История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Раиса Мессер подводит итоги своим размышлениям: «Полководец и солдат, рядовой боец и командир, их взаимная внутренняя близость в решительные боевые времена, единство их прямой цели – вот на чём заострены советские военно-исторические романы, написанные за два года Отечественной войны. Цель эта так значительна, так исторически правдива, что внушает их авторам силу насыщения общеизвестных фактов истории подлинными человеческими страстями… Много изъянов разного рода можно было бы насчитать в каждой из этих книг. Но сейчас, обозревая плодотворный опыт советской литературы военного времени, пытаясь его обобщить в решающих звеньях, – важно подметить, чем обогатили советскую литературу наши исторические романисты в дни и месяцы, когда гремели и гремит ещё истребительная, небывалая в мире война. Они внесли в нашу литературу широту исторического взгляда, размах исторического мышления, подлинную связь истории с военной современностью» (Там же. С. 31).
Общая патриотическая направленность всей агитационной и пропагандистской работы в годы Великой Отечественной войны резко изменила соотношение сил в русском историческом романе.
В октябре 1943 года Союз советских писателей провёл совещание, на котором обсудил ряд исторических романов и проблем, связанных с этим направлением в художественной прозе. Открывший собрание А.Н. Толстой подчеркнул, что «не отображения, не показа ждут от нас, а осмысления происшедшего и происходящего и того, что должно прийти, то есть будущего, ждут от нас взрывов творческой фантазии». Читатели, продолжал Толстой, ждут от писателей «проникновенных мыслей и формирования из неудержимого потока явлений законченных типов нового человека» (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 632. Л. 6).
Выступавшие отмечали повышение достоверности в изображении исторических явлений, высокой оценки многих явлений в жизни России, обычаев, нравов, человеческих отношений в их сложностях и противоречиях, присущих классовому обществу, серьёзного внимания к историзму. Б.Л. Сучков говорил, что «советский исторический роман сейчас защищает величайшее достояние любого прогрессивного мировоззрения – историзм» (Там же. Д. 633. Л. 70). «Историзм – это правильное воззрение на исторический процесс, умение не только научно, точно исследовать социальные особенности той или иной эпохи, расстановку классовых сил, определяющих духовную и политическую физиономию её, но уметь видеть, как в кровавых муках исторического процесса возникает действительно историзм. Как медленно в этих стадиях исторического процесса рождается новое общество, то общество, которое мы создаём» (Там же. Л. 60–61).
Историзм – верность исторической правде, достоверность героя в его соотнесённости с правдой исторического факта. Допустим, одни и те же факты и события взяли за основу своих произведений А. Толстой и Д. Мережковский («Антихрист», «Пётр и Алексей»); С. Злобин, А. Чапыгин и Д. Мордовцев («За чьи грехи?»); Шишков и Г. Данилевский («Чёрный год», «Пугачёвщина»), но какая огромная разница в освещении событий, в толковании характеров главных действующих лиц… Историзм Толстого и Шишкова в том, что они утверждали ведущие тенденции человеческой жизни, историческую перспективу развития событий – равенство прав и обязанностей человека перед самим собой, перед обществом, перед Богом. И, приступая к описанию Пугачёвского восстания, Шишков знал, что это этап освободительного движения русского народа, что именно в этой борьбе – ведущая тенденция исторического процесса, суть русского национального характера. И поэтому он отказался от сюжета как от чего-то искусственно придуманного, он строго следовал за фактами личной биографии главных действующих лиц, за событиями в их хронологической последовательности. Здесь подлинные исторические события исполняют и композиционную функцию, а вымысел и домысел рассматриваются в их связях с этими событиями.
Выступил на совещании и В.И. Костылёв, работавший в годы войны над трилогией «Иван Грозный», в центре которой – Ливонская война за Балтийское море. «Вся наша история, – говорил Костылёв, – пронизана столкновением двух линий: одна линия поведения народа в активности его, в активном участии в исторической жизни, одна линия – это – постоянное стремление народа к власти, другая – параллельная линия – это защита государства, постоянная забота о защите своих границ, своего государства. Народ защищал границы, народ строил пушки, народ участвовал во всяких походах. Патриотизмом народа пронизана вся наша история. Эти две линии сошлись в 1917 году» (Там же. Д. 634. Л. 28).
В эти дни некоторые писатели рассматривали свои сочинения как возможность подать пример для сегодняшних воинов. С. Голубов, автор романа «Багратион», говорил на совещании: «Я смотрел в будущее, великое славное будущее – отсюда возникла моя проекция в прошлое» (Там же. Л. 11).
В литературном движении во время Великой Отечественной войны историческая литература заняла достойное место при исполнении общего патриотического долга перед своим Отечеством, служила средством эстетического воздействия и воспитания своих читателей в духе патриотизма, укрепляла нравственный и моральный настрой всего народа. Писатели помнили основную задачу исторического романа: «Его дело – воскресить минувший век во всей его истине» (Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.: Изд-во АН СССР, 1958. Т. 7. С. 218).
Эти слова не раз были процитированы на совещании. Кроме того, вспоминали и о том, что писатели должны быть верными во всех исторических подробностях и деталях, не оказываться в смешном положении автора, модернизирующего прошлое, в положении автора, которого высмеял ещё все тот же А.С. Пушкин: «…подобно ученику Агриппы, они, – спорил Пушкин с некоторыми историческими романистами своего времени, – вызвав демона старины, не умели управлять и сделались жертвами своей дерзости. В век, в который они хотят запасом перенести читателя, перебираются они сами с тяжёлым запасом домашних привычек, предрассудков и дневных впечатлений. Под беретом, осенённым перьями, узнаете вы голову, причесанную вашим парикмахером; сквозь кружевную фрезу `a la Henri IV проглядывает накрахмаленный галстук нынешнего dendy. Готические героини воспитаны madam Сапран, а государственные люди XVI столетия читают «Fimes» и Journal des debat» (Там же. С. 102).
Известно, что историзм как сознательно найденный способ изображения действительности был использован ещё Вальтером Скоттом. Пушкин изобразил не только Пугачёва, но и историческую эпоху во всей её возможной многогранности, своеобразии и неповторимости: тут и сам Пугачёв, тут и Екатерина II, тут и вымышленные герои с их частной жизнью. «Когда мы читаем исторический роман, – писал В.Г. Белинский, – то как бы делаемся сами современниками эпохи, гражданами стран, в которых совершается событие романа, и получаем о них в форме живого созерцания более верное понятие, нежели какое могла бы нам дать о них какая угодно история» (Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: Т. 5. М.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 42).
Добролюбов также подчёркивал необходимость верного изображения исторической действительности, автор должен судить своих героев «не по понятиям своего времени, а по их времени», смотреть «их глазами», жить «их жизнью», рассуждать «сообразно с их умственным развитием», поставить на ту же точку зрения и своих читателей (Добролюбов Н.А. Полн. собр. соч. Л., 1934. С. 530).
Достоверное изображение исторического человека достигается и через его частную жизнь, через его ежедневную, «прозаическую» жизнь, изнанку – это и внутреннее сцепление событий, внутренние побуждения, чаще всего подсознательная жизнь, сокровенные думы и устремления. И тем самым автору удаётся показать существеннейшие стороны исторического процесса: исторические конфликты, битвы, дипломатические споры даются через столкновение характеров, диалоги в частной жизни. То, что было достигнуто в историческом романе ХIХ века, – изображение и раскрытие исторических лиц в их связях с другими историческими персонажами, в их связях и столкновениях с самой действительностью, показ своеобразия эпохи, атмосферы изображаемого времени, – всё это было воспринято историческими писателями времен Великой Отечественной войны. Исторический романист, писатель брал такие темы и решал такие проблемы, которые были главными в своём времени; не частная жизнь частного человека, а эпизод, который являлся переломным для той или иной эпохи, ставился в центр внимания, в качестве главных действующих лиц выбирали таких героев, которые и в самом деле были главными действующими лицами исторического процесса и действительно выражали коренные интересы русской нации, Российского государства вообще.
Актуальность исторической темы в годы Великой Отечественной войны заключалась в том, что русские, совершив Великую Октябрьскую революцию, не перестали быть русскими, сохранили лучшие качества русского национального характера, что с особенной яркостью проявилось в годы войны.
В апреле 1942 года В.Г. Ян получил Сталинскую премию первой степени за исторический роман «Чингис-хан». В передовой «Правды» говорилось: «Далёкая история – роман В.Г. Янчевецкого «Чингисхан»… Можно только приветствовать появление таких произведений, которые на исторических примерах воспитывают художественные вкусы и учат бороться за независимость, честь и свободу своей родины так, как боролись славные наши предки…» А.А. Фадеев писал в той же газете: «Роман В. Янчевецкого (В. Яна) «Чингис-хан», получивший премию первой степени, по широте охвата событий, по обилию материала, по зрелому мастерству – одно из наиболее выдающихся и своеобразных явлений советской литературы последних лет…» (Фадеев А.А. Замечательные произведения советской литературы // Правда. 1942. 12 апреля).