История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
В 1948 году в разговоре с финской делегацией Сталин уделил внимание национальному вопросу, который иногда остро поднимался в прессе: «Советские люди считают, что каждая нация – всё равно – большая или малая, имеет свои качественные особенности, свою специфику, которая принадлежит только ей и которой нет у других наций. Эти особенности являются тем вкладом, который вносит каждая нация в сокровищницу мировой культуры, и дополняют её, обогащают её. В этом случае все нации – и малые и большие, – находятся в одинаковом положении, и каждая нация равнозначна любой другой нации». И, комментируя это высказывание, Ю. Жданов написал в своих воспоминаниях: «Сталин был решительным противником как национализма, так и ассимиляторских тенденций, шовинизма и расизма» (Жданов Ю. Взгляд в прошлое. С. 136). Сталин был и решительным противником антисемитизма в своей политике. Евреев он не любил, как и десятки выдающихся людей в мировой истории, в молодости он не раз говорил об этом, но начинал он свою политическую деятельность в густом кругу евреев, занимавших чуть ли не все ключевые посты. Со временем их ряды поредели.
И ещё один интересный разговор Сталина с Симоновым произошёл в конце 1948 года, когда Сталин прочитал пьесу «Чужая тень». В разговоре Сталин одобрил пьесу, но сделал существенное замечание о том, что лаборатория принадлежит государству, а не частному лицу и необходимо вмешательство государства в разрешение назревшего конфликта. К. Симонов за один день внёс поправки в пьесу, отдал в журнал «Знамя», пьеса вышла в январском номере за 1949 год. Её обсуждали в Союзе писателей и отклонили как кандидата на Сталинскую премию. Присутствовавший при этом К. Симонов ничего не сказал о разговоре со Сталиным, о своих поправках в пьесу после этого разговора, а когда заседание закончилось, он передал свой разговор со Сталиным А. Фадееву, который «безудержно хохотал», а в заключение разговора серьёзно сказал: «Да, посадил ты нас в лужу» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 157). За пьесу «Чужая тень» К. Симонов получил шестую Сталинскую премию второй степени.
А.А. Жданов, как обычно, готовил список кандидатов на Сталинскую премию и председательствовал при отборе кандидатов, решающее слово оставалось за Сталиным, который многие книги читал, бывал в театрах, немного разбирался в науке. Разное мнение осталось у современников о Жданове, многие хвалили его работоспособность, а некоторые издевались и над внешним видом его, и над компетентностью. Особенно неприязненным было мнение очевидца Серго Берии: «Жданов был среднего роста, тучным, с налитыми кровью и ничего не выражающими глазами… Он был зловещей личностью, шовинист и ярый антисемит… Отец никогда не скрывал своей антипатии к Жданову и издевался над его художественными претензиями… Он пил как сапожник и страдал от гипертонии» (Берия С. Мой отец Берия. В коридорах сталинской власти / Пер. с фр. М., 2002. С. 206–207). Кстати сказать, С. Берия обо всех ближайших соратниках Сталина вспоминал как о глупцах и несимпатичных людях.
При заключительном заседании Комитета по Сталинским премиям под председательством Сталина всегда решался прежде всего вопрос: «Нужна ли эта книга нам сейчас?», учитывался прежде всего утилитарный подход к оценке книги, спектакля, картины. «Покровский отвергался, – писал К. Симонов, – а на его место ставился учебник истории Шестакова не потому, что вдруг возникли сомнения в тех или иных классовых категориях истории России, а потому, что потребовалось подчеркнуть силу и значение национального чувства в истории и тем самым в современности, в этом и был корень вопроса. Сила национально-исторических традиций, в особенности военных, была подчёркнута в интересах современной задачи. Задача эта, главная в то время, требовала мобилизовать все, в том числе и традиционные, национальные, патриотические чувства, для борьбы с германским нацизмом, его претензиями на восточное пространство и с его теориями о расовой неполноценности славянства» (Там же. С. 183–184).
И здесь стоит упомянуть ещё об одном политическом решении И.В. Сталина, о котором подробно, спустя много лет, рассказал русский композитор и общественный деятель Тихон Хренников. В 1939 году В.И. Немировичем-Данченко была поставлена опера Т. Хренникова «В бурю». Долго выбирали сюжет оперы, читали «Разгром» А. Фадеева, «Всадники» Юрия Яновского, но В.И. Немирович-Данченко неожиданно предложил только что вышедший роман Николая Вирты «Одиночество». С восторгом композитор прочитал роман: «Там было всё, что нужно: драматический сюжет, острое действие, переживания. Тем более это момент Гражданской войны, близкий к моему дому: Елец мой родной тогда был Орловской губернии, а это антоновское восстание, о котором речь у Вирты, происходило в Тамбовской…» Либреттистом стал А.М. Файко, постановщиком – Смолич, дирижёром – Рахлин. На четвёртый спектакль пришёл Сталин, пригласил авторов спектакля, а Т. Хренников в это время был в Киеве. Увиделись лишь через десять лет, когда Сталин назначил Т. Хренникова руководителем музыкальной секции Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, руководителем музыкальной секции в Комитете по присуждению Сталинских премий, а главное – генеральным секретарём Оргкомитета I съезда композиторов. Первая встреча Т. Хренникова со Сталиным произошла во время заседания Комитета по Сталинским премиям, которая произвела на композитора огромное впечатление. Чем же? «А тем, что он всё знал, – рассказывал Т. Хренников, – что обсуждалось. Кандидатуры были не только по литературе и искусству, но и по науке. Я помню обсуждение книги по истории, которую предложил на соискание премии академик Греков. Он тогда возглавлял советскую историческую школу. Сталин спрашивает: «Товарищ Греков, а вы читали эту книгу?» Греков краснеет, покрывается потом: «Нет, товарищ Сталин, я, к сожалению, не читал». Сталин: «А я, к сожалению, прочитал эту книгу».
И он начал подробно, конкретно и очень убедительно анализировать её, приводя по памяти цитаты, перечисляя искажения исторических фактов, допущенных в ней. Седовласый академик стоял весь мокрый от стыда. Я боялся, что его хватит удар.
Или вот другой факт. Мы обсуждали роман Константина Седых «Даурия». Замечательный роман, я его прочитал, мне он очень понравился. Он прошёл в комитете через тайное голосование, его рекомендовали на премию второй степени. Единственный человек, который выступил против этой книги, был Фадеев. Он выступал и на секции, и на пленуме – говорил, что категорически против этой книги. Считал, что там неверно показана роль партии, неправильно отражены какие-то события и т. д. Докладывая на Политбюро, как честный человек, он сказал, что книга единогласно была поддержана всеми и единственный человек, кто против присуждения ей Сталинской премии, – это он. Ему Сталин говорит: «Товарищ Фадеев, ведь это же не публицистика, это же художественное произведение. Я считаю, что там великолепно показана роль партии, в романе не обязательно с абсолютной точностью показывать отдельные исторические эпизоды, мелкие факты, которые запечатлелись в вашем сознании, когда вы там жили. Это прекрасная книга». Фадеев опять возражает: «Товарищ Сталин, я с вами не согласен, я категорически против этой книги». И продолжает свои аргументы, доказывает своё. Сталин ему: «Товарищ Фадеев, нельзя же так. Это ведь литературное произведение, которое читается с захватывающим интересом, выразительно воспроизведена одна из блестящих страниц нашей революции на Дальнем Востоке». Виктор Кожемяко, бравший интервью у Т. Хренникова, неожиданно спрашивает: «Фадеев спорил? Значит, можно было спорить со Сталиным». «А почему нет? Фадеев не просто спорил, а очень резко возражал Сталину. К согласию, к консенсусу они не пришли. Сталин тогда обратился к членам Политбюро: «Каково ваше мнение?» Они говорят, что премию надо дать. Сталин: «Значит, надо дать». И «Даурии» дали Сталинскую премию вопреки тому, что председатель Комитета по литературе был настроен против» (Его песни поёт вся страна: К 90-летию Т. Хренникова // Советская Россия. 2003. 10 июня).
Сталин не только назначил Т. Хренникова на пост генерального секретаря Оргкомитета, но тут же же ректором консерватории назначил Свешникова вместо Шебалина, главным режиссёром Большого театра – Голованова вместо Самосуда.
В 1948 году журнал «Вопросы философии» в статье «Против буржуазной идеологии космополитизма», используя наставления Агитпропа, сформулировал философскую задачу следующим образом: «Космополитизм есть реакционная идеология, проповедующая отказ от национальных традиций, пренебрежение национальными традициями развития отдельных народов, отказ от чувства национального достоинства и национальной гордости… Идеология космополитизма враждебна и коренным образом противоречит советскому патриотизму – основной черте, характеризирующей мировоззрение советского человека». А. Фадеев, анализируя книгу Нусинова «Пушкин и мировая литература», увидел крайне нигилистическое отношение к национальной принадлежности Пушкина, который якобы создан «безнационально-всемирным, всеевропейским, всечеловеческим»: «Как будто можно быть таким, выпрыгнув из исторически сложившейся нации, к которой ты принадлежишь, как будто можно быть всечеловеческим вне нации, помимо нации». А. Фадеев жёстко критикует Александра Веселовского, Пастернака, Серапионовых братьев, B. Шкловского, И. Сельвинского, в других статьях А. Фадеев резко критикует В. Жирмунского, В. Проппа, Б. Эйхенбаума. Затем в различных газетах и журналах появились десятки статей против космополитизма в советской литературе, особенно против космополитизма театральных критиков: журнал «Октябрь» (1947. № 9); «Новый мир» (1948. № 2); «Знамя» (1949. № 1); «Правда» (1949. 28 февраля); «Знамя» (1949. № 2); «Октябрь» (1949. № 3); «Новый мир» (1949. № 3); «Знамя» (1949. № 8); «Новый мир» (1950. № 3).
Исследователи и историки литературы обычно связывают это массовое выступление русских писателей против еврейских театральных критиков с антисемитизмом: «Кампания носила отчасти антисемитские черты» (Лексикон русской литературы ХХ века. М., 1995.
C. 202). Но это предположение весьма поверхностное. Русские писатели, вернувшиеся с фронта, опасались возвращения событий Октябрьской революции и атмосферы 20-х годов развития советской литературы, когда все газеты и журналы были взяты под контроль еврейскими партийными деятелями Троцким, Зиновьевым, Каменевым и еврейскими публицистами и писателями (имеются в виду журналы «На посту», «Молодая гвардия», «На литературном посту», сотрудники аппарата ЦК ВКП(б), ЧК, ОГПУ и пр.).
Редакционная статья в «Правде» «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» подвела черту под этими выступлениями (Правда. 1949. 28 января). И тут же, через два дня, в газете «Культура и жизнь» появилась статья «На чуждых позициях: (О происках антипатриотической группы театральных критиков)» (Культура и жизнь. 1949. 30 января).
А всё начиналось исподтишка, как обычное литературное явление. В «Новом мире» (1948. № 1) опубликовали первое прозаическое произведение фронтовика Владимира Добровольского (1918) из Харькова «Трое в серых шинелях» о том, как юные фронтовики, не имевшие никакой профессии, возвращались с фронта, входили в мирную жизнь, непривычную и таившую в себе множество тайных и драматических конфликтов. Редактировал повесть молодой член редколлегии журнала А. Борщаговский, все ожидали, что повесть придётся по душе читателям. Неожиданно Осип Резник, недавний рапповец, опубликовал на страницах «Правды» отрицательную рецензию, заявив, что повесть бесталанна, пронизана «сексуальным томлением». В «Новом мире» возмутились и послали письмо в ЦК КПСС, рассказав о Добровольском и его повести. Познакомился с письмом Д.Т. Шепилов. Но в это же время Сталин прочитал повесть Добровольского в журнале, она ему понравилась. Тут же Шепилов дал указание поддержать повесть в газете «Культура и жизнь» – в феврале 1948 года появилась статья Н. Маслина «Дубинка вместо критики», говорившая совсем другие слова о повести Добровольского, чем это было в «Правде» (Борщаговский А. Записки баловня судьбы. М., 1991. С. 36–42).
Два любопытных литературных эпизода в это время произошли и у А. Фадеева, выступавшего сначала на съезде украинских писателей, а потом – на пленуме Союза писателей СССР: 10 декабря 1948 года А. Фадеев в Киеве говорил, что «развитие советского театра в значительной мере тормозится отсутствием большого количества настоящих, хороших пьес… советские драматурги мало работают над формой… У нас прекрасные актерские силы, а мы часто даём им художественно слабые, непродуманные вещи» (Лiтерарнiй газетi. 1948. № 52).