История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

зачастую известны биографические обстоятельства, повлиявшие на

то или иное произведение. Но эти обстоятельства идеализированы,

сублимированы, универсализированы, и стихи не сохраняют

изорванных остатков внепоэтических чувств или неочищенных

эмоций. Даже будучи субъективными, даже открыто основанные на

личном опыте, эти стихи звучат обобщенно, подобно классической

поэзии. В них редкость – острое психологическое наблюдение или

очень уж личное признание. Они, как поэзия

Сапфо, обращаются к

общечеловечскому. Стиль их, развивающий стиль Жуковского,

обладает тем классическим качеством, формулировку которого дал

Монтескье, говоря о Рафаэле: « frappe moins d’abord pour frapper plus

ensuite» (вначале поражает меньше, чтобы тем больше поразить

потом). Красота стиля, как всегда у Пушкина, не обременена

острословием, образами и метафорами, – греческая красота, столь же

зависящая от несказанного, сколько от сказанного. Она зависит от

отбора слов, от соответствия между ритмом и интонацией и от

сложной ткани звучания – той изумительной «пушкинской

аллитерации», такой неуловимой и такой всеопределяющей.

Невозможно здесь процитировать или проанализировать какое-либо

из этих стихотворений. Могу только перечислить некоторые из самых

прекрасных: строки о ревности, начинающиеся словами «ненастный

день потух»; стихи на лицейскую годовщину 1825 г. – величайший

гимн дружбе в мировой поэзии; стансы г-же Керн ( Я помню чудное

мгновенье, 1825); элегия (16 строк) на смерть Амалии Ризнич (1826);

Предчувствие(1828); и стихи, обращенныек умершей любовнице,

вероятно, к Амалии Ризнич, написанные за несколько месяцев перед

свадьбой (1830), особенно самое совершенное Для берегов отчизны

дальной. Особую группу представляют стихи о природе – самые

классические из всех – с их изображением природы равнодушной и

безответной. Из них среди лучших – Буря(1827), где проводится

знаменитое сравнение между красотой бури и красотой «девы на

скале», к выгоде девы; Зимнее утро(1829) и Обвал(1829). Еще выше

по своему поэтическому значению два стихотворения, содержащие

самые великие высказывания Пушкина в высоком стиле: это часто

цитируемый и слишком часто комментируемый Пророк(1826) и

напряженный и страшный Анчар(1828). К этому же периоду

относятся лучшие баллады Пушкина – Жених(1825)

и Утопленник

(1828). Баллады написаны в реалистическом, введенном Катениным

стиле, улучшенном и утонченном со всем пушкинским мастерством.

После 1830 г. пушкинская лирика тяготеет к безличной

всеобщности и полному отсутствию украшений. С этих пор ее

характерные черты – сдержанность, умолчания, аскетическое

воздержание от всего, что читающая публика относит к поэтическим

красотам, – сладкозвучной легкости, мелодичности, приятных чувств.

Характернейшие для 30-х гг. стихи – элегические размышления,

идущие от «сердечных помыслов», сосредоточенных на великих

общих местах универсального опыта. Самое величественное из них –

Полководец(1836), элегия к портрету непонятого и несправедливо

обиженного героя 1812 г. фельдмаршала Барклая де Толли, но рядом

с этими чувствами odi profanum vulgus(«презираю невежественную

толпу») Пушкин старался выразить и «групповые чувства», как в

знаменитом ответе французским друзьям Польши Клеветникам

России(1831). Одно из совершеннейших, не изукрашенных,

прозаических и простейших стихотворений – то, где прославляется

человечность героя, – ПирПетра Великого(1835). Но кроме этих

высоких и надличностных речей, мучения, которые он переживал по

милости Николая, Натали и общества, исторгали у него и другие

звуки. Благородная сдержанность

Полководца

разительно

контрастирует с мрачной и странной иронией Безумия(«Не дай мне

Бог сойти с ума», 1833) – самые душераздирающие «безумные»

стихи, когда-либо написанные. Еще несколько стихотворений этого

типа были напечатаны только после смерти поэта.

Большинство повествовательных пушкинских поэм, написанных

после 1830 г., «стилизованы». Поэт прячется, словно под маской, за

выдуманным персонажем или сюжетом, или тем и другим вместе, и

тщательно и успешно скрывает свое человеческое лицо. Таков

Анджело– переложение Меры за меру, где Пушкин стремится

сохранить шекспировское «вольное и широкое изображение

характеров», одновременно очищая его от не относящихся к делу

елизаветинских излишеств. Из всех пушкинских сочинений Анджело

был наименее хвалим, но эта поэма проливает свет на его творческий