История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
C. 15). Никто некоторых членов Правления, бывших «налитпостовцев», не причисляет к этому направлению, но ясно, что они ничуть не изменились ни идеологически, ни практически, те же формы и позиции остались у них неприкосновенными, только слова другие, партийные; Фадеев, Вишневский, Ермилов, Павленко, Герасимова, Караваева, все они – рапповцы.
Тема войны и защиты своей территории, куда хлынули немцы со своими союзниками, стала сразу всеобъемлющей для всех советских поэтов, прозаиков, драматургов. Союз писателей СССР во главе с А. Фадеевым, все газеты и радио переключились на военную тему, более тысячи писателей были мобилизованы и ушли на фронт, 275 писателей погибли на войне, 18 писателей стали Героями Советского Союза, многие писатели были награждены боевыми
Уже 24 июня 1941 года во всех центральных газетах было опубликовано стихотворение А. Лебедева-Кумача «Священная война», вскоре композитор А. Александров написал на эти слова музыку. Песню распевали повсюду, она стала гимном воюющего народа. В песне были дорогие сердцу каждого гражданина слова: «Вставай, страна огромная, / Вставай на смертный бой / С фашистской силой темною, / С проклятою ордой». В этой песне были и слова-напоминание и о ярости благородной, и о том, что «во всем враждебны мы». 25 июня A. Сурков напечатал стихотворение «Песня смелых», музыку тут же написал композитор В. Белый, и маршевая песня, тоже воспринимавшаяся как призыв к борьбе с заклятым врагом, захватила большие народные массы. И таких песен было множество. «Наша Родина – Россия» А. Прокофьева и В. Соловьёва-Седого, «Песня о Днепре» Е. Долматовского и М. Фрадкина, «Вечер на рейде» А. Чуркина и B. Соловьёва-Седого, «Под звёздами балканскими» М. Исаковского и М. Блантера, «Ой туманы мои, растуманы» М. Исаковского и В. Захарова, «Шумел сурово брянский лес» А. Софронова и С. Каца, – пели эти песни и в начале войны и в конце, песни стали просто народными. Но более ёмкие литературные жанры требовали больше времени, ведь надо побывать на линии фронта, побывать в окопах, поговорить с солдатами, офицерами и генералами. Ярко откликнулись сатирические жанры. Басня, фельетон, частушка, лубок и раешник остро зазвучали в газетах, особенно во фронтовых, которые чуть ли не сразу возникли в частях. И чуть ли не каждый писатель откликнулся на ход боевых действий Красной армии, чаще всего это публицистика, статья, очерк, короткий рассказ, небольшая повесть.
Перед Правлением Союза писателей встала серьёзная задача эвакуировать из Москвы и Ленинграда писателей и их семьи – в Ташкент, Алма-Ату, Казань, Свердловск, Уфу, Чистополь. От правительства эвакуацию возглавлял А. Косыгин, от Союза писателей – А. Фадеев. После краткого пребывания на фронте в сентябре А. Фадеев исчез, что вызвало крайнее недоумение в руководящих органах партии. 3 сентября 1941 года заместитель начальника Советского информбюро С.А. Лозовский написал секретное письмо А.С. Щербакову о том, что А. Фадеев совершенно недопустимо относится к своим обязанностям, такое отношение в условиях военного времени больше терпеть нельзя, и предложил освободить его от работы в Информбюро. Оргбюро ЦК ВКП(б) 21 сентября 1941 года утвердило постановление Бюро КПК при ЦК ВКП(б) от 20 сентября 1941 года:
«По поручению Секретариата ЦК ВКП(б) Комиссия Партийного Контроля рассмотрела дело о секретаре Союза Советских Писателей и члене ЦК ВКП(б) т. Фадееве А.А. и установила, что т. Фадеев, приехав из командировки с фронта, получив поручение от Информбюро, не выполнил его и в течение семи дней пьянствовал, не выходя на работу и скрывая своё местонахождение. При выяснении установлено, что попойка происходила на квартире артистки Булгаковой. Как оказалось, это не единственный факт, когда т. Фадеев по несколько дней подряд пьянствовал. Аналогичный факт имел место в конце июля текущего года. Факты о попойках т. Фадеева широко известны в писательской среде.
Бюро КПК при ЦК ВКП(б) постановляет: считая поведение т. Фадеева недостойным члена ВКП(б) и особенно члена ЦК ВКП(б), объявить ему выговор и предупредить, что если он и впредь будет продолжать вести себя недостойным образом, то в отношении него будет поставлен вопрос о более серьёзном партийном взыскании». Оргбюро ЦК ВКП(б) вынесло это постановление на утверждение Политбюро (Литературный
Сейчас можно лишь удивляться мягкости этого решения, но А.А. Фадеев после утверждения его секретарём Союза писателей стал информировать партийные органы о том, что происходило среди советских писателей, которые иногда позволяли себе считать себя свободными художниками, как при царской империи.
7 мая 1941 года А. Фадеев писал Сталину, Жданову и Щербакову на бланке Правления Союза Советских писателей СССР:
«Направляю Вам для ознакомления политически небезынтересную статью Вересаева, присланную для напечатания в «Литературной газете». Печатать эту статью я не считаю возможным.
Здесь есть две стороны вопроса.
1. Факты редакторского произвола действительно часты в практике журналов и издательств. Сплошь и рядом неумные полуграмотные люди, чувствуя за своей спиной государственный аппарат и известную безнаказанность, корежут и калечат рукописи «невзирая на лица». Случай со стилистической «правкой» рукописи Вересаева в редакции «30 дней» действительно возмутителен.
2. Но за всей статьей Вересаева чувствуется задняя мысль, – дискредитировать редакторов, как работников на службе у советского государства, как проводников политики нашего государства, как людей, стоящих на страже государственных интересов. Вересаев не может вслух сказать, что его «угнетает» контроль Главлита, политические требования наших журналов и издательств и он прикрывается вопросами стиля и вообще художественной стороной дела. А общий тон статьи – вопль о «свободе печати» в буржуазном смысле.
Вересаев здесь не одинок. Ещё совсем недавно мне пришлось отклонить присланную в «Красную новь» статью критика Дермана, написанную на ту же тему и абсолютно в таком же духе. (Кстати сказать, Дерман приятель Вересаева и тоже из меньшевиствующих.)
В «Литературной газете» мы не пустили статью критика Гурвича о фильме «Валерий Чкалов», в которой превозносилось и идеализировалось озорство Чкалова, как проявление «свободной натуры», и этой свободой натуры объяснялось и то, чего Чкалов достиг впоследствии, а в заключении статьи шёл упрек всей советской литературе в «скованности» и «связанности».
Подобные же голоса идут из лагеря всевозможных Левидовых, и, мне кажется, вряд ли нужно давать им трибуну» (Там же. С. 64–65). Здесь очень отчётливо прояснилась роль А. Фадеева в установлении чисто рапповского режима в литературном движении, чуть-чуть смягчённо, но суть осталась та же. И таких эпизодов в жизни советских писателей довоенного времени было предостаточно.
В эвакуации писатели были по-прежнему недовольны работой А. Фадеева и требовали снятия его с поста секретаря, но всё оставалось без изменений. Тогда серьёзно обострились отношения между Ждановым и Маленковым, и эта борьба глубоко отразилась на последующих событиях литературной жизни.
После первых публикаций известные поэты и прозаики в ходе войны создали серьёзные художественные произведения. Многие поэты работали над поэмами. Острый героический материал звал поэта к широким обобщениям.
Николай Семёнович Тихонов (1896–1979) в первые же дни войны стал писать патриотические статьи и очерки, в которых речь шла о национальном сознании всех участников войны. «Национальная гордость, – писал он, – дотоле скрытая в сердце советского человека, перед лицом порабощения, перед лицом смертельной опасности вспыхнула ярким огнём» (Тихонов Н. Отечественная война и советская литература // Большевик. 1944. № 3–4. С. 26). Тихонов хорошо знал Петербург-Петроград-Ленинград, оказавшийся в окружении немецких полчищ. «Правда» попросила его написать о Кирове, с которым он был знаком. «В эту ночь… накинув на плечи бурку (было очень холодно), – писал Н. Тихонов, – я думал о просьбе из Москвы. «Правда» просила написать к 1 декабря о Сергее Мироновиче Кирове. Много раз к этому дню я готовил статьи о Кирове в мирные времена, но что написать теперь, когда за окном война и разрушения?