История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Сталин всегда был внимателен к просьбам писателей, достаточно вспомнить письма Шолохова, Алексея Толстого, Горького, Замятина, Андрея Белого, но в эти дни у Сталина была одна забота – Война. Но Секретариат ЦК ВКП(б) принимал решение за решением: 2 декабря 1943 года приняли решение «О контроле над литературно-художественными журналами»; 3 декабря 1943 года – «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов», в которых устанавливался контроль ответственных сотрудников ЦК партии Александрова, Пузина и Федосеева за журналами «Новый мир», «Знамя» и «Октябрь», ответственным секретарям журналов Юнович, Михайловой и Щербине, назначенных Центральным Комитетом партии для улучшения работы литературно-художественных журналов, предписывалось повысить свою роль в отборе рукописей – в журналах все ещё есть публикации серых, недоработанных, вредных произведений: в «Октябре» опубликована «антихудожественная, пошлая повесть Зощенко «Перед восходом солнца», в «Знамени» – «политически вредное стихотворение Сельвинского «Кого баюкала Россия».
И тут же, 22 декабря 1943 года, состоялось заседание Президиума Союза советских писателей СССР, на котором было принято столь же решительное постановление в соответствии с постановлениями ЦК ВКП(б). 23 декабря 1943 года А. Фадеев отправил постановление Президиума СПП товарищам Жданову, Маленкову и Щербакову.
Одновременно с этими событиями Г.Ф. Александров, А.А. Пузин и А.М. Еголин направили Г.М. Маленкову подробнейшее письмо (публикаторы предполагают, что письмо написано 2 декабря 1943 года) с изложением всех политических ошибок в произведениях советских писателей, опубликованных в журналах. Особенно подробно излагается содержание повести М. Зощенко «Перед восходом солнца»: «Повесть Зощенко чужда чувствам и мыслям нашего народа»; «Исключительное внимание уделяет Зощенко в повести сексуальным моментам, смакуя свои многочисленные связи с женщинами»; «Вся повесть Зощенко является клеветой на наш народ, опошлением его чувств и его жизни» (Литературный фронт. С. 95–99).
Но дальнейшие события резко изменили позицию М.М. Зощенко, высказанную в письме И. Сталину. 4 декабря 1943 года была опубликована статья «О новой повести М. Зощенко» Л. Дмитриевой в газете «Литература и искусство». Критику этой статьи ещё можно было как-то пережить, но появившаяся статья во втором номере «Большевика» за 1944 год «Об одной вредной повести» сразу меняла положение дел. До М. Зощенко дошли слухи, что статью ленинградских читателей в «Большевике» готовили секретарь Ленинградского обкома А. Маханов и секретарь ЦК Жданов (см.: Писатели и цензоры: Сборник. С. 78–80. В примечании к документу № 54 Жданов даёт указание Маханову, готовившему письмо ленинградских читателей: нужно «ещё усилить нападение на Зощенко, которого нужно расклевать, чтобы от него мокрого места не осталось» (С. 107). Это была спланированная атака на М. Зощенко, против которой он был бессилен. 8 января 1944 года М. Зощенко написал заявление А.С. Щербакову:
«Мою книгу «Перед восходом солнца» я считал полезной и нужной в наши дни. Но печатать её не стремился. Высокая, единодушная похвала многих сведущих людей изменила моё намерение.
Дальнейшая резкая критика смутила меня – она была неожиданной.
Тщательно проверив мою работу, я обнаружил, что в книге имеются значительные дефекты. Они возникли в силу жанра, в каком написана моя книга. Должного соединения между наукой и литературой не произошло. Появились неясности, недомолвки, пробелы. Они иной раз искажали мой замысел и дезориентировали читателя. Новый жанр оказ[ался] порочным. Соединять столь различные элементы нужно было более осмотрительно, более точно.
Два примера:
1. Мрачное восприятие жизни относилось к болезни героя. Освобождение от этой мрачности являлось основной темой. В книге это сделано недостаточно ясно.
2. Труд и связь с коллективом во многих случаях приносит больше пользы, нежели исследование психики. Однако тяжёлые формы психоневроза не излечиваются этим методом. Вот почему показан метод клинического лечения. В книге это не оговорено.
Сложность книги не позволила мне (и другим) тотчас обнаружить ошибки. И теперь я должен признать, что книгу не следовало печатать в том виде, как она есть.
Я глубоко удручён неудачей и тем, что свой опыт произвёл несвоевременно. Некоторым утешением для меня является то, что эта работа была не основной. В годы войны я много работал и в других жанрах. Сердечно прошу простить меня за оплошность – она была вызвана весьма трудной задачей, какая, видимо, была мне не под силу.
Я работаю в литературе 23 года. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы сделать мою литературу в полной мере понятной массовому читателю. Постараюсь, чтобы и впредь моя работа была нужной и полезной народу. Я заглажу свою невольную вину.
В конце ноября я имел неосторожность написать письмо т. Сталину.
Если моё письмо было передано, то я вынужден просить, чтобы и это моё признание стало бы известно тов. Сталину. В том, конечно, случае, если Вы найдёте это нужным. Мне совестно и неловко, что я имею смелость вторично тревожить тов. Сталина и ЦК. Мих. Зощенко» (Исторический архив. 1992. № 1. С. 133–134).
В борьбу секретарей ЦК партии были вовлечены и литературные деятели.
5—9 февраля 1944 года состоялся пленум Правления Союза писателей СССР, на котором выступили 54 писателя (в том числе Федин, Соболев, Шагинян, Караваева, Эренбург, Маршак, Бахметьев, Сурков, Рыльский, Прокофьев, Горбатов), которые подвергли острой критике работу Президиума и А.А. Фадеева. Было принято решение освободить от занимаемой должности Фадеева, утвердить в должности председателя Президиума Союза писателей Н.С. Тихонова и поручить ему сделать доклад «Советская литература в дни Отечественной войны». Никто из выступавших не упоминал об ошибках писателей, опубликовавших свои произведения в ведущих журналах. Л. Сейфуллина напомнила собравшимся, что в нашей стране существует свобода слова и Зощенко имел право опубликовать свою повесть «Перед восходом солнца». Секретарём по оргвопросам утвердили Д.А. Поликарпова. Статья Н.С. Тихонова была опубликована в третьем и четвёртом номерах журнала «Большевик» с большой творческой доработкой по сравнению с докладом на пленуме, особенно доработка коснулась повести М. Зощенко «Перед заходом солнца» и других писательских «ошибок». Вскоре читатели узнали о причинах этой доработки.
Но эти крупные идеологические интриги не могли повлиять на создание серьёзной художественной литературы в годы Великой Отечественной войны, всё это была секретная внутренняя идеологическая политика секретарей ЦК ВКП(б).
В это время Алексей Толстой «нацелился» на Ивана Грозного, фигура которого привлекала ещё и потому, что в историографии за последние двести лет накопилось столько интересного и противоречивого материала, что ему давно хотелось разобраться во всём этом и предложить свою точку зрения на одну из величественных и трагических личностей русской истории. В самом деле, историк ХVIII века М. Щербатов так и не разобрался в характере Ивана Грозного: «Иван Грозный именит в земных владыках его разумом, узаконениями, честолюбием, завоеваниями, потерями, гордостью, низостью и суровством, в столь разных видах представляется, что часто не единым человеком является…» В том же признавался и великий русский историк Н.М. Карамзин: «Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Ивана, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для меня загадка». Отмечая в Иване Грозном «разум превосходный, соединённый с даром слова», Карамзин вместе с тем беспощадно и односторонне характеризует его как жестокого «тигра», раболепно потворствовавшего своим «гнуснейшим прихотям», мстительной злобе.
Отрицательное отношение к Ивану Грозному высказали известные историки-славянофилы К. Аксаков, Ю. Самарин, М. Погодин, знаменитый историк середины XIX века Н. Костомаров, идеолог народничества Н. Михайловский. Чаще всего эти пристрастные, односторонние оценки деятельности и личности знаменитого царя возникали как следствие оппозиционных настроений по отношению к существующему правлению, к современному исследователям монарху. Привлекая письма и «Историю о великом князе Московском» Андрея Курбского, либерально настроенные историки обратили внимание только на ужасы и жестокости того времени, представив их как своеволие мстительного правителя. Подобных источников и свидетельств о правлении Ивана Грозного осталось куда больше, чем других. Может, поэтому столь прочно и установилось отрицательное отношение к Ивану Грозному. «…При чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он бросал перо в негодовании, – писал А.К. Толстой в предисловии к роману «Князь Серебряный» о своих переживаниях во время работы, – не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования». В «Проекте постановки на сцене трагедии «Смерть Иоанна Грозного» А.К. Толстой характеризует его как «властолюбивого от природы, испорченного лестью окружающих царедворцев и привычкою к неограниченной власти»: «…Он видит врагов во всех, кто стоит выше обыкновенного уровня все равно чем: рождением ли, заслугами ли, общим ли уважением народа. Ревнивая подозрительность и необузданная страстность Иоанна побуждают его ломать и истреблять всё, что кажется ему препятствием, всё, что может, по его мнению, нанести ущерб его власти, сохранение и усиление которой есть цель его жизни».
Правда, в отличие от историков А.К. Толстой сам признаётся, что он стремился «быть верным самому себе и создавать характеры так, чтобы они сами себе не противоречили: человеческая правда – вот его закон; исторической правдой он не связан». В другом месте он подчёркивает снова ту же мысль: «…Тогда как Иоанн (не исторический, а мой Иоанн)…» И этот Иоанн предстаёт «в последний год своей жизни, весь сгоревший в страстях, истерзанный угрызениями совести, униженный победами Батория, но не исправленный несчастием и готовый при первом благоприятном обороте дел воспрянуть с прежнею энергиею и снова начать дело всей своей жизни, дело великой крови и великого поту, борьбу с мнимой оппозицией, которой давно не существует». Всем ходом драматического действия А.К. Толстой стремился доказать, что такая деятельность царя вполне закономерно приведёт его к печальному концу: Иван Грозный остаётся один, без помощников, государство расстроено, войска разбиты, слабоумный Фёдор, наследник царского престола, не может продолжить им начатое дело возвышения и утверждения своего престола.