История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Энгельс не может простить «революционному панславизму» приверженности «фантастической славянской национальности». И если это будет так, то марксисты-революционеры будут знать, что делать: «Тогда борьба, беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!»
Об этих статьях наши марксисты, думал Сталин, умалчивают, в невыгодном свете предстают здесь основоположники гениального учения… И неожиданно для себя Сталин вспомнил слова Геринга, ближайшего сподвижника Гитлера, обрушившегося на Чехословакию перед тем, как оккупировать её под предлогом защиты судетских немцев: «Жалкая раса пигмеев-чехов угнетает культурный народ, а за всем этим стоит Москва и вечная маска еврейского дьявола». Речь Геринга «Правда» опубликовала года три тому назад, а эти слова до сих пор Сталин отчётливо помнит… И чем слова Геринга отличаются от уничижительных слов Энгельса по поводу славянских народов вообще? В сущности, ничем… И там и здесь слышится презрение к славянству…
Сталин с раскрытым томом надолго задумался… Да, думал он, Маркс и Энгельс постоянно возвращались к исторической роли России в мировом процессе и всякий раз – или чаще всего – оценивали её отрицательно, а потому Россию нужно раздробить на множество мелких княжеств под благовидным предлогом самоопределения её национальностей… Все социал-демократические партии получали признание Коминтерна лишь после того, как доказывали свою русофобию. А так называемые русские революционеры получали признание только после того, как на митингах, собраниях, лекциях клеймили Россию как скопище всего самого грязного, накопленного человечеством. А потому против неё нужна европейская война… Свергнуть самодержавие в интересах международной революции – к этому призывали марксисты; уничтожить коммунизм в России, свергнуть Сталина, получить жизненное пространство за счёт славянских земель, превратить славян в рабов, они реакционная, неполноценная нация – к этому призывает Гитлер… Что-то сходное есть в этих, казалось бы, разных идеологических концепциях… Да, сходное – это позорная шовинистическая устремлённость как у тех, так и у других.
Ещё в июле 1934 года Сталин написал письмо членам Политбюро о статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой один из основателей марксизма с русофобских позиций рассматривает всю внешнюю политику России, усматривая в её предложениях и действиях только завоевательную, реакционную сущность, при этом выгораживая и обеляя политику Англии, Франции и, конечно, Германии.
Случайно наткнувшись на статью, Сталин с этой точки зрения посмотрел на все высказывания Троцкого и троцкистов… Попросил отыскать ему книжку Льва Троцкого «Юбилей позора нашего. 1613–1913», вышедшую в свет в 1912 году, накануне 300-летия дома Романовых. Здесь Троцкий выступил как правоверный марксист-русофоб. Да и после Октября Троцкий не раз заявлял, что в области науки и культуры «Россия дала миру круглый ноль». А ведь это подхватывали его сторонники, брызгая троцкистской слюной во все стороны, заражая и русские души.
После этого ЦК партии и СНК СССР приняли несколько постановлений, направленных на возрождение и укрепление национально-государственной политики СССР, объявлен конкурс на учебник по истории СССР, в сущности истории России… Всё написанное в духе марксиста-русофоба Покровского, недалеко ушедшего от Троцкого в оплёвывании русской истории, было забраковано. Сталин вспомнил, как веселился он при чтении учебника, подготовленного группой Минца, после чего вынужден был написать нечто вроде резо люции: «Что же, поляки, шведы были революционерами. Ха-ха! Идиотизм!» А «резолюция» эта возникла после того, как прочитал в учебнике, что Минин и Пожарский действовали как контрреволюционеры… И столько ещё глупостей говорилось на страницах этих учебников, представленных на конкурс. А Бухарин прямо в духе Маркса – Энгельса и Троцкого требовал, чтобы государство Российское было показано «тюрьмой народов».
Пришлось и этим заниматься всерьёз. Здесь марксистов не смущало, что они оскорбляют патриотические чувства русских и чувства других народов, связавших с ними свою национальную судьбу. Значит, от этих марксистов нужно было освободиться, чтобы они не стояли на пути развития и укрепления единого могучего государства, способного противостоять так называемым цивилизованным народам Европы.
Сталин положил на место том Маркса – Энгельса и вернулся за стол, вновь углубившись в рапорты и донесения. Но неожиданно взгляд его упал на страницы книги Лиона Фейхтвангера «Москва, 1937 год», которая всегда лежала на видном месте, и в какой уж раз невольно для себя он прочитал: «Раньше троцкисты были менее опасны, их можно было прощать, в худшем случае ссылать… Теперь, непосредственно накануне войны, такое мягкосердечие нельзя было себе позволить. Раскол, фракционность, не имеющие серьёзного значения в мирной обстановке, могут в условиях войны представить огромную опасность…» Конечно, события 1937 года вышли из-под контроля, совершено много ошибок Ягодой и особенно Ежовым, но теперь, накануне войны, у нас не будет пятой колонны, разлагающей народ и призывающей к свержению существующего правительства, все усилия которого – остановить войну или хотя бы отдалить её роковое приближение месяцев на шесть-семь…
Сталин, переворачивая одно донесение за другим, с ужасом предчувствовал неизбежное – начало войны с Германией. Где же он просчитался и что упустил в своей политике? Все последние годы были годами тяжкой, но последовательной борьбы за национальное возрождение России… Пришлось прежде всего отказаться от революционной риторики, таких понятий, как «диктатура пролетариата», «революционный», «пролетарский»… В новой Конституции все граждане, независимо от происхождения, получили равные права. Дыхание войны должно было сплотить всех граждан в единый совет ский народ, способный отразить захватнические планы фашистов. В постановлениях ЦК резко осудили массовые операции по так называемому разгрому и выкорчёвыванию враждебных элементов, осуществлённых органами НКВД в 1937–1938 годах при упрощённом ведении следствия и суда, ликвидировали судебные тройки, и в итоге оказалось, что многие дела были прекращены за неимением доказательств, сотни тысяч арестованных освобождены, возвращены на свои рабочие места и восстановлены в партии… И начало этому процессу, пожалуй, положил Михаил Шолохов, заступившись за вёшенских коммунистов и доказав их невиновность… Безрассудный Ежов натворил много несправедливого то ли из-за корысти, то ли из-за карьеризма, то ли из-за мстительности. Он о многом докладывал, но многое и утаил. Ложь, неправда, двуличие – самый тяжкий грех. Вот генеральный комиссар интербригад в Испании Андре Мартин сообщил Сталину, что журналист и писатель Михаил Кольцов вместе с неизменным спутником Мальро постоянно общается с троцкистской организацией, а его жена Мария Остен – засекреченный агент германской разведки. Секретные службы подтвердили эти факты. И Кольцов осуждён и расстрелян. Но было и другое. У Сталина есть документы, из которых следовало, что только в 1937 году 4461 уволенный военный возвращен в армию, в 1938 году – 6333 человека. Половина политических была освобождена, а в общей сложности из лагерей и колоний – 327 тысяч человек. И этот процесс пересмотра дел продолжается до сих пор.
«У пролетариата нет своего отечества», – вспомнил Сталин известный лозунг марксистов. Как наивно звучат эти слова сегодня, когда фашисты у порога России, когда на экранах Советского Союза демонстрируют прекрасные фильмы «Александр Невский», «Пётр Первый», когда мы высоко подняли Пушкина в юбилейные его дни, когда мощно зазвучала вся русская культура прошлого и настоящего… «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» – эти слова Сталин произнёс в 1931 году. Прошло десять лет, Россия успела проделать гигантские шаги, осталось чуть-чуть… Сталин не раз возвращался в своих статьях и выступлениях к национальному вопросу. Резко осуждал превосходство одной нации над другой, считал, что тем не менее интернационализм всегда национален. Какие гиганты только что были отмечены Сталинской премией – Шостакович, Нестеров, Уланова, Барсова, Козловский, Лемешев, Алексей Толстой, Шолохов… И он вспомнил наказ, который бросил недавно всему государственному аппарату: «Надо покончить с хулиганским отношением к собственной интеллигенции!» Не раз говорил Фадееву, что надо поддержать Александра Твардовского; недавно при награждении орденами писателей тот предложил наградить Твардовского орденом Трудового Красного Знамени, нет, сказал Сталин, и предложил дать ему орден Ленина, точно так же Сталин предложил дать ему Сталинскую премию за его поэму.
Сталин набил трубку и закурил. В это время дверь открылась, Поскрёбышев доложил:
– Товарищ Сталин. На девятнадцать часов вы назначили совещание. Все приглашённые собрались.
21 июня 1941 года в 19.05 началось заседание, в котором приняли участие Молотов, Ворошилов, Берия, Вознесенский, Маленков, Тимошенко. Через два с половиной часа Сталин отправил Молотова к германскому послу Шуленбургу уточнить картину германо-советских отношений на данный момент, но посол сказал, что не имеет никакой информации. В итоге совещания была выработана Директива № 1, в которой говорилось о возможности внезапного нападения немцев и необходимости «все части привести в боевую готовность».
Глубокой ночью в Кремле Сталина разбудили: звонил Жуков.
– Немцы бомбят Киев, Минск, Севастополь… Товарищ Сталин, началась война…
Шуленбург ночью вручил Молотову заявление Германии о начале войны.
В 5 часов 45 минут у Сталина в Кремле началось заседание, в итоге которого определились первые шаги советского руководства в военное время.
Литература 40-х годов.
Великая Отечественная Война
Если до I съезда советских писателей СССР Сталин много внимания уделял культуре, то в предвоенное время, полностью поглощённый противоречивыми событиями в мире, он рекомендовал вопросами идеологии заниматься Жданову, Щербакову, Маленкову. Было много недостатков, то и дело приходили письма писателей, похожие на доносы, но Сталин просил его не беспокоить, столько разворачивалось политических сложностей и противоречий, что тут не до писательских конфликтов. Он дал указания, выделил деньги, принял решения.
В мае 1937 года руководящие партийные деятели среднего звена А.И. Агранов и Е.М. Тамаркин докладывали Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову и Ежову о той обстановке, которая сложилась в Союзе писателей СССР: «Под руководством тов. Ставского Союз писателей из общественной организации превратился в казённое, сугубо бюрократическое учреждение, построенное на началах административно-управленческого аппарата. Президиум Правления и Правление Союза советских писателей созываются крайне редко, да и то только по организационным и бытовым вопросам. Жалобы и заявления, подаваемые Правлению Союза писателей, по два года лежат не рассмотренными» (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 304. Л. 171. Цит. по кн.: Бабиченко Д.Л. Писатели и цензура. М., 1994. С. 13). 26 января 1938 года писатели А. Толстой, А. Фадеев, А. Корнейчук, B. Катаев и А. Караваева напечатали в «Правде» статью «О недостатках в работе Союза писателей». 25, 27 марта, 8 апреля 1938 года под председательством Андреева и Жданова прошло совещание писателей, на котором выступили Фадеев, Всеволод Иванов, Всеволод Вишневский, Кольцов, Сельвинский, Войтинская, Леонов, Лежнев, Панферов, Е. Петров, Розенталь, Катаев, Павленко и Алексей Толстой. 29 января 1939 года Политбюро постановило избрать новое Правление Союза писателей в составе: Герасимова, Караваева, Катаев, Федин, Павленко, Соболев, Фадеев, Толстой, Вс. Вишневский, Лебедев-Кумач, Асеев, Шолохов. Корнейчук, Машашвили, Янко Купала. Секретарем Президиума Правления ССП стал Фадеев (Там же.