в Augustusв свою честь, как Quintiiis,месяц рождения Юлия Цезаря, был ранее переименован в Julius.См. Charles Merivale, Hist, of the Romans under the Empire,vol. iii (Lond., 1851), p, 478 sqq. (Этот труд, который заканчивается там, где начинается труд Гиббона, был переиздан в 7 томах в Нью–Йорке в 1863 г.)

Зная об этом, нетрудно представить себе, что императоры–христиане, которые вплоть до Грациана (около 380) сохраняли за собой титул и права верховного жреца, претендовали на такой же надзор за христианской религией, ставшей государственной религией империи, какой их предшественники осуществляли в отношении религии языческой, — с той лишь разницей, что здесь религиозный и политический, церковный и светский элемент были разделены более строго и им приходилось ограничиваться уже существующими учениями, обычаями и традициями церкви, претендующей на божественное происхождение и авторитет.

§26. Император–папа и иерархия

Подобная ситуация впервые возникла при Константине и развилась при его преемниках, особенно при Юстиниане, в систему византийского императорского папства, или превосходства государства над церковью [239] .

Однажды Константин сказал на пиру епископам, что он, как христианский император, одновременно является и епископом, только он назначен Богом надзирать за внешними проблемами церкви, в то время как надзор за ее внутренними проблемами осуществляют собственно епископы [240] . В этих словах, имевших далеко идущие последствия, он выразил новую позицию гражданской власти по отношению к церкви характерным, но неопределенным и двусмысленным образом. Он провел здесь разграничение между двумя типами епископата, предначертанного Богом; один — светский или императорский, соответствующий прежней должности верховного жреца и распространяющийся на всю Римскую империю, то есть вселенский или всеобщий; другой — духовный или священнический, поделенный между епископами разных епархий и проявляющийся в единстве и полноте только на вселенских соборах.

239

В Англии и Шотландии это явление обозначается термином эрастианство,однако он имеет менее общий характер и не применим к Греческой церкви. Человек, от имени которого произошло данное слово, Томас Эраст, ученый и способный врач и профессор медицины из Гейдельберга (умер в Базеле, в Швейцарии, в 1583 г.), был противником не только независимости церкви от государства, но также церковной анафемы, пресвитерских установлений и дисциплины, сторонниками которых выступали Фридрих III, Палатинат и авторы Гейдельбергского катехизиса, особенно Олевиан, ученик Кальвина. В конце концов он был отлучен за свои взгляды церковным собором в Гейдельберге.

240

Вот его слова (Евсевий, Vita Const.,1. iv, с. 24), и их следует воспринимать не как насмешку и каламбур (так считает Неандер) и не как просто комплимент епископам, но как искренние: (,к которым он обращается) , . Здесь все зависит от истолкования противопоставления и . а) Объяснение Строта и других гласит, что это генитив мужского рода, oi означает христиан, а о — язычников; следовательно, Константин приписывал себе только нечто вроде епископства in partibus infidelium.Но это противоречит контексту, так как непосредственно после этого Евсевий говорит, что он принял на себя некий религиозный надзор за всемисвоими подданными ( , и т. д.), и в другом месте называет его также «всеобщим епископом» (i. 44). б) Толкование Гизелера ненамного лучше (I. 2. §92, not. 20, Amer, ed., vol. i, p. 371): он считает, что ос относится ко всем подданным, и христианам, и не христианам, но только в том, что касается их гражданских отношений, вне церкви. Здесь совершенно не учитывается противопоставление ,и получается, что император изрекает некое общее место, а не высказывает новую идею; никто и не сомневался в его политическойвласти, в) Генитив следует, скорее, воспринимать в обоих случаях как форму среднего рода, и добавить . Это соответствует общепринятому употреблению (мы находим его у Полибия) и придает фразе смысл, соответствующий взглядам Евсевия и практике Константина вообще. Но есть и еще один вопрос: какова, собственно, разница между и , internaи externaцеркви, или, что то же самое, jus in sacraсвященников и jus circa sacraимператора. Это Константин, как и другие представители его века, не могли определить точно, потому что сам тип подобных отношений был еще нов и недостаточно развит.

Соответственно, Константин, хотя он даже не был еще крещен, уже действовал как покровитель и всеобщий светский епископ церкви [241] ; он созвал Первый вселенский собор для разрешения споров о Божественности Христа, назначал и смещал епископов, иногда даже произносил проповеди перед народом; а с другой стороны, со свойственным ему тактом (хотя это и было в ранний период его правления, в 314 г.) держался подальше от донатистских споров и доверил суду епископов высказывать окончательное мнение по поводу чисто духовных проблем. Осуществляя императорское право надзора, он не следовал никаким четким принципам и определенной теории, а, скорее, инстинктивно ощущал желание контролировать и делал это из чувства политико–религиозной ответственности и требований времени. Он только поднял, но не разрешил проблему отношений между епископством императора и священников и не определил степени их контроля над христианским государством.

241

Евсевий действительно называет его вселенским епископом, назначенным Богом, , . Vit. Const.,i, 44. Его сыну Констанцию нравилось, когда его называли «епископом епископов».

С тех пор эта проблема была актуальной как в церковной, так и в светской истории, она красной нитью проходила через все средневековые конфликты между императором и папой, а в видоизмененной форме присутствует в каждой протестантской церкви.

В целом с того времени преобладало мнение, что Бог разделил власть между священниками и царем (sacerdotium et inperium),вверив внутренние или духовные дела, особенно касающиеся учения и поклонения, первым, а внешние или светские, такие как управление и дисциплина, — последнему [242] . Но внутреннее и внешнее здесь тесно переплетено и зависит друг от друга, как душа и тело, и частые столкновения и коллизии были неизбежны в процессе развития государства–церкви. В период, который мы рассматриваем, это становится видно во многих отношениях, особенно на Востоке, где византийский деспотизм был более свободен в своих проявлениях, чем на далеком Западе.

242

Юстиниан так формулирует эту теорию византизма в предисловии к шестому из «новых законов»: «Maxima quidem in hominibus sunt dona Dei a superna collata dementia Sacerdotium et Imperium, et illud quidem divinis ministrans, hoc autem humanis praesidens ac diligentiam exhibens, ex uno eodemque principio utraque procedentia, humanam exornant vitam».Ho далее он заявляет, что Imperiumосуществляет надзор за Sacerdotium,и «maximam sollicitudinem circa vera Dei dogmata et circa Sacerdotum honestatem». Более поздние греческие императоры на основании своего помазания даже объявляли себя священниками. Например, Лев Исавр писал папе Григорию II в 730 г.: (Mansi xii, 976). Но подобное оспаривалось даже на Востоке, и монах Максим в 655 г. отрицательно ответил на заданный ему вопрос: «Ergo поп est omnis Christianus imperator etiam sacerdos?»{«Не является ли император всех христиан и их священником?»}. Сначала императорский трон стоял рядом с епископским, Амвросий же выделил императору место рядом с клиросом. Однако по древнему обычаю, явно подтвержденному на Concilium Quinisext. в 692 г., в 69–м каноне, императоры могли входить на клирос церкви и лично возлагать свои пожертвования на алтарь — привилегия, в которой мирянам было отказано и которая говорила о том, что император считался хотя бы отчасти священником. Таким образом, Гиббон не совсем прав, когда говорит (гл. хх.): «Монарх, чей духовный ранг менее почетен, чем у последнего из диаконов, сидел ниже ограды святилища вместе с остальными верующими».

Императоры после Константина (а за ними и папы) созывали вселенские соборы, выделяли на это необходимые средства, председательствовали на соборах, возглавляя комиссии, утверждали решения об учении и дисциплине, придавая им силу закона по всей Римской империи, и обеспечивали их исполнение своей властью. Императоры назначали или утверждали на должность наиболее влиятельных митрополитов и патриархов. Они принимали участие во всех богословских диспутах, побуждая оппонентов к более страстным дискуссиям. Они защищали ортодоксию и наказывали еретиков. Но часто они принимали сторону еретиков и изгоняли ортодоксальных епископов. Так, арианство, несторианство, евтихианство и монофизитство по очереди обретали милость и защиту при дворе. Даже императрицы вмешивались во внутренние и внешние дела церкви. Иустина изо всех сил старались ввести арианство в Милане, но этому успешно воспротивился епископ Амвросий. Евдоксия добивалась смещения и изгнания благородного Златоуста. Феодора, возвысившаяся от сцены до трона, руководила императором Юстинианом и с помощью разнообразных интриг боролась за победу монофизитской ереси. Вероучительные решения действительно принимались на соборах, но они не могли долго продержаться без соответствующей санкции. Вместе с тем Василиск, Зенон, Юстиниан I, Гераклий, Констант II и другие императоры выпускали много чисто церковных эдиктов и рескриптов, не советуясь с соборами или оказывая на них влияние. Юстиниан начинает свой знаменитый кодекс с императорского символа веры о Троице и императорской анафемы на Нестория, Евтиха и Аполлинария, ссылаясь на вероучения апостольской церкви и постановления четырех вселенских соборов, но при этом не давая никакого повода усомниться в собственной абсолютной законодательной и исполнительной власти над верой и совестью всех своих подданных.

В целом, христианство этого периода уступило христианским императорам обязанность защищать и поддерживать церковь, надзирать за ее внешними делами, но управлять ею изнутри, определять ее учение и руководить ее поклонением должны были священники, особенно епископы. Новое положение вещей воспринималось как восстановление теократии Моисея и Давида на христианской почве, и относились к нему соответственно. Но в отношении степени власти императора над церковью и сферы применения этой власти позиция людей, осознанно или неосознанно, определялась конкретным религиозным интересом. Поэтому мы видим, как ортодоксы и еретики, сторонники Афанасия и ариане, оправды–вали или, наоборот, осуждали вмешательство императора в развитие учения, в назначение и смещение епископов, в защиту и преследование группировок в зависимости от того, как все эти действия влияли конкретно на них. Те же самые донатисты, которые сначала взывали к императору, прося защиты, осудили всяческое вмешательство государства в дела церкви, когда было принято неблагоприятное для них решение. Некоторые епископы, оправдывавшие самый вопиющий произвол византийского деспотизма упоминаниями о Мелхиседеке и благочестивых царях Израиля, превращались в орудие двора. Но всегда были и бесстрашные защитники прав церкви от притеснений гражданской власти. Максим Исповедник заявил в Константинополе перед своими судьями, что Мелхиседек был прообразом Христа, но не императора.

В целом же церковная иерархия решительно и полноценно контролировала «папство» императора, сохраняя свободу и независимость церкви от светской власти. В тот век существовало лишь две возможности — или деспотизм императора, или деспотизм епископов; последний был менее вреден и более выгоден, так как представлял более высокие интеллектуальные и моральные интересы. Не имеющая иерархии церковь в Римской империи и среди варваров превратилась бы в игрушку гражданских и военных деспотов. Поэтому было очень важно, чтобы церковь в период ее союза с государством была уже достаточно крупной и сильной, чтобы противостоять плотским прихотям императоров и попыткам превратить ее в их орудие. В «Апостольских постановлениях» епископы объявляются стоящими выше царей и городских властей [243] . Златоуст говорит, что быть первыми министрами государства не так почетно, как быть служителями церкви. И в целом служители церкви оправдывали такой почет. Конечно, были прелаты, которые злоупотребляли своей властью, но были и такие люди, как Афанасий, Василий, Амвросий, Златоуст, Августин, Лев, чистейшие и благороднейшие личности, жившие в IV — V веках, которые намного превосходили императоров того периода. Все полагали, что учения и институты церкви, основанные на божественном откровении, выше человеческой власти и воли. Народ, в слепой вере и суеверии, смотрел на священников как на наставников во всех вопросах совести, и даже императоры с величайшим уважением относились к епископам как отцам церкви, целовали им руки, просили о благословении, прислушивались к их увещеваниям и наставлениям. В большинстве случаев императоры оказывались лишь орудиями церковных группировок. Произвольные законы, которые навязывались церкви извне, редко переживали своих авторов и были осуждены историей, ибо власть Бога выше всех престолов, царей и епископов, а власть истины — выше всех махинаций, лжи и интриг.

243

Lib. ii, c. 11, где епископу напоминают о его высоком положении: , , , , etc. См. также с. 33, 34.

Западная церковь в целом осталась гораздо более независимой, чем Восточная, — отчасти из-за большей твердости римского характера, отчасти из-за более благоприятных политических обстоятельств и удаленности от влияния и интриг византийского двора. Здесь иерархический принцип развивался со времен Льва Великого и закончился абсолютизацией папской власти, которая, исполнив свою миссию в мире среди варварских народов Средних веков, склонялась превратиться в непотребную тиранию над совестью, чем обрекала себя на уничтожение. В католической системе свобода и независимость церкви предполагают высшую власть исключительного священства и папы, в протестантской же они могут существовать только на более широкой основе всеобщего священства, самоуправления христианского народа, — хотя во всех протестантских церквях они более или менее ограничены властью государства.

§27. Ограничение религиозной свободы и начало гонений на еретиков

Sam. Eliot: History of Liberty.Boston, 1858, 4 vols. Early Christians,vols, i and ii. Важные факты рассеяны по разделам общецерковной истории ересей, доктринальных споров и церковной дисциплины.

Неизбежным следствием союза церкви с государством стало ограничение религиозной свободы, веры и поклонения и введение светских санкций против отхода от учения и дисциплины признаваемой государством церкви.