История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

он даже превосходит Всадника. Это рассказ о последней любовной

связи Дон Жуана – с вдовой убитого им человека – и о его трагиче-

ском конце. Это высшее достижение Пушкина на тему Немезиды –

главную его тему. По гибкости белого стиха (столь отличного от

стиха Бориса Годунова), по необычайно тонкому соединению

разговорного языка с метром, по огромной смысловой нагрузке

диалога, по несравненной

атмосфере юга эта драма не имеет себе

равных. Несмотря на испанский сюжет, это самая характерно-русская

из пушкинских вещей – не в метафизическом смысле этого

истрепанного слова, но потому, что она достигает того, чего достичь

можно только на русском языке – она одновременно классична,

разговорна и поэтична и воплощает в совершенной форме лучшие

устремления русской поэзии с ее тягой к отборному, не

приукрашенному, реалистическому и лирическому совершенству. Из

всех пушкинских вещей эта всего труднее для перевода – ибо в ней

поэтическая и эмоциональная ценность каждого слова доведена до

предела и полностью исчерпана, и естественные возможности

русского ритма ( одновременноразговорного и метрического)

использованы до конца. Изложение сюжета дало бы представление о

пушкинской сжатости и сдержанности, но не о неисчерпаемых

сокровищах, таящихся за ними.

Последняя драматургическая проба Пушкина – Русалка–

осталась незаконченной. Если бы не это, она была бы третьим

произведением (вместе с Медным всадникоми Каменным гостем),

которое могло бы претендовать на первое место в русской поэзии. То,

что говорилось о стихе и поэтическом языке Каменногогостя,

приходится повторить и о Русалке. Разница лишь в том, что тут и

сюжет, и атмосфера – русские. Это тоже должна была быть трагедия

искупления – мщение соблазненной девушки, бросившейся в реку и

ставшей «холодной и могучею русалкой», своему неверному

обольстителю, князю.

При жизни Пушкина величайшим успехом у публики

пользовались Кавказский пленники Бахчисарайский фонтан; у

современных ему критиков из литературной элиты – Борис Годунов;

это были творения незрелой юности. Поздние же его произведения,

начиная с Полтавы, встречали все более и более холодный прием, и

незадолго до смерти он слыл у молодого поколения почтенным, но

устаревшим классиком,

пережившим свое время и закостеневшим.

Смерть поставила его на первое место в русском национальном

пантеоне. Но люди сороковых годов далеки были от того, чтобы

отдавать ему должное, – они считали, что он замечательный

художник, сформировавший язык и оригинальность русской

литературы, который вскоре будет превзойден, да и уже превзойден

более национальными и современными писателями. Для

славянофилов он был недостаточно русским; для радикальных

западников – недостаточно современным. Те и другие предпочитали

Гоголя. Только немногие, как Тургенев, с одной стороны, и Григорьев

и Достоевский, с другой, заложили фундамент того стойкого культа

Пушкина, который стал общим наследием каждого образованного

русского человека. Но если Тургенев был в каком-то смысле

истинным наследником менее витальной и мужественной, более

«женственной» ипостаси Пушкина, то Григорьев и Достоевский были

людьми совершенно иного склада, и их культ Пушкина был культом

тех высочайших ценностей, которые они знали у него и которые для

них самих были недостижимы. Их культ Пушкина – это культ

потерянного рая. Основная часть интеллигенции второй половины

XIX в. относилась к Пушкину равнодушно или враждебно.

Многолетнее царствование утилитаризма мешало им увидеть его

величие. Но среди избранных культ этот укреплялся. Нет сомнения,

что Пушкинская речьДостоевского 1880 г., при всей своей

фантастической «непушкинскости» дала этому могучий толчок.

Новой датой стал 1887 г., когда истекли авторские права и началась

эра дешевых переизданий. Понимание высоты и центрального места

Пушкина в русской литературе и цивилизации росло шаг за шагом,

незаметно, но неудержимо. Двадцатый век получил его сполна. Когда

произошла революция, оно уже было настолько повсеместным и

непобедимым, что даже большевики, по духу столь же чуждые

Пушкину, сколь и Достоевскому, исключили его имя – чуть ли не

единственное – из огульного забвения и осуждения всей

дореволюционной России.

5. МАЛЫЕ ПОЭТЫ

Двадцатые годы были временем, когда поэзия была более

популярна в России, чем когда-либо прежде или после. Основной

формой тогда стала байроническая повесть в стихах: увлечение

Байроном началось в 1822 г. после пушкинского Кавказского

пленникаи Шильонского узника, переведенного Жуковским, и