История политических учений
Шрифт:
В отличие от грекоязычной апологетики, стиль латиноязычных апологетов был скорее практического, чем спекулятивного склада. В своем диалоге «Октавий», написанном под влиянием Цицерона, один из первых латинских апологетов Муниций Феликс обращается к политически острой теме государственной «измены» христианства в отношении Римской империи. С таким обвинением выступает герой диалога Цецилий, утверждая, что с опорой на языческую религию Рим покорил весь мир, тогда как христианство непатриотично: изменяя общественным богам, оно изменяет своему государству. На это Муниций и его единомышленник Октавий замечают, что для одних подданных Римской империи победы ее оружия значили свободу и богатство, для других – рабство и нищету. И для этих последних империя была не родиной, а вражеской территорией.
Но еще больше, чем Феликс, бескомпромиссен к античной культуре Квинт
19
«И умер сын Божий; это достойно веры, так как нелепо. И погребен, и воскрес; это достоверно, так как невозможно» («Et mortuus est dei filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia impossibile est» [Tertullian, 1956] (курсив наш. – С. П.).
Отказывая философскому и вообще человеческому разуму в постижении истин Евангелия, Тертуллиан тем больше возвышает авторитет церкви, получающей монополию на истины откровения. Эти истины соборны, т. е. собраны воедино из мнений всех апостолических церквей. Отсюда рождался догмат о главенстве и непогрешимости римского папы как престолонаследника первого апостола Петра. И хотя сам Тертуллиан в конце жизни раскаялся в своей фетишизации церковной бюрократии, обратившись к монтанизму*, его идеи вдохновляли не одно поколение иерархов римско-католической церкви.
Тертуллиан разделяет человеческое общество на «лагерь дьявола» (castra diabolic) и «лагерь бога» (castra dei).
«Лагерь бога» – это церковная община христиан, управляемая небесными (духовными) ценностями. «Лагерь дьявола» – это языческая империя, лишенная истинного Бога, почитающая только плотские (ничтожные) ценности. Дьявольский лагерь Тертуллиан называет термином «saeculum» (отсюда современный термин «секулярный»), в котором выразились смыслы суетности преходящей человеческой жизни, грешной «похоти господствования» (выражение А. Августина).
Тертуллиан унижал человека до плотского ничтожества, чтобы возвысить Бога до абсолютного совершенства. Тем самым он отчасти предвосхищает тезис Аврелия Августина: «Когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу» (14, IV) 20 . В этом заключалось существенное отличие латинской патристики от христианского гуманизма греко-язычных апологетов, в особенности от византийских систематиков вроде Григория Нисского.
Августин Блаженный Аврелий (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis) (354–430) является главным представителем того периода патристики, который отмечен возникновением первых теологических систем. Это отвечало изменившемуся статусу христианской церкви в Римской империи, ее превращению в государственную религию. Как остроумно заметил Г. Г. Майоров, отцы церкви «торжествующей», как правило, видели в мире больше гармонии и порядка, чем отцы церкви «гонимой» [Майоров, 1979, с. 30].
20
Здесь и далее цитаты из сочинения А. Августина «О граде Божием» приводятся по изданию: Августин Блаженный. О граде Божием. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. Первая цифра в скобках указывает на книгу, вторая – на главу.
Отмеченный выше прагматический уклон всей латинской патристики нашел яркое выражение в августиновском сочинении «О граде Божием» (De civitate Dei). Поводом к написанию этого трактата стало разграбление Рима вестготами в 410 г. – событие, в котором приверженцы старого порядка обвиняли и «непатриотичных» христиан. В ответ Августин защищает свою церковь, подвергая анализу подлинные причины слабости империи.
Прежде всего, Августин отвергает тезис о том, что причиной расцвета Рима стало покровительство римских богов. Ссылаясь на могущество Ассирийского царства, которое сделалось великим и без римского пантеона, Августин видит истинную причину величия Рима в Божественном провидении, которое позволяло мужественным римлянам выигрывать справедливые войны. Что же касается языческих культов, то их Августин считает либо выдумкой людей, за которой стоит властный политический интерес, либо происками реально существующих демонов.
Центральным в социальной философии Августина является учение о двух способах жизни: «по Богу» и «по человеку». Жить «по человеку» значит не столько «жить по плоти», сколько проявлять злую волю, гордыню, уклониться от Бога как первоначала. В этом проявляется родство «жизни по человеку» с дьяволом. «Жить по Богу» значит проявлять добрую (благую) волю. Ее Августин – в евангельском духе – определяет как способность «любить Бога, и не по человеку, а по Богу любить ближнего, как самого себя» (14, VII). Именно двумя родами любви созданы, по Августину, два града: «небесный (civitas coelistis) – любовью к Богу, дошедшей до презрения к себе», и «земной (civitas terristis) – любовью к себе, дошедшей до презрения к Богу» (14, XXVIII). Первый живет надеждой на Бога, второй – действительностью своего века. Первому граду предназначено вечно царствовать с Богом, а другому – подвергнуться вечному наказанию с дьяволом.
У Августина – в отличие от циклических жизнеописаний греческих историков – ясно выражена идея исторической прямой, пролегающей через две точки в жизни рода человеческого: грехопадение и Страшный суд. И пока длится человеческая история, два «града» сосуществуют друг с другом. Церковь Христова «проводит как бы плененную жизнь своего странствования в областях земного града» (19, XVII), но при этом она должна без колебания повиноваться законам земного града, дабы сохранять между двумя градами согласие.
Во взаимоотношениях с государством (как земным градом) церковь (как небесный град в земном странствии) должна придерживаться как минимум двух принципов: 1) пользоваться, но не наслаждаться; 2) сосуществовать, но не сливаться. Общую стратегию церкви Августин описывает так: «Итак, этот небесный град, пока он находится в земном странствовании, призывает граждан из всех народов и набирает странствующее общество во всех языках, не придавая значения тому, что есть различного в нравах, законах и учреждениях, которыми мир земной устанавливается или поддерживается; ничего из последнего не отменяя и не разрушая, а, напротив, сохраняя и соблюдая все, что хотя у разных народов и различно, но направляется к одной и той же цели земного мира, если только не препятствует религии, которая учит почитанию единого высочайшего и истинного Бога» (19, XVII).
Как бы полемизируя с Тертуллианом, Августин замечает, что человек, живущий по Богу, «не должен ради порока ненавидеть человека… но должен он порок ненавидеть, а человека – любить» (14, VI). Государство Августин считал естественным для человеческой истории институтом, видел в нем полезное средство поддержания земного порядка, хотя и в большей мере, чем Фома Аквинский, подчеркивал его репрессивный и преходящий характер.
Августин оговаривается, что под выражением «два града» он подразумевает не какие-то реальные города или городские союзы, но символико-мистическое обозначение двух «родов», или сообществ людей: живущих по человеку и живущих по Богу. Напротив, эмпирически реальными являются для него следующие виды земных сообществ, образующие разные степени человеческого общения: 1) семья (familia); 2) град (полис) (civitas); 3) государство (regnum) (как союз городов-государств во главе с повелевающим полисом или как империя (imperium)). В силу греховности человека все три названных вида сообществ неизбежно рождают господство человека над человеком. Но «во всяком случае лучше быть рабом у человека, чем у похоти» (19, XV).