История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Петелин Виктор Васильевич

Искажённый до неузнаваемости, роман был напечатан на страницах «Нового мира» в 1952 году… Прошёл месяц, другой, и я случайно встретил Твардовского в Союзе писателей.

– Ну что ж! Почти «Джейн Эйр», – сказал он» (Каверин В. Эпилог. М., 1989. С. 433). Этот факт тоже угнетает читателей В. Каверина. Но угнетало это не только Э. Казакевича и В. Каверина, но и всех последующих их читателей, критиков и историков литературы, для которых эти недостатки возникли от слабостей авторов, неспособных защитить свои произведения, давших не правду своего времени, как задумывалось, а нечто искажённое и неправдивое.

К. Симонов, слушая Сталина на обсуждении пьесы Бориса Лавренёва «Голос Америки», удивился тому, что он высказал по поводу недостатков пьесы, по поводу того, что пьесу критикуют:

«– Ну что же, что его критикуют, – сказал Сталин о Лавренёве. – А вы помните его старую пьесу «Разлом»? Хорошая была пьеса. А теперь вот его берут и критикуют всё с той же позиции, что он недостаточно партийный, что он беспартийный. Правильно ли критикуют? Неправильно. Всё время используют цитату: «Долой литераторов беспартийных». А смысла её не понимают. Когда это сказал Ленин? Он сказал это, когда мы были в оппозиции, когда нам нужно было привлечь к себе людей. Когда люди были – одни там, другие тут. Когда людей ловили к себе эсеры и меньшевики. Ленин хотел сказать, что литература – это вещь общественная. Мы искали людей, мы их привлекали к себе. Мы, когда мы были в оппозиции, выступали против беспартийности, объявляли войну беспартийности, создавая свой лагерь. А придя к власти, мы уже отвечаем за всё общество, за блок коммунистов и беспартийных, – этого нельзя забывать. Мы, когда находились в оппозиции, были против преувеличения роли национальной культуры. Мы были против, когда этими словами о национальной культуре прикрывались кадеты и сякие там иже с ними, когда они пользовались этими словами. А сейчас мы за национальную культуру. Надо понимать две разные позиции: когда мы были в оппозиции и когда находимся у власти. Вот тут этот был – как его? – Авербах, да. Сначала он был необходим, а потом стал проклятьем литературы.

Недавно выступал и писал в журнале Белик. Кто это? Этот тоже пользуется словами «Долой литераторов беспартийных». Неверно пользуется. Рапповец нашего времени. Новорапповская теория. Хотят, чтобы все герои были положительные, чтобы все стали идеалами. Но это же глупо, просто глупо. Ну а Гоголь? Ну а Толстой? Где у них положительные или целиком положительные герои? Что же, надо махнуть рукой и на Гоголя, и на Толстого? Это и есть новорапповская точка зрения в литературе. Берут цитаты, и сами не знают, зачем берут их. Берут писателя и едят его: почему ты беспартийный? Почему ты беспартийный? А что, разве Бубеннов был партийным, когда он написал первую часть своей «Белой берёзы»? Нет. Потом вступил в партию. А спросите этого критика, как он сам-то понимает партийность? Э-эх!»

На этом кончается сделанная мною тогда запись слов Сталина» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 200–201. Курсив мой. – В. П.).

К. Симонов не раз задумывался над тем, что он слышал из уст Сталина на обсуждениях кандидатов на Сталинскую премию, поражался тому, что ему нравится Ванда Василевская и одновременно книги Э. Казакевича и в «Окопах Сталинграда» В. Некрасова, у него было своё отношение к творчеству Булгакова, Маяковского, Пастернака. Сталин – политик, прежде всего ему нравится то, что полезно его политическому курсу. Он дал премии роману Степана Злобина «Степан Разин», роману Виллиса Лациса «К новому берегу», роману Дмитрия Ерёмина «Гроза над Римом», много говорил критического о драматургии, о прозе, мол, у нас есть и плохие люди, немало фальшивых людей. «Раз есть зло, значит, надо его лечить, – записывал К. Симонов за Сталиным его слова. – Нам нужны Гоголи. Нам нужны Щедрины. У нас немало ещё зла. Немало ещё недостатков. Далеко ещё не всё хорошо. Вот Софронов высказал такую теорию, что нельзя писать хороших пьес: конфликтов нет. Как пьесы без конфликтов писать? Но у нас есть конфликты. Есть конфликты в жизни. Эти конфликты должны получить своё отражение в драматургии – иначе драматургии не будет. А то нападают на всё отрицательное, показанное драматургами, в результате они пугаются и вообще перестают создавать конфликты. А без конфликтов не получается глубины, не получается драматургии. Драматургия страдает от этого. Это надо объяснить, чтоб у нас была драматургия. У нас есть злые люди, плохие люди – это надо сказать драматургам. А критики им говорят, что этого у нас нет. Поэтому у нас и такая нищета в драматургии» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 233–234).

Здесь можно перечислить пьесы, которые ставились в театрах и пользовались интересом у зрителей, но вместе со временем ушли в Лету, не оставив нравственного следа в жизни русского общества: «В одном городе» А. Софронова, «Хлеб наш насущный» Н. Вирты, «Русский вопрос» К. Симонова, «Великая сила» Б. Ромашова, «Московский характер» А. Софронова, «Макар Дубрава» А. Корнейчука, «Зелёная улица» А. Сурова и др.

7 апреля 1952 года в «Правде» была опубликована редакционная статья «Преодолеть отставание драматургии», после которой началось небольшое оживление среди известных драматургов, привыкших к теории бесконфликтности в своих пьесах.

5 октября 1952 года открылся ХIХ съезд ВКП(б), на котором сделал доклад Г. Маленков, наследник Сталина. Только Маленков мог продолжить линию партии по улучшению народного благосостояния, на развитие науки и культуры, на развитие промышленности и сельского хозяйства, товаров народного потребления, только Маленков скажет то, о чём так много думал Сталин. И действительно, в докладе много было сказано о будущем развитии страны, рост производства средств производства будет увеличен на 80, рост производства предметов потребления – на 65 процентов. Но дело не только в этом, в докладе прозвучали тревожные нотки: «Дело в том, что в связи с победоносным окончанием войны и крупными хозяйственными успехами в послевоенный период в рядах партии развилось некритическое отношение к недостаткам и ошибкам в работе партийных, хозяйственных и других организаций. Факты показывают, что успехи породили в рядах партии настроения самодовольства, парадного благополучия и обывательской самоуспокоенности, желание почить на лаврах и жить заслугами прошлого. Появилось немало работников, которые считают, что «мы всё можем», «нам всё нипочем», что «дела идут хорошо» и незачем утруждать себя таким малоприятным занятием, как вскрытие недостатков и ошибок в работе, как борьба с отрицательными и болезненными явлениями в наших организациях. Эти вредные по своим последствиям настроения захлестнули часть плохо воспитанных и неустойчивых в партийном отношении кадров. Руководители партийных, советских и хозяйственных организаций нередко превращают собрания, активы, пленумы и конференции в парад, в место для восхваления, в силу чего и недостатки в работе, болезни и слабости не вскрываются и не подвергаются критике, что усиливает настроения самодовольства и благодушия. В партийные организации проникли настроения беспечности. Среди партийных, хозяйственных, советских и других работников имеет место притупление бдительности, ротозейства, факты разглашения партийной и государственной тайны. Некоторые работники, будучи увлечены хозяйственными делами и успехами, начинают забывать о том, что всё ещё существует капиталистическое окружение и что враги Советского государства настойчиво стремятся заслать к нам свою агентуру, использовать в своих грязных целях неустойчивые элементы советского общества» (Маленков Г.М. Отчётный доклад ХIХ съезду партии о работе Центрального Комитета ВКП(б). М., 1952. С. 138–139).

После смерти И.В. Сталина крупные политические лидеры не раз вспоминали его личность, сложную, глубокую, противоречивую. В декабре 1959 года Уинстон Черчилль, выступая в палате общин, дал характеристику Сталину: «Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором протекала вся его жизнь… Большое счастье для России, что в годы тяжёлых испытаний её возглавлял гений, непоколебимый полководец И.В. Сталин… Он создал и подчинил себе огромную империю… Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире диктатором. Он принял Россию с сохой и оставил её оснащённой атомным оружием. Нет, что бы ни говорили о нём, – таких история и народы не забывают… Сталин был человеком необычайной энергии, несгибаемой воли, резким, жёстким, беспощадным… которому я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить… Сталин обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью ясно выражать свои мысли. Сталин писал свои речи сам. В его произведениях всегда звучала исполнительская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времён и народов. Сталин произвёл на нас величайшее впечатление. Его вляние на людей неотразимо… Он обладал глубокой, лишённой всякой паники, логически осмысленной мудростью, был непревзойдённым мастером находить пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты несчастья и торжества оставался одинаково сдержанным, никогда не поддавался иллюзиям. Сталин был необычайно сложной личностью» (цит. по: Емельянов Ю.В. Сталин: на вершине власти. М.: Вече, 2003. С. 525–526).

Но Сталин совершил одну стратегическую ошибку, может быть, и не одну, оставив после себя Политбюро из жаждущих борцов за власть, то «осиное гнездо», которое и погубило Советскую империю. Он оставил как преемника Г.М. Маленкова, но власть после смерти Сталина вскоре захватил Н.С. Хрущёв, крестьянин по происхождению, не получивший должного образования, сложный, противоречивый, хитрый, ловкий интриган, который совершил множество ошибок, и против крестьян, и против религии, провозгласил себя «самодержцем», утвердил свой «культ личности», за что через десять лет был снят со своего поста, оставив после себя много противоречивых решений, много хорошего, но много и плохого, путаного, много нареканий и возмущений, и в области крестьянства, и в области религиозных верований, и в области общественной и литературной жизни.

И эта противоречивость существенно отразилась на культуре, науке, литературных произведениях.

Литературные портреты

Иван Сергеевич Шмелёв

^{3 октября (21 сентября) 1873 – 24 июня 1950}

Родился в купеческой семье старообрядцев, которая строго соблюдала религиозные праздники. Прадед Иван Шмелёв ещё до нашествия Наполеона с молодой женой Устиньей покинул свои Гуслицы и обосновался в Москве на Калужской улице. Здесь был построен дом, где спустя семьдесят лет и родился Иван Сергеевич Шмелёв, который затем в своих произведениях опишет быт и обычаи купеческой семьи, опишет прабабку Устинью, даст яркий портрет своего деда и отца. Сергей Иванович женился на купеческой дочери Евлампии Гавриловне Савиновой, один за другим пошли дети – Софья, Мария, Николай, Сергей, Иван, Екатерина. Жили в достатке, принимали гостей и сами ходили в гости, оделяли бедных и неимущих. Жизнь отца, Сергея Ивановича, трагически оборвалась в 1880 году, когда он на необъезженной лошади упал и зацепился за стремя, а после этого скончался от сотрясения головного мозга. Семилетний Иван вместе с братьями и сёстрами получил благословение от умирающего отца 26 сентября 1880 года, в день Иоанна Богослова:

«…Мы сбились к изразцовой печке и смотрели на зелёные ширмы, за которыми был отец. На покрытом свежей скатерью столике лежали вынутые из кивотиков образа. Над ширмами на стене, над изголовьем дивана, горели в настеннике две свечи…

– Дети здесь… благослови их, Серёженька… – сказала матушка…

Отец выговорил чуть слышно:

– Не вижу… ближе… ощупаю…

Я знал… сейчас будет важное – благословение, прощание, прощание.

Слыхал от Горкина: когда умирают родители, то благословляют образом, на всю жизнь» (Шмелёв И. Лето Господне. Шмелёв И.С. Собр. соч.: В 5 т. М. 2004. Т. 4. С. 361).