История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
Шрифт:
Государство, которому предполагается дать наилучшие законы, должно быть удалено от прибрежья, ибо торговля ведет к богатству и роскоши, а сношения с иностранцами развращают правы. Количество народонаселения должна быть достаточно для защиты и не довольно велико, чтобы затруднить сохранение порядка. Платон определяет его в 5040 семейств, число наиболее удобное для делений. Правители принимают меры, чтобы это количество никогда не увеличивалось и не уменьшалось, поощряя или воздерживая деторождение: в случае же избытка населения лишние высылаются в колонии. Каждое семейство получает по жребию известный участок земли, разделенный на две части, одна ближе к городу, другая на окраине государства: последнее для того, чтобы каждый имел живейший интерес в защите границ. Точно так же всякое семейство получает два дома, один в центре города, другой на краю. В государстве нет уже полного коммунизма, как в идеальном устройстве, однако частная собственность стесняется всеми мерами. Участки должны считаться принадлежащими не столько гражданам, сколько государству, отчуждение их не допускается. Для того чтобы количество очагов оставалось всегда неизменным, наследует один из сыновей, по назначению отца, прочие же дети мужского пола усыновляются бездетными. Дочери вовсе не получают приданого, и если они остаются единственными наследницами отцовского участка, они выдаются замуж за бедных. Ограничивая таким образом недвижимое имущество граждан, закон не допускает и чрезмерного увеличения движимого. Золото и серебро совершенно изгоняются из государства, чтоб устранить побуждение к тяжбам и к неправедному стяжанию. Так как вообще крайности богатства и бедности ведут к возмущениям, то установляется средний размер имущества назначением высшего и низшего пределов. Низшею нормою служит доставшийся по жребию участок земли, который должен быть у всякого, даже у беднейшего. Высшая же норма определяется вчетверо против первоначального участка, и затем излишнее отбирается в пользу государства. Сообразно с этим граждане разделяются на четыре класса, которые служат основанием для распределения податей и почестей.
Выбор правителе!! предполагаемого государства определяется однако не одним цензом: здесь принимается во внимание и начало свободы, так как правление должно представлять сочетание противоположных элементов, способы избрания установляются различные для разных должностей. Первая власть в государстве хранители законов. Они выбираются всеми носящими оружие сложным способом: сначала избираются 300 человек, потом из них — 100 и. наконец, из последних — 37. Вторая должность — военачальники, которые также избираются воинами: высшие по предложению хранителей законов, низшие — но предложению высших. Затем следует Сенат, состоящий из 360 членов, по 90 из каждого класса. И здесь опять избирают все, но для высших классов полагается пеня за неявку, с целью усилить их участие в делах, низшие же с некоторыми, впрочем, видоизменениями, освобождаются от такого понуждения. Сперва выбираются кандидаты в сенаторы, затем из них — двойной комплект членов, и, наконец, уже из последних половина берется по жребию. Эта сложная система имеет опять в виду сочетать противоположные начала. Подобно этому выбираются и другие сановники: астиномы, или надзиратели за городом, агораномы. или надзиратели за рынком, агрономы, исправляющие полицию в селах, наконец, жрецы. Но воспитатель юношества и судьи высшего гражданского судилища выбираются одними сановниками, ибо для этих должностей требуются высшие способности. Напротив, судьи в низших судебных местах, состоящих в филах, назначаются по жребию, чтобы никто не был исключен из участия в суде. Это наши присяжные. Наконец, в государственных преступлениях суд предоставляется народу, только следствие производится тремя сановниками, которые избираются обвинителем и обвиняемым.
За устройством правительства следуют законы, которые Платон излагает весьма подробно. Они обнимают всю жизнь граждан, от рождения до смерти. Прежде всего должно быть определено все, что касается религии как высшего интереса в государстве. Потом излагаются постановления о браках, об отношении к рабам и детям, определяется порядок воспитания, которое должно быть общим. Сами игры детей раз навсегда установляются законом. Нововведения в них не допускаются, чтобы не внушить детям страсти к переменам. Закон определяет также песни и пляски, над поэтами учреждается цензура. Женщины подвергаются тем же упражнениям, как и мужчины. Затем и взрослым предписывается весь порядок жизни, с утра до самого вечера. Обеды вводятся общие, как в Спарте, и не только для мужчин, но и для женщин и детей. Подробно излагаются правила относительно земледелия, и здесь видно, в какой степени Платон заботится об ограничении частной собственности в своем государстве. В каждой филе, составляющей двенадцатую часть области, все произведения делятся на три равные части: одна для свободных людей, другая для рабов, третья для иностранцев и ремесленников. Каждый гражданин получает две части для раздачи по своему усмотрению семейству и рабам; то, что у него остается, он имеет право продать на рынке. Что касается до ремесел, то они совершенно воспрещаются не только гражданам, но даже их слугам. Граждане должны вполне посвящать себя государственной жизни. Ремесленники же составляют особый разряд людей, из которых каждый занимается только одним ремеслом по началу разделения труда. Частным людям воспрещается и внешняя торговля, только правители могут вывозить из-за границы вещи нужные для государства. Излагая таким же образом законы об устройстве жилищ и торговых мест, о судопроизводстве, о преступлениях и наказаниях, о гражданских исках, Платон доводит наконец своих граждан до самой смерти и определяет все, что касается похорон. В заключение он указывает на способ сохранения устроенного таким образом государства. Этот способ состоит в постоянном совещании лучших людей, собирающихся на заре. Совет состоит из десяти хранителей законов, которые приобщают к себе добродетельнейших мужей, путешественников, видевших обычаи чужих земель, и лучших юношей. Последние должны наблюдать за всем, что происходит, и доносить о том старцам, которые принимают уже все нужные меры для поддержания государства.
Из всего этого ясно, что Платон и в «Законах» остается чистым идеалистом. Хотя он имел в виду представить устройство, приспособленное к человеческой природе, однако и здесь свобода вполне приносится в жертву общественной цели. Греческая жизнь, конечно, подавала к этому повод: древний гражданин должен был жить для государства. Но и в греческих городах регламентация частного быта далеко не достигала таких размеров, как у Платона. То неустройство, которое видел перед собою великий мыслитель, побуждало его требовать еще большего подчинения частных интересов государственным. Отправляясь от верховной цели политического союза, от общего блага, он упустил из виду все другие общественные элементы. Неотъемлемою заслугою Платона остается возведение государства к вечным идеям правды и добра; но во имя этих начал он хотел произвести такое объединение жизни, которая противоречит природе человека. Возражая на предложенное Платоном политическое устройство, Аристотель справедливо замечает, что излишнее единство разрушает само существо государства, которое должно быть менее едино, нежели семейство, и еще менее, нежели отдельное лицо. Устроить государство по образцу неделимого — значит исказить принадлежащую ему природу, уничтожить в нем различие и разнообразие, необходимые в союзе. Аристотель восстает особенно против коммунизма, защищаемого Платоном. Общение жен и детей, говорит он, не произведет единомыслия, ибо если каждый может сказать о жене или ребенке: это мое, то отсюда должны возникать беспрерывные споры. Если же жены и дети принадлежат не каждому в особенности, а всем в совокупности, то их нет ни у кого. Этим разрушается вся сладость семейных связей и открывается возможность ссор и оскорблений между родителями и детьми, не знающими друг друга. Общение имеет и другую невыгоду: всякий гораздо менее заботится об общем достоянии, нежели о собственном. У человека есть два главных побуждения к заботе и любви: собственность и привязанности; между тем оба эти чувства уничтожаются Платоном. Общение имуществ может вести лишь к беспрерывным ссорам вследствие неравного распределения пользования и труда. Те, которые работают много и получают мало, будут восставать на тех, которые при ничтожном труде пользуются излишними благами. Владельцы общих имуществ гораздо чаще тягаются между собою, нежели отдельные собственники. Вообще, чувство собственности служит источником величайших наслаждений. Любовь к себе не дурное чувство, когда оно не переходит через меру, а собственность дает вместе и возможность делать добро другим.
Нельзя не согласиться с этою критикою, которая принадлежит ученику самого Платона, одному из величайших мыслителей всех времен и народов. Она вместе с тем служит исходною точкою для дальнейшего развития политических учений.
2. Аристотель
С Аристотелем мысль из области идеала переходит в действительность. Он имеет в виду не вечные образцы, по которым должны строиться вещи, а существо самых вещей. Поэтому в его воззрениях гораздо более трезвости, нежели у Платона. Но основания учения у обоих одни. Аристотель не эмпирик, как иногда утверждают, он остается идеалистом. Но он ищет идеи, присущей самим вещам, составляющей внутреннюю цель, которая дает направление их жизни и развитию. У Аристотеля, так же как у Платона, мир представляется сочетанием противоположных начал, но эти начала получают у него другое название. Вместо идей и материи он принимает категории материи и формы, или, что то же самое, возможности и действительности, или деятельности . У Платона идеи являлись как особые, мыслимые образцы вещей, заключающиеся в божественном разуме, Аристотель отвергает эту гипотезу. Сущность вещей, говорит он, не может быть от них отделена. Мыслимый образ не может быть и источником движения, надобно предполагать здесь другое движущее начало. Утверждать же просто, что вещи причастны вечным идеям, не что иное, как пустословие и поэтическая метафора, ибо способ сочетания остается непонятным [6] . Чтобы дойти до истинной сущности вещей, надобно искать ее в них самих, разлагая их на составные части. Аристотель принимает четыре основных начала бытия: сущность, или форму, материю, начало движения и конечную цель [7] . Это в несколько ином виде те самые начала, которые обозначены выше как исходные точки всех философских систем. Но у него они все приводятся к двум главным, ибо цель, высшее начало, состоит в осуществлении разумной сущности, или формы, или в переводе материи в форму, а начало движения не что иное, как стремление к цели. Весь мир слагается таким образом из материи и формы. Первая есть безразличный элемент, заключающий в себе возможность бесконечно разнообразных и противоположных определений; вторая, напротив, есть сама действительность вещей, то определение, которое составляет истинную их сущность. Получая форму, материя из безразличного состояния, из возможности переходит в действительность. Так, например, медь как материя заключает в себе возможность статуи, но вместе с тем и всякой другой формы; когда же она получает форму статуи, она из возможной статуи переходит в действительную. Но в этом примере форма является как нечто внешнее для материи; она сперва существует отдельно, в мысли художника, как конечная цель его деятельности, и затем уже сообщается материи. В произведениях же природы, в отличие от произведений искусства, и всего яснее в органических телах форма является присущею самой материи. Это та же идея, но как внутренняя цель, которая собственною деятельностью выводит вещи из скрытного, возможного состояния, дает им жизнь, слаживает все части и приводит их к единству. Таким образом, материя и форма составляют противоположные определения единой сущности: то, что в материи заключается как возможное, то в форме является как действительное. Существо формы есть деятельность, и цель этой деятельности состоит в осуществлении самой формы, т. е. в постепенном возведении материи к форме, или в переводе возможного в действительное. Отсюда целый ряд произведений, представляющих сочетание противоположных элементов, мир природы и мир духа. В человеке господство формы выражается в мысли, которая есть сознание формы, или разумной сущности вещей. Но высшее проявление формы есть мысль, отрешенная от всякой материи, чистая мысль или чистая деятельность, мышление о мышлении. Это и есть Божество, конечная цель всего сущего, к которому все стремится, неподвижный двигатель Вселенной.
6
Аристотель. Метафизика. Кн. 1. Гл. 9.
7
Там же. Гл. 3.
Таким образом, в этой системе мысль является как живое, деятельное начало, разлитое повсюду, одухотворяющее материю, дающее вещам определенное бытие и наконец возводящее все к высшему единству, к конечной цели творения, к чистому самосознанию духа.
Среда этих форм, в которых выражается деятельность мысли, государство, как у Платона, занимает высшее место в области человеческих отношений, ибо оно представляет высшее осуществление человеческих целей. Но между тем как Платон требовал от государства полнейшего единства, считая другие формы отклонением от идеала, Аристотель прямо становится на ту точку зрения, которую великий его учитель развивал в разговоре о Законах. Вместо возможно большего единства он ищет наилучшего сочетания противоположностей. И здесь он не увлекается мечтами об идеальном построении общества, но постоянно соображается с действительностью, стараясь точнее определить различные существующие формы государственного быта, постигнуть их сущность и показать, что ведет их к добру или к гибели.
«Политика» Аристотеля — самое замечательное из всех политических сочинений, которые когда-либо являлись в свет. Это единственное, которое соединяет в себе высшие философские взгляды с глубоким и многосторонним пониманием действительности. В нем, с одной стороны, развивается философское существо государства и излагаются те начала, на которых оно зиждется, с другой — указываются и чисто практические задачи политики. Исследование не ограничивается какою-либо одною политическою формою, а одинаково простирается на все, как хорошие, так и дурные. Одним словом, это единственное сочинение вместе философское, юридическое и политическое.
Для Аристотеля, так же как для Платона, государство представляет высшее единство всей человеческой жизни. Преобладающее в нем начало есть цель, к которой оно ведет человека. Эта точка зрения оказывается уже с первых слов. Город или государство , говорит Аристотель, есть известный союз людей; но всякий союз существует для какой-нибудь цели, для известного блага. Важнейшее, высшее благо, какое может иметь в виду человек, будет целью высшего союза, заключающего в себе остальные. Это и есть союз политический, или государство. Поэтому государственная власть существенно отличается от частной, от власти отца семейства или господина. В этом легко убедиться, взглянувши на способ происхождения политического тела. Государство происходит и составляется из других союзов. Прежде всего из соединения мужа с женою и господина с рабами образуется дом, затем отдельные дома соединяются в села, наконец, из известного количества сел, имеющих вкупе все нужное для самобытного существования , возникает государство, которое есть совершенный союз людей для жизни совершенной и самобытной. Все частные цели входят, таким образом, в общую цель, но цель государства не частная, а общая. Государство — не местный союз, как село; это не союз, составляемый для взаимных материальных выгод; цель его не ограничивается и установлением права для взаимной защиты; но все это должно предшествовать для того, чтобы существовало государство. Само же государство определятся общением всей жизни, это и составляет высшую цель человека [8] . Поэтому государство не есть искусственное изобретение людей, как утверждали софисты. Оно существует по природе, ибо цель не что иное, как сама природа предмета, которой осуществление и составляет его назначение. И так как цель выше всего, ибо к ней все стремится, то государство есть высшее или лучшее в человеческой жизни. Поэтому человек по своей природе животное государственное . Вне государства могут жить только зверь, неспособный к общению, или Бог, который в себе самом имеет все для себя нужное. Человек же вне государства — последнее из животных. Поэтому в нем лежит естественное стремление к государственной жизни. И хотя по порядку физического происхождения отдельное лицо предшествует государству, но по природе или по своей сущности государство предшествует лицу, так как целое предшествует частям; ибо природа целого определяет природу частей, а не наоборот. Только в целом части находят свое назначение и достигают своего истинного естества. Человек только в государстве, под управлением правды и закона, становится человеком.
8
Ср. с главой 1 книги I «Политики» книгу III, глава 5.
Таким образом, и у Аристотеля высшая цель, общее благо, определяет всю человеческую жизнь. В государстве заключается все, человек не понимается иначе, как его членом. Это последствие античного воззрения, в котором отдельные элементы жизни не получили еще самостоятельности. В новом мире личное начало всегда сохраняет большее значение даже у тех мыслителей, которые дают первое место общей идее.
Развивши в таких глубокомысленных чертах сущность государства, Аристотель переходит к составным его частям. Низшая общественная единица — дом, который состоит из соединения мужа и жены, отца и детей, господина и рабов. Прежде всего рассматривается последнее отношение. Здесь мы находим знаменитое оправдание рабства, на котором строилось классическое государство. Древние не признавали абсолютного значения человека, это понятие развилось позднее, в особенности под влиянием христианства. Но уже во времена Аристотеля были люди, принадлежавшие к школе софистов и Сократа, которые утверждали, что рабство противно природе и произошло от насилия. Субъективное начало вело к такому взгляду; но Аристотель, который имел в виду преимущественно объективную цель, восстает против него и старается оправдать рабство не только общественною необходимостью, но и самою природою человека. Всякая деятельность, говорит он, следовательно, и домашняя требует орудия, раб же есть живое орудие, служащее для жизни, а потому составляющее собственность хозяина. Надобно только знать, существуют ли люди, по природе своей предназначенные быть рабами? Что они есть, в этом легко убедиться. В человеке различаются две стороны, тело и душа, из которых одна предназначена к владычеству, другая — к подчинению. В самой душе разум властвует над влечениями. Тот же закон повторяется всюду: где многое соединяется в одно, необходимы начало господствующее и части подчиненные. Поэтому если есть люди, которые отличаются от других, как тело от души или животное от человека, очевидно, что они по самой своей природе должны подчиняться другим и быть рабами. Таковы все, которых назначение состоит в физическом труде и которые, таким образом, служат орудиями других. У них нет владычествующей части души, разума, они имеют его настолько, насколько нужно, чтобы понимать чужие веления, а не настолько, чтобы повелевать самим. Поэтому они призваны быть рабами. Сама природа указала на это, давши им, по крайней мере большею частью, иное телосложение, нежели свободным людям, которых назначение состоит в политической жизни, а не в телесной работе. Будучи основано на природе, рабство справедливо и полезно как для хозяина, так и для самих рабов, которые через это исполняют естественное свое назначение. Отсюда правомерность насильственного подчинения рабов. Не всякое рабство, основанное на войне, справедливо, как утверждают некоторые, ибо сама война может быть несправедлива; но правомерно покорение, основанное на естественном превосходстве. Людьми, самою природою предназначенными быть рабами, Аристотель признает варваров. У них нет в душе элемента, созданного для господства. По природе раб и варвар — одно и то же.
В этом учении мы видим, с одной стороны, чисто служебное значение промышленного труда, с другой — всецелое поглощение человека общественным его призванием. Люди, как и все в мироздании, делятся на два противоположных элемента, каждый со своим назначением, один призванный к владычеству, другой — к подчинению. Все это естественно вытекало из самого строя древней жизни, где рабство было явлением необходимым. Противным природе считали его только те, которые само государство признавали искусственным изобретением человека. Те же, которые в политическом организме видели осуществление высшей идеи, оправдывали и рабство. Действительно, там, где общая цель проникает всю жизнь человека, лицо должно всецело отдавать себя государству, в котором оно находит исполнение естественного своего назначения. Но такой порядок несовместен с развитием частной жизни и особенно с физическим трудом. Призвание политическое и призвание промышленное должны здесь разделяться. С одной стороны, гражданам, посвящающим себя государству, необходимы рабы для удовлетворения насущных их потребностей; с другой стороны, при подчиненном, служебном значении частных интересов промышленное население естественно исключается из политической жизни. Последняя в древности вращалась в тесном кругу граждан, но зато нераздельно господствовала в этом замкнутом кружке. В новое время, напротив, с развитием частной жизни лицо совмещает в себе и человека, и гражданина. Член государства не нуждается в рабах, но зато он и не принадлежит всецело государству, он не посвящает себя исключительно политической жизни. Поэтому, с другой стороны, промышленное население приобщается к политическим правам. Государство в наше время не имеет для гражданина такого значения, как в древности, но взамен этого оно приобрело большую ширину, оно совмещает в себе большее разнообразие элементов и доставляет одинаковое ограждение всем.