История российского терроризма
Шрифт:
«Необходимо нечто большее, чем талант, чтобы понять настоящее, нечто большее, чем гений, чтобы предвидеть будущее, а между тем так просто объяснить минувшее».
* * *
Дворянство в начале XIX в. жило крепостным правом. Все его существование связано с ним. Иногда дворяне, задетые теми или иными мерами правительства, выражали недовольство, но в целом самодержавие стояло на страже их интересов.
Но в дворянской среде появились люди, некоторая часть из которых побывала во время войны 1812—1815 гг. за границей и почерпнула там кое-какие просветительские идеи. В 1816 г. группа таких людей образовала в Петербурге тайное общество, назвав его «Союзом спасения». Задавали тон
В Европе крепостного права уже не существовало. В России этот вопрос носился, как говорится, в воздухе, но страна еще не была готова.
«Союз спасения» выступал за немедленную отмену крепостного нрава. Далее, войдя во вкус на своих собраниях, наметили и другие проблемы: равенство всех граждан перед законом, публичность государственных дел, гласность судопроизводства, сокращение сроков службы и численности армии в мирное время. Должен сказать, что ничего этого нет и поныне в России. Может быть, они жаждали неосуществимого?
В таком виде «Союз спасения» или «Союз благоденствия», как его стали называть позже, просуществовал пять лет. За это время одни его члены настаивали на более решительных действиях, другие видели свою работу лишь в помощи правительству. В 1821 г. состоялся съезд представителей общества. Ведь к тому часу участники разъехались по разным городам. Постановили «Союз благоденствия» закрыть. Тотчас его бывшие, наиболее радикальные члены образовали два отдельных тайных общества, связанных между собою. Одно, в Петербурге, назвали Северным обществом. В нем были Трубецкой, Никита Муравьев и другие. Второе, Южное общество, возглавил полковник Пестель, служивший в то время в Тульчине Подольской губернии. Он был наиболее левым изо всей компании. «Я видел упадок общественного благосостояния, я видел тяжелое положение солдат, я видел продажность и подкупность судов, и все это толкало меня к внутреннему ропоту против правительства», — так говорил Пестель впоследствии на допросе. Для членов общества он написал «Русскую правду», где настаивал на скорейшей отмене крепостного права и монархии. Его идеалом была парламентская республика.
Южное общество готово было затевать революцию хоть сейчас, Северное же отодвигало перемену общественного строя на будущее, когда народ достаточно просветится. Так прошло четыре года.
19 ноября 1825 г. вдали от Петербурга, в Таганроге, умер император Александр I. Ни телефонов, ни телеграфа тогда не было, и о его кончине узнали в столице лишь в конце месяца.
Перед смертью Александра I его старший брат и законный наследник престола Константин Павлович отказался от престола, поскольку женился на польке. Поэтому в завещании Александра I было сказано, что трон наследует следующий брат, Николай Павлович. Когда стало известно о кончине императора, Николай все же, из этических побуждений, счел нужным присягнуть и привести войска к присяге Константину. Константин же, проживавший в Варшаве, присягнул Николаю. Настало междуцарствие. Получилось вроде бы два царя, признававшие не себя, а другого.
Радикальные члены тайного общества решили воспользоваться ситуацией. И вот они начали распространять среди своих солдат слухи, что Александр I, умирая, в своем завещании освободил крестьян и сократил военную службу с 25 до 15 лет. Царем же по закону должен быть Константин, который все это исполнит.
Декабристы, как их потом назовут, пытались таким образом
Во-первых, участники заговора, напутав, не собрались вместе. Назначенный диктатором князь Трубецкой в последнюю минуту испугался и на площадь вообще не пришел. Отказавшиеся от присяги несколько полков по казармам со знаменами не пошли, а отправились прямо на Сенатскую площадь. Что им там делать, они не знали. Появились правительственные войска, верные Николаю. Площадь заполнилась народом. Взбунтовавшимися войсками пытались командовать братья Бестужевы и, как потом отмечалось в донесении, гнусного вида люди во фраках, Глебов и Кюхельбекер. Но, пожалуй, ярче всех выглядел Каховский: он с двумя заряженными пистолетами и кинжалом метался перед строем солдат и кричал: «Ура! Константин!»
К бунтовщикам подскакал увещевать их петербургский генерал-губернатор граф Милорадович. Каховский выстрелил и ранил его.
Показался лейб-гренадерский полк, ведомый бунтовщиками Сутгофом, Пановым и Кожевниковым. Но вместе с полком шел командир Стюрлер и убеждал солдат вернуться в казармы. Каховский выстрелом ранил Стюрлера.
С ним сталось что-то непонятное. Он оскалил зубы, невнятно кричал какие-то слова и ни с того, ни с сего напал на свитского офицера, нанося ему удары кинжалом в лицо. Пушечные залпы поставили точку в восстании. Мятежники разбежались. Кое-кто из них собрался вечером у Рылеева. Каховский, показывая кинжал со следами крови, рассказывал о своих подвигах. Он обратился к барону Штейнгелю: «Вы, полковник, спасетесь, а мы погибнем. Возьмите этот кинжал на память обо мне и сохраните его». Штейнгель в смущении взял. Начались аресты. Когда Каховский явился домой, его уже ждали.
Серым декабрьским мглистым утром Каховский предстал перед императором.
Замотался он в эту историю не случайно, хотя, казалось, ничем не выделялся из многих сотен таких же отставных поручиков.
Виной всему — излишняя пылкость темперамента, романтическая восторженность. В остальном он не отличался ни какими-то талантами, ни родовитостью, ни умом. Даже декабристы обмолвливаются о Каховском всего двумя-тремя фразами, они не знают даже его точного имени...
Рылеев показывал:
«Каховский приехал в Петербург с намерением отправиться отсюда в Грецию и совершенно случайно познакомился со мной. Приметив в нем образ мыслей совершенно республиканский и готовность на всякое самоотвержение, я после некоторого колебания решился его принять, что и исполнил, сказав, что цель общества есть введение самой свободной монархической конституции. Более я ему не сказал ничего: ни сил, ни средств, ни плана общества к достижению оного. Пылкий характер его не мог тем удовлетвориться, и он при каждом свидании докучал мне своими нескромными вопросами; но это самое было причиною, что я решился навсегда оставить его в неведении».
У Рылеева действительно были основания опасаться Каховского: тот, наслушавшись другого такого же баламута — Якубовича, стал носиться с идеей убить царя. Вот как об этом восклицал патетический Якубович: «Если в самом деле ничто не может быть счастливее России, как прекращение царствования императора Александра, то вы отнимаете у меня возможность совершить самое прекрасное дело». Приятели отговаривали его, но «желание казаться необыкновенным» беспокоило, а сама попытка казалась «необыкновенной, романтической».