История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
Шрифт:
В «Общих местах богословия» находится особый отдел под заглавием «О гражданских властях и о достоинстве государственных дел» (De magistratibus civilibus et dignitate rerum politicarum). Необходимо говорить о гражданских властях, пишет Меланхтон, потому что есть люди, которые распространяют на этот счет вредные мнения и возбуждают восстания, отрицая самую необходимость власти и различия государств. Философы тоже много толковали об этом предмете. Церковь же учит вообще, что государственный порядок происходит от Бога. По его велению люди соединяются под гражданскими законами и управляются властями, устанавливаются суд и наказания, охраняются мир и дисциплина, разделяется собственность, вещи передаются законными договорами, насилия подавляются и наказываются. Поэтому государственный строй есть доброе и полезное дело. Но не платонов ли это идеал? Нет, это сама сущность государства, хотя здесь, как и во всяком человеческом деле, примешиваются страсти и пороки. Однако, если политический порядок происходит от Бога, то лица, им управляющие, не всегда от Бога. Часто они нарушают божественный закон, как видно из примеров Нерона, Калигулы и других. Надобно, следовательно, различать добрых правителей и злых. Что добрые посылаются Богом, об этом свидетельствует Св. Писание; злых же посылает дьявол. Однако и они служат иногда орудием Бога для наказания людей. Точно так же Евангелие не устанавливает какого-нибудь определенного государственного устройства, а допускает все различия. Апостол Павел велит повиноваться всем предержащим властям. Христианское учение так строго держится этого правила, что считает смертным грехом неповиновение власти, если только она не предписывает что-либо противное повелению Божьему. Повиновение требуется и гражданскими законами, но Св.
Меланхтон говорит и об обязанностях правителя. Он берет за основание изречение Аристотеля, что князь — хранитель закона. Когда ты спрашиваешь, в чем состоит должность правителя, пишет Меланхтон, вспомни это определение и представь себе князя, у которого на шее висит Моисеев закон, источник всех остальных. Правитель обязан охранять его в отношении к внешней дисциплине, о которой попечение предоставлено ему. В этом заключается различие гражданской власти и церковной. Первая охраняет внешнюю дисциплину и мир; она принуждает подвластных и наказывает сопротивляющихся, налагая на них физические наказания. Учитель же Евангелия предлагает верующим слово Божие и сообщает таинства; он принуждает и наказывает только словом и отлучением от церкви, а не телесными средствами. Однако из этого не следует, что гражданскому правителю не принадлежит забота о религии и добрых нравах. Он не только блюститель мира и желудка, но прежде всего он должен служить славе Божьей. Как хранитель закона правитель и сам обязан ему повиноваться. Он ничего не должен делать противного закону Божьему и естественному. Закон Божий говорит: не укради. Этим установляется собственность. Следовательно, князь не должен думать, что у подданных нет ничего своего и что он из собственности народа может взять себе все, что хочет. Народ обязан только платить ему обыкновенную дань; в случае же нужды справедливо, чтобы граждане уделяли часть своего достояния на церковь и отечество. Меланхтон прибавляет к этому, что князь должен заботиться также о литературе и о школах.
В отдельной статье, по вопросу о притязаниях Бонифация VIII, Меланхтон подробно разбирает права князей в духовной области и отношение светской власти к церковной [208] . Он начинает с определения первой: гражданская власть есть такое устройство, в котором высшие, т. е. правители, имеют поручение предписывать добрые нравы во внешнем порядке жизни, а также принуждать людей и наказывать их телесною силою, чтобы воздерживать несправедливые нападения, прекращать преступления и защищать общественный мир [209] . Это определение, говорит Меланхтон, возлагает на власть не только защиту мира, но и поручение охранять добрые нравы. Ибо целью мира должен быть досуг, не для наслаждений, а для воспитания детей, для утверждения веры, для улучшения нравов. Этому учит и апостол Павел, когда он предписывает молиться за власти, чтобы мы могли вести тихую и спокойную жизнь в мире и честности. Если мы хотим понять надлежащим образом должность правителя, продолжает Меланхтон, мы должны вспомнить, что он защитник закона, и не только того или другого правила, а всего закона в совокупности, т. е. обеих скрижалей завета, в отношении к внешней дисциплине. Этим, с одной стороны, полагаются границы произволу власти. Правитель не имеет права предписывать что-либо противное естественному закону, повелениям Бога и законам своего государства. Следовательно, власть его не безгранична, а включена в известные пределы. Он держит ее как поручение или доверенность (procuratio) от другого, т. е. от Бога. Поэтому он не может отступать от Божьих повелений. С другой стороны, так как гражданский правитель охраняет и первую скрижаль в отношении к внешней дисциплине, то он обязан запрещать и наказывать богохульство, идолопоклонство и ложные догматы, он должен заботиться о распространении истинной веры и защищать учащих истину. Это правило подтверждается 1) второю заповедью, из которой оно выводится следующим умозаключением: все правители должны сами исполнять вторую заповедь и быть ее хранителями; эта заповедь запрещает богохульство и ложные догматы; следовательно, все правители обязаны их запрещать и наказывать; 2) то же самое доказывается главною целью правления: вообще, высшая цель человеческих обществ состоит в том, чтобы люди могли друг друга поучать о Боге и чтобы в обществе распространялось истинное познание Бога; но правитель — главный блюститель общества; следовательно, он должен быть и блюстителем его цели; 3) это правило подкрепляется и историческими примерами: иудейские цари уничтожали нечестивые служения и за это восхваляются в Св. Писании. Даже языческие князья, как Навуходоносор и Дарий, издавали законы, воспрещающие произносить хулу на Бога евреев.
208
Bretschneider // Corpus Reformatorum. III. С. 466.
209
Potestas civilis est ordinatio, in qua superiores, videlicet magistratus, habent rnandatum honestos mores in externa vitae consuetudine praecipiendi et coercendi homines ac puniendi vi corporali. ut prohibeant injustam violentiam et puniant delicta et defendant publicain pacem.
На это, однако, есть много возражений, продолжает Меланхтон. Первое то, что вера лежит в мыслях; но правитель не может изменять мыслей; следовательно, он не должен наказывать заблуждений ума. Отвечаю: он наказывает не умственное заблуждение, а внешнее исповедание лжи и хулу на Бога. Правитель обязан охранять внешнюю дисциплину и педагогию. Поэтому он не должен позволять, чтобы неопытным предлагались обольщения, которые делают их жертвами обмана и вводят их в заблуждение.
Другое возражение заключается в том, что правитель может судить лишь о тех вещах, на которые у него есть закон; но он имеет закон единственно о светских делах; следовательно, он не может судить о религиозных вопросах. Отвечаю, отрицая меньшую посылку: у правителя есть законы, запрещавшие хулу, точно так же как все законы народов полагают наказание за клятвопреступление. Однако так как не всегда очевидно, какие мнения следует считать нечестивыми или богохульными, то здесь должно предшествовать исследование учения. А это суждение принадлежит не одному правителю, а церкви, т. е. как пресвитерам, так и мирянам, способным судить о вере. Участие мирян в соборах можно доказать и Св. Писанием, и примерами греческих императоров; на это есть и свидетельство папы Николая, который признает, что дела веры общие всем, а потому должны обсуждаться всеми. Никто, впрочем, и не отрицает, что князья должны участвовать в прениях соборов, но некоторые сомневаются, имеют ли они право голоса, или, как они сами говорят, принадлежит ли им голос решительный. Но право голоса нельзя у них отнять, ибо соборы представляют суждение церкви, а в церкви, когда епископы заблуждаются, миряне должны их воздерживать. Св. Писание всем одинаково поручает охранение веры. Поэтому князья обязаны прилагать свою власть там, где есть опасность от дурного решения епископов. Церковное устройство, в котором миряне должны без разбора соглашаться на все, что решат епископы, не что иное, как тирания. Однако, с другой стороны, церковь не должна быть и демократиею, где всем без разбора дается право горланить и предлагать догматы (licentia vociterandi et movendi dogmata); ей следует быть аристократиею, в которой по порядку начальствующие епископы и князья сообщают советы и избирают людей способных к суждению. Отсюда ясно, что исследование учения принадлежит церкви, т. е. пресвитерам и князьям. Затем, когда дело обсуждено и решено, князья как блюстители внешней дисциплины должны исполнять решения соборов, запрещая идолопоклонство, богохульство и нечестивые учения и наказывая тех, кто оказывается виновным в этих преступлениях.
Наконец, третье возражение против вмешательства правителя в дела веры состоит в том, что князю поручено только охранение тела, а догматы к телу не относятся. Отвечаю, отрицая большую посылку: хотя охранение тела принадлежит к должности правителя, так как это часть закона, однако не в этом заключается главная цель управления. Закон предписывает не только охранение тела и телесных предметов, но прежде всего попечение о распространении слова Божьего, об истинном учении. Отрицающее вмешательство светской власти в дела веры или предполагают в правителе эпикурейца, или ограничивают должность его низшими заботами. Что это
К этому учению о правах светской власти надобно прибавить то, что Меланхтон говорит в другой статье о принадлежащем князьям праве церковного преобразования [210] . И здесь он отвечает на возражения тех, которые оспаривали у князей право устанавливать новые церкви, признавая эту власть только за епископами. Доводы, которыми Меланхтон старается опровергнуть это мнение, почти те же, что и приведенные выше. Он выводит это право прежде всего из обязанности всех членов церкви, и в особенности начальствующих, исповедовать веру и устранять лжеучения. Он утверждает, что князь имеет те же обязанности относительно подданных, как отец семейства относительно домочадцев. Во имя нравственного закона Меланхтон приписывает князю право наказывать эпикурейцев и атеистов, у которых кроются нечестивые понятия о Боге и Провидении. Наконец, он ссылается и на естественный закон, доказывая, что главная цель обществ состоит в познании Бога; ибо, если бы нужно было только заботиться о желудке, то чем князь отличался бы от пастуха? Но надобно держаться совершенно иного мнения: государства устраиваются от Бога с удивительною мудростью и щедротою, не только для наслаждения благами желудка, а главным образом для того, чтобы Бог был познаваем в обществе и чтобы люди стремились к достижению вечных благ.
210
De jure reformandi // Bretschn. Corpus Reform. III. С 240.
В отличие от светской власти Меланхтон следующим образом определяет власть церковную: церковная власть есть данное Богом поручение проповедовать Евангелие, сообщать таинства, посвящать служителей слова Божьего, объявлять прощение грехов отдельным лицам или многим в совокупности, обсуждать догматы, и людей, вращающихся в явных пороках, отлучать от церкви словом, без телесного принуждения [211] . Из этого понятия следует, что папы несправедливо присваивали себе власть меча или телесного принуждения. Им не принадлежит также право держать и раздавать царства мира сего. В доказательство Меланхтон приводит известные тексты, на которые всегда ссылались противники пап, и некоторые изречения отцов церкви. Впрочем, говорит он, духовным лицам дозволено иметь собственность и суд, как и всем христианам; но это не относится к их служению, и во всяком случае они должны наблюдать, чтобы светские дела не отвлекали их от настоящих обязанностей. Епископам принадлежит также суждение об учении веры и созвание с этою целью соборов; но, как сказано выше, к последним должны быть приобщаемы и способные миряне, и когда епископы не исполняют своей обязанности, то право созывать соборы принадлежит князьям. Для объяснения взаимного отношения властей Меланхтон приводит пример Амвросия, который не послушался предписания Валентиниана отдать базилики арианам. Нечестивым повелениям повиноваться не следует, и император не имеет права отнять законную власть у святителя церкви и поставить на его место еретика.
211
Potestas ecclesiastica est mandatum divinum docendi evangelii, auministrandi sacrainenta, ordinandi ministros evangelii, annunciandi remissionem peccato-rum singulis aut multis, constituendi judicia dogmatum et eos, qui in delictis manifestis versantur, excommunicandi verbo sine vi corporali // Corp. Reform. III. С 470 и след.
Таково, заключает Меланхтон, различие обеих властей. Епископ не должен присваивать себе власти меча, и наоборот, светский правитель обязан уважать власть епископов и не вторгаться в принадлежащее им ведомство. Несмотря однако на это различие, гражданская власть должна служить церкви ради дисциплины, так же как всякий отец семейства исполняет веления церкви относительно своих домочадцев. Ибо все мы обязаны повиноваться служению Слова. Правитель в государстве — слуга и исполнитель предписаний церкви; ибо и он должен повиноваться служению Слова и почитать его, как божественное [212] .
212
Omnes enim debemus obedire ministerio Verbi. Sic magistratus in Republica minister et executor est ecclesiae. Debet enim et ipse obedire ministerio Verbi et id venerari, tanquam divinum // Ibid.
Если мы сравним это учение о светской власти с тем, которое мы видели у Фомы Аквинского, типического представителя средневековой схоластики, то мы заметим во многих отношениях существенное сходство. И здесь и там князь является блюстителем и исполнителем закона, не только юридического, но прежде всего нравственного; и здесь и там на основании Св. Писания и во имя требований законного порядка подданным предписывается повиновение властям; и здесь и там это повиновение ограничивается законными пределами; наконец, у обоих писателей князь является слугою и исполнителем решений церкви. Но с двух сторон мы замечаем однако и существенную разницу. У Меланхтона мы не находим тех либеральных начал, которые признавали в светской области средневековые учители. А с другой стороны, у церковной власти отнимаются всякие принудительные средства, она ограничивается проповедью и сообщением таинств. Меланхтон как бы возвращается к учению, которое мы видели в первый период у отцов церкви. Та двойственность начал, которая в такой резкой форме проявлялась в католическом мире, здесь опять начинает сводиться к единству. Над всем во имя нравственного закона возвышается князь, глава государства, облеченный верховною властью, исходящею непосредственно от Бога. Он в религиозном отношении подчиняется церкви и обязан служить слову Божьему, но это подчинение остается чисто нравственною обязанностью. Однако это далеко еще не чисто светское воззрение на государство. Если устройство церкви теряет в значительной степени свою прежнюю самостоятельность, то в гражданской области религиозный элемент, по крайней мере в теории, остается в прежней силе. Главная цель государства — познание Бога; правитель является блюстителем десяти заповедей; первая его обязанность — искоренять лжеучения и распространять истинные догматы веры. В XVI веке у протестантов религиозный интерес стоял на первом плане, как у писателей, так и в обществе. Но если правитель не исполнял этих требований, то понуждать его уже было некому; это мог сделать только сам народ, чего лютеране не допускали.
Что касается до учения Меланхтона о естественном законе, то едва ли можно видеть в нем шаг вперед против схоластики. Начала в сущности те же, ибо основания нравственного закона всегда одни, способ же разработки предмета не отличается большею самостоятельностью. У Меланхтона является то же сочетание Аристотеля с христианством, как и у средневековых учителей. Однако протестантизм, по самой своей сущности, допускали гораздо большую независимость светских начал, нежели католицизм. Поэтому при дальнейшем развитии учения Меланхтона у лютеранских писателей мы замечаем постепенное освобождение научных взглядов как от авторитета Аристотеля, так и от богословского элемента. Ни тот ни другой не были совершенно отброшены: протестантская мысль в XVI веке не довольно еще окрепла, чтобы сделаться вполне самостоятельною. Но нельзя не признать по крайней мере научных стремлений в той литературе, которая возникла из начал естественного права, положенных Меланхтоном. Это была светская сторона лютеранского учения. Главными деятелями в этом направлении были Ольдендорп, Гемминг и Винклер [213] . Другие писатели той же школы, как то: Стефани, Мейснер, не имеют особенного значения. Альберик Гентилис важен только для международного права [214] .
213
Сочинения этих трех писателей изданы вновь со значительными, впрочем, пропусками Кальтенборном в сочинении «Die Vorlaufer des Hugo Grotius auf dem Gebiet des jus naturae et gentium». Я пользовался этим изданием. В дополнение см.: Hinrichs. Geschichte der Rechts-und Staatsprincipien seit der Reformation bis auf die Gregenwart. T. I. C. 19–51.
214
О них см. также упомянутые сочинения Кальтенборна и Гинрихса.