История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
Шрифт:
3.1.5 Эстетический образ мужчины
Как таковой, единый штамп эпической мужской красоты, по всей видимости, в русском героическом эпосе воспринимается как единое целое с поведением героя. В наиболее полном виде он показан в образе Чурилы Пленковича, «устоять» перед красотой которого в былинах не могла ни одна женщина.
Его наружность описывается почти исключительно в плане умения следить за своей внешностью (перед ним несут «подсулнечник» — зонтик от солнца), изображения очень красивой модной одежды. Как правило, в зависимости от варианта, на нем «сапожки зелен сафьян» с «серебряными гвоздочками и позолоченными скобочками» и (или) «драгоценными каменьями», соболиная (кунья) «шуба с золотыми застежками», пушистая шапка. Одежда подчеркивает его фигуру (Чурило «сухоногое»). На его белых руках «злаченые перстни». Описывается также его прическа — золотые кудри.
Он ходит особой (щапливой) походкой, но, в то же время, ездит на коне в типично «богатырской» манере. Аналогично этому и в ПВЛ красота Якуна подчеркивается тем, что «плащ у него был
Таким образом, отличительной чертой Чурилы является его элегантность (щапление). Черты его лица (глаза, брови, ресницы) не подчеркнуты, следовательно, они мало чем отличались от обычных и не имели значения для достижения цели (соблазнение женщины) в социальной практике, которую описывает эпос.
619
Повесть временных лет под редакцией В. П. Адриановой-Перетц. — М.;Л.: 1950. — С. 300.
Вместе с тем, имеется в наличии собирательный образ богатыря, каким хотела бы его вырастить мать, и довольно редкий «штамп» изображения внешности чудесного ребенка, по всей вероятности, заимствованный из сказок.
Так, например, мать Добрыни Никитича хотела бы, чтобы у него имелись полезные характерные черты других богатырей, то есть, чтобы он «уродился» со всеми известными «положительными» качествами:
А таланом-участью в Илью Муромца,Силою во Святогора богатыря,Пошапкой в Чурилу Пленковича,хитростью в Вольгу Всеславьева,А й богачеством в купца Садка богатаго,А смелостью в Олешку Поповича,Только вежеством в Добрыню Никитича.К указанному можно добавить то, что у «потомственного» героя должно иметься традиционное для богатыря «образование» — оно включало в себя «письмо», «четье-петье церковное», а также разного рода «хитрости» — умение оборачиваться рыбой, птицей, зверем. [620]
Что касается штампа изображения чудесных детей, то он чаще встречается в сказках, чем в былинах, а в эпосе наиболее часто его можно встретить в сюжете о сватовстве Дуная. Обычно этот герой сразу после убийства жены проверяет ее слова о готовности родить ему детей и обнаруживает, что у них:
620
См. также: в сюжетах о Василии Буслаевиче, о Волхе Всеславиче, о Добрыне.
3.1.6 Социальный образ мужчины
В русском героическом эпосе упоминается три основных социальных роли мужчин:
• Старой (прожиточный) — мужчина, имеющий взрослых детей.
• Середний (женатый) — мужчина, имеющий малолетних детей.
621
Данный образ имеет аналогии в «Голубиной книге», где объясняется: «от чего зачался «белый свет…»:
А и белой свет — от лица божьего,Солнце праведно — от очей его,Светел месяц — от темичка,Темная ночь — от затылечка,Заря утренняя и вечерняя — от бровей божьих,Часты звезды — от кудрей божьих.• Маленький (молодой, неженатый) — холостяк.
Кроме уже представленных социальных ролей, существуют, по-видимому, еще три «возрастные градации» в соответствии с пройденными стадиями обучения (ученье книжное, четье-петье церковное, «оборотничество») для несовершеннолетних («маленьких»).
Возникает закономерный вопрос, каким же образом образовалась необходимость в создании именно такого образа богатыря в эпической социальной практике?
Судя по всему, он образовался под влиянием каких-то актуальных условий существования этноса. Какие же это условия?
В первую очередь социальные: как правило, былина показывает нам героя, готового к походу примерно в возрасте двенадцати — пятнадцати лет. Обычно он — типичный трудный подросток, вырастающий без отца у матери-вдовы. Его «хулиганское [622] », по меркам восприятия нашего времени, поведение фактически поощряется обществом и вошло в число отличительных признаков, характерных для взрослеющего богатыря как эпический штамп: [623]
Которова возмет он за руку —Ис плеча тому руку выдернет;Которова заденет за ногу —Из гузна ногу выломит,Которова хватит поперек хрепта —Тот кричит-ревет, окарачь ползет. [624]622
«Хулиганство» — угрозы, «шутки» и т. п., заключалось в поиске «поединщиков» (по-видимому, имевшее целью повысить его социальный статус).
623
См. также: Онежские былины записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. — Т. 2. — изд. 3. — М.; Л., 1938. — С. 640.:
Гулял Дунаюшка по чисту полю……Убил Дунаюшко голов бесповинныих:Кого за руку щипнул, рука прочь,Кого за ногу щипнул, то нога прочь…624
Калугин В. И. Былины. С. 426.: Сюжет «Василий Буслаев и мужики новгородские».
Богатырь, как правило, набирает себе дружину из своих сверстников и с ними идет в военный поход, [625] что косвенно показывает «нормальность» такого поведения (не только он проявляет подобное поведение, оно, судя по всему, некоторое время являлось типичным для всего юношества).
Цель такого похода можно проследить на нескольких примерах: Волх Всеславич добывает себе богатство, славу и жену, причем его дружина тоже «оставляет красных девушек по выбору семь тысячей», по числу воинов князя Волха. Конечная цель подобного похода — найти себе невест.
625
Аналогия: «Святослав… поднял на войну все молодое поколение Тавров». (Лев Диакон. История. — М.: Наука, 1988. — С. 44.)
В этой связи можно упомянуть также поход Дуная, Добрыни и Ивана Годиновича за невестами. В каждом из подобных случаев схема, по которой действует богатырь (алгоритм), примерно одна и та же: герой идет с дружиной в поход и берет себе невесту после схватки.
По всей вероятности, богатырь (поединщик) — вынужденное состояние человека, промежуточный статус, при котором для возможности вступления в брак он обязан убить врага. [626] В данном случае бросается в глаза не вполне понятная настойчивость героя при рукопашном поединке: вместо того, чтобы сразу убить своего врага, он сначала упорно пытается выяснить полное имя своего противника.
626
Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров в XIII и XIV вв. о татарах и Восточной Европе. // Исторический архив. — Т. 3. — М.; Л.: Издательство АН СССР, 1940. — С. 82. В известиях Венгерских миссионеров (запись брата Рихарда) зафиксирован такой обычай в отношении язычников — «Мордванов» (Мордвы):
«Это — язычники и настолько жестокие люди, что у них тот человек, кто не убил многих людей, ни за что не считается;… А из голов человеческих они делают чаши и особенно охотно пьют из них. Тому, кто не убил человека, не позволяют жениться».
Эти обычаи можно предположить и в отношении других соседей Руси — печенегов (чаша из головы Святослава). Это есть при изображении тына (на «штыках» которого насажены головки человечьи) усадьбы в былине о Чуриле и князе.
См. также: Онежские былины. Соколов Ю. М., Чичеров В.И. — С. 354–355 описание «гнезда» соловья — разбойника:
Ай у него стоит полата белокаменна,А обцящена тынками зелезными,А все штыками обставлено вострыма,А ведь на каждой штыку на востроёмА насажены головки целовецьи-то,А целовецьи головки, богатырскии.По-видимому, именно это событие является инициацией и позволяет завершить этап «отрочества». Для эпического богатыря войти в дружину князя Владимира — это единственный способ легально выполнить требования обычая. Возможно, что именно по этой причине «умножились разбоеве» (то есть, судя по всему, убийства), после принятия христианства Владимиром — до крещения это могло и не считаться за преступление. [627] Возможно, убийство было функциональным моментом социальной практики, без которого поединок (инициация, переход богатыря в новую категорию боярина) не мог считаться законченным ритуалом.
627
Вира — не столько наказание, сколько налог на убийство. Как отметил С. В. Горюнков, в статье «О сюжете Илья Муромец и Соловей Разбойник»:
«…само это слово, тесно связанное по происхождению со словами «вервь» = «община» и «вирник» = «сборщик налогов», указывает не столько на штраф, сколько на налог».
// Русский фольклор. Материалы и исследования. — СПб.: Наука, 2004. — Т. 32. — С. 237.