История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
Шрифт:
Отсюда ясно, какие средства должны быть употребляемы в том и другом случае для поддержания существующих учреждений. В благоустроенном государстве первая забота должна состоять в строгом охранении закона. Не следует дозволять водворение новых нравов и обычаев. С этою целью полезно учреждение особых сановников, обязанных наблюдать за всеми, кто ведет жизнь несогласную с установленным порядком. Необходимо также предупреждать возникновение в государстве чрезмерной силы, сосредоточенной в руках кого бы то ни было. Но всего важнее умеренное употребление власти. Поэтому олигархии должны облекаться по возможности в демократические формы, особенно в отношениях членов высшего сословия между собою, ибо только полное равенство привилегированных лиц предупреждает взаимные неудовольствия и козни. С другой стороны, по той же причине олигархии следует преимущественно заботиться о благе народа, а демократии воздерживаться от посягательства на богатство высших классов. Общественные должности вообще, при всяком образе правления, не должны делаться средством обогащения; это важно особенно в олигархии, ибо, когда почести соединяются с богатством, негодование исключенных становится вдвое сильнее. На том же основании во всяком государстве полезно предоставить второстепенные должности классам, имеющим меньшее участие в правлении, ибо этим удовлетворяется их честолюбие. Одним словом, во всяком образе правления главное правило должно состоять в соблюдении умеренности во всем. Иногда думают, что последовательное проведение известного начала более всего служит к его поддержанию, но на деле преувеличенное развитие известной формы всегда ведет ее к падению.
Те же начала Аристотель прилагает и к монархии. Она разделяется на царство и тиранию. Первое установляется преимущественно для пользы высших классов, которые ищут в царской власти зашиты против народа; вторая же поддерживается массою против высшего сословия. Причины падения их вообще те же, что в республиках. В тирании в особенности соединяются все причины, действующие как в крайних олигархиях, так и в чрезмерных демократиях. Царство менее подвержено внешним опасностям и потому прочнее, внутренние же причины переворотов сводятся здесь к двум главным: заговоры подчиненных и стремление правителей к деспотизму, когда цари стараются увеличить свою силу в ущерб закону. К этому присоединяется и то, что наследственная монархия нередко попадает в недостойные руки.
Причины разрушения монархии указывают на те средства, которыми она поддерживается. Царство сохраняется только умеренностью; чем ограниченнее власть, тем она прочнее. Аристотель приводит при этом изречение спартанского царя Феопомпа, который сам предложил ограничение царской власти. Жена упрекала его в том, что он власть, полученную от предков, передает своим детям умаленною; он отвечал: «Нет, ибо я передаю ее более прочною». Что касается до тирании, то она поддерживается двумя противоположными способами. Один состоит в нравственном унижении подданных, в возбуждении между ними взаимного недоверия и в старании содержать их в бедности. Тиран употребляет все средства, чтобы разрознить граждан, восстановляя низшие классы против высших, запрещая всякие собрания, где люди могут сходиться и прийти к соглашению. Он устанавливает бдительный надзор за всеми поступками подданных; в государстве водворяется обширная система шпионства, так что сами родственники и друзья должны опасаться друг друга. Женщинам и рабам предоставляется полная свобода, чтобы легче было найти в них доносчиков. Тиран приближает к себе только низких и развратных людей, напротив, все что возвышается над толпою, искореняется всеми мерами. Благородство души ненавистно тирану, лучшие люди — первые его враги. Все эти средства, говорит Аристотель, нередко приводятся в действие для поддержания тирании, но они глубоко безнравственны. Другая система состоит, напротив, в возможном приближении к царству. Тиран должен во всем держаться умеренности, а не искать избытка. Несмотря однако на все предосторожности, тирания и олигархия самые шаткие из правительств.
Доказавши таким образом, что умеренность — лучшее средство поддержать всякую власть, Аристотель излагает наконец те учреждения, которые могут вести к этой цели в правлениях, основанных на односторонних началах, именно в демократиях и олигархиях. Все они сводятся к умерению каждого начала противоположным. Односторонние образы правления тогда только могут рассчитывать на некоторую прочность, когда они приближаются к среднему.
Таково общее заключение Аристотеля. В этом выражается основная мысль его сочинения, мысль, которою проникнуты все подробности. Имея в виду, так же как Платон, сочетание противоположных начал в гармоническое целое, он не ограничивается изображением наилучшего образа правления, он не хочет переделать людей по-своему и начертать для них законы, истекающие из чистых требований разума; но обнимая многосторонним своим умом все разнообразие политических явлений, он везде указывает на то, что соответствует или противоречит истинной идее государства и что поэтому ведет к поддержанию или к разрушению политического порядка. Оба мыслителя держатся одного начала: они видят в государстве высшее осуществление идеи правды и добра, составляющей конечную цель всей человеческой жизни. Но для Платона главное заключается в единстве идеи, созерцаемой разумом, для Аристотеля — в разнообразном проявлении этой идеи в действительности. Оба представляют высшие образцы древнего мышления и остаются бессмертными учителями человечества в политическом, так же как и в философском познании.
3. Стоики и эпикурейцы
Платоном и Аристотелем кончается для нас древний идеализм. И тот и другой оставили по себе многочисленных последователей, которые образовали целые школы, под названием академиков и перипатетиков, но сочинения этих продолжателей идеализма до нас не дошли. Мы можем только обозначить в общих чертах дальнейший ход развития мысли.
У Платона и Аристотеля государство представлялось высшим осуществлением идеи добра в человеческой жизни. Верховное его начало — общее благо. Но для того, чтобы знать, в чем заключается благо всех членов общества, надобно определить, в чем состоит благо отдельного лица. Этим путем мысль опять возвращается к субъективной точке зрения. Последователи Аристотеля, перипатетики, специально разрабатывали этот вопрос. Они доказывали, что высшая цель человека, блаженная жизнь, состоит в соединении счастья с добродетелью. Между тем счастье и добродетель не связаны непременно друг с другом, одно не следует за другим. Поэтому необходимо решить, которому началу отдать предпочтение, которое из них считать за первоначальную, существенную цель человека? В разрешении этого вопроса позднейшие мыслители разошлись: одни приняли за основание одно начало, другие другое. Отсюда две противоположные школы, которые разделили между собою греко-римский мир: стоики и эпикурейцы.
Сочинения стоиков до нас не дошли. Мы знаем о них только по отрывкам и известиям, которые находятся у других писателей. Менее всего сведений имеем мы об их политическом учении, хотя сам основатель стоической школы, Зенон, и после него Клеанф, Хрисипп, Дион, Панетпй писали о политике. Однако того, что мы знаем, достаточно, чтобы составить себе довольно ясное понятие об их воззрениях.
В основании стоической философии лежит нравственное начало, этика играет у них главную роль. В этом отношении стоики являются продолжателями киников, стоическая школа вышла из кинической. Но они становятся уже на гораздо более широкую точку зрения. Идеализм Платона и Аристотеля вывел человеческую мысль из чисто субъективного кругозора, которым ограничивались Сократ и его ближайшие последователи. Практический реализм заменился рационализмом, метафизика сделалась основою философского познания. Поэтому хотя у стоиков субъект опять выдвигается на первый план, но человек является в связи с целою Вселенной. Стоическая философия обнимает в последовательном развитии и Бога, и природу, и, наконец, нравственную область. При всей односторонности, с которою выступает в ней нравственное начало, оно далеко не столь узко и исключительно, как у киников. Познание окружающего мира придает воззрениям большую полноту.
У стоиков верховное начало, источник и сущность всех вещей, есть Разум, или Божество. Это сила, все из себя производящая, духовное семя всего мира. Материя не что иное, как внешнее его проявление, безразличная среда, которую сам разум создает себе для своей деятельности. Таким образом, из двух начал, принятых Аристотелем, стоики точкою отправления взяли форму, вполне подчинив ей материю. У них эти два элемента даже совершенно сливались в один, почему их иногда упрекают в материализме [13] , хотя следует сказать наоборот, что у них материя уничтожается в разуме. Обвинение в материализме основано на том, что они всякий отдельный предмет называли телом ; но понятие о теле у них однозначно с понятием о живой и разумной силе. Телом они называли все действующее, а потому считали телами не только день, ночь, но даже истину, добродетели. Все это, по их мнению, не что иное, как разумные силы или живые души, облекающиеся в плоть. Весь мир состоит из таких одушевленных, разумных сил, проистекающих из верховного разума, который, создавши их из себя, является над ними владычествующим . Везде рассеяны разумные семена или, по выражению стоиков, семенные мысли , составляющие сущность всех вещей. Каждый предмет есть собрание такого рода разумных единиц, среди которых одна является господствующею, как душа в теле, чем и придается единство предмету. Поэтому каждая вещь есть животное. Большая или меньшая степень единства, которого она достигает, определяет и большую или меньшую степень развития в ней разума. Человек, венец природы, является вполне разумным существом; но еще высшее место стоики давали небесным светилам, которые они представляли себе блаженными богами. Все эти отдельные существа, все это бесконечное разнообразие единичных, разумных сил связывается и приводится к единству вечным, неизменным законом. Закон есть сам Разум, управляющий Вселенною. Стоики, как Гераклит, называли его судьбою . Им на основании вечного предопределения и необходимой связи причин и следствий установляется порядок всего сущего. Эта логическая связь вещей составляет основание и человеческого познания. Поэтому стоики давали в познании высшее место силлогизму и с особенною любовью развивали формальную сторону логики. Устраивая таким образом весь мир по разумным началам, вечный закон делает его совершенным, т. е. приводит бесконечное разнообразие вещей к гармоническому единству. Этому, по-видимому, противоречит существование зла в мире, но стоики старались объяснить явление зла высшими целями Божества, которое само зло делает орудием добра. Отсюда так называемая теодицея, или учение о правде Божьей.
13
См. Целлера, которому следует и Гильденбранд.
Итак, вечный Разум как источник всякого бытия, единичные разумные силы, из которых составляется весь мир, непреложный закон, связывающий все сущее, и совершенство как конечная цель — таковы существенные черты стоического учения. Главное место принадлежит здесь Разуму и проистекающему из него закону, который стоики возвеличивали и в философских определениях, и в религиозных гимнах.
Эти начала выражаются и в учении о человеке. Истинная природа человека состоит в разуме. Поэтому разумная жизнь есть жизнь, согласная с природою. К тому же приводится и понятие о добродетели, которая не что иное, как совершенство природы каждого существа. В чем же заключается для человека разумная или добродетельная жизнь? В том, чтобы следовать закону. Закон есть правый разум, предписывающий, что должно делать и чего следует избегать. Это закон естественный, вечный, установленный Богом, царь всего как божественного, так и человеческого, властитель добрых и злых деяний, мерило праведного и неправедного. Исполнение закона есть для человека обязанность — понятие, которое впервые встречается у стоиков. Развитием учения об обязанностях они довершили систему нравственной философии, которой основания были положены Сократом.
Обязанности, определяемые нравственным законом, касаются отчасти внутреннего существа человека, отчасти отношений его к другим. Развитие субъективной добродетели составляет важнейшую часть учения стоиков. Они выставляют идеал мудрого, который живет согласно с природою, т. е. с разумом, не заботясь ни о чем внешнем, в полном внутреннем самодовольстве и спокойствии. В этой независимости духа, по их теории, заключается высшее блаженство человека. Мудрый счастлив и в оковах, телом он может быть раб, но духом он сам себе хозяин. Впрочем, стоики расходились насчет отношений мудрого к внешнему миру. Ригористы, придерживаясь кинического начала, отрицали удовольствие и все внешнее считали вполне безразличным; другие, напротив, склоняясь к более мягкому воззрению, допускали и пользование внешними благами, не считая их добром в истинном смысле, но называя некоторые вещи желательными. Изображению мудрого противополагался безумец, который не живет по разуму, а повинуется страстям. Между этими двумя крайностями добра и зла стоики не допускали переходов. Все человечество разделялось у них на мудрых и безумцев, положение, которое они, однако, принуждены были значительно смягчать, в виду действительность.
Но мудрый не ограничивается своим внутренним миром. Понимая разумный закон, которым связываются все существа, он видит в себе члена единого целого и действует для общего совершенства. В ближайшем общении он находится с существами разумными, сознающими свою взаимную связь, прежде всего с Богом, от которого человек происходит и которому он подобен по разуму, затем с людьми, которые соединяются единством разумной своей природы. Любовь к себе подобным — требование высшего закона; кто удаляется от одного человека, удаляется от всего человечества, ибо у всех природа одна. Все люди, говорит Эпиктет, братья между собою и имеют Бога отцом.