История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Публикация романа имела историческое значение как свидетельство о настроениях в обществе и как одно из направлений в русской литературе. Сегодня чувствуется, что роман был написан в 1948—1949 годах в разгар борьбы с «космополитизмом», со всеми достоинствами и недостатками этой борьбы, со всеми её «перехлёстами» и недоброжелательностью к группе Льва Барселонского и Осипа Давыдовича Иванова-Петренко, в которую входил и Винокуров, для которого «национальные особенности не имеют никакого значения, они противоречат интернационализму искусства», «к чёрту искусство, которое воспитывает патриотизм» (Шевцов И. Тля. М., 2000. С. 41, 126), а также художник Борис Юлин, поэт-сценарист Ефим Яковлев и др. Для многих из них «Маяковский, Глиэр, Прокофьев, Шостакович» – «это детский лепет», персонажи негодуют, что «господствует псевдонародная поэзия Исаковского», призывают запретить баталистам писать о войне. А противостоят этой группе художники-реалисты, бывшие фронтовики, не забывшие радость побед и горечь поражений, раскрывающие в своём творчестве и батальные сцены, и подвиг Зои Космодемьянской, и будни великой России. Академик живописи Михаил Герасимович Камышев – это вождь социалистического реализма, он с пренебрежением относится ко всем направлениям живописи, противостоящим социалистическому реализму, он иронизирует над «снобствующим купчишкой Щукиным», который открыл «музей эстетско-формалистического кривлянья». И. Шевцов резко осуждает статью «Об искренности искусства», картины Льва Барселонского и Бориса Юлина, Люся Лебедева разоблачает знаменитого художника Николая Пчёлкина, а потом благополучно выходит замуж за талантливого Владимира Мешкова.
Только сложное время, когда этот роман был написан, оправдывает незамысловатый, даже примитивный замысел происходящих событий да признание самого автора-журналиста в том, что это было первое его крупное произведение, а потому, дескать, перо его скатывалось к «незамысловатому, банальному сюжету» (с. 5). Но борьба за патриотическое направление, борьба за реалистические, правдивые полотна художников многое оправдывает в романе, в том числе прямолинейность автора и другие художнические слабости.
Одно из первых мест на страницах газет и журналов у нас и за рубежом заняли стихи Е. Евтушенко, А. Вознесенского и Беллы Ахмадулиной, песни и стихи Владимира Высоцкого и Булата Окуджавы. Отовсюду пошли в руководящие органы идеологической работы критические письма и статьи об этих стихах. На устах этих поэтов не смолкали хвалебные эпитеты о каждом из них: в иностранной печати опубликованы слова А. Вознесенского о Б. Ахмадулиной, что «Белла является самым большим талантом в советской поэзии… Белла не догматическая поэтесса. Она хочет и в поэзии ездить по-своему, наперекор всем существующим правилам». Б. Ахмадулина в интервью сказала, что «Андрей – наиболее интересный советский поэт, он смело развивает форму, звуковую и графическую сторону стиха и он современен каждой своей строчкой». В том же интервью о Е. Евтушенко говорилось, что «он стал факелоносцем идей ХХ и XXII съездов КПСС». Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина поклялись в верности поэзии Пастернака. У Б. Ахмадулиной в это время вышла первая книга «Струна» (1962), чуть позднее «Метель» (1967), у А. Вознесенского – «Парабола» (1960), «Треугольная груша» (1962), «Антимиры» (1964), позднее «Соблазн» (1978), у Е. Евтушенко – «Яблоко» (1960), «Взмах руки» (1962), «Нежность» (1962), «Братская ГЭС» (1965), «Идут белые снеги» (1969). Но с особым вниманием относились к публикациям в зарубежных изданиях, таких как «Грани».
Известность к Е. Евтушенко пришла после того, как 19 сентября 1961 года «Литературная газета» опубликовала его стихотворение «Над Бабьим Яром памятников нет», которое пользовалось популярностью не только в России, но и широко раскрыло перед поэтом двери на Запад. Западные корреспонденты и читатели осудили Е. Евтушенко за то, что он согласился переработать своё стихотворение «по требованию коммунистических начальников»: «Это один из многих примеров несовместимости идеи гуманности с политикой КПСС». В России это стихотворение получило разные оценки. Д.Д. Шостакович задумал написать музыку о «Бабьем Яре». 8 марта 1963 года журнал «Давар Гашавуа» («Слово недели») написал, что «своим стихотворением против антисемитизма – «Бабий Яр» – Евтушенко завоевал дружбу всех евреев мира». Критик Д. Стариков в статье «Об одном стихотворении» написал, что «…источник той нестерпимой фальши, которой пронизан его «Бабий Яр», – очевидное отступление от коммунистической идеологии на позиции идеологии буржуазного толка» (Литература и жизнь. 1961. 27 сентября). На встрече с деятелями литературы и искусства Н.С. Хрущёв резко осудил это стихотворение, как и другие ошибочные, с его точки зрения, произведения.
Молодых поэтов стали приглашать на выступления, на западные конференции в Германию, Францию, Италию, Израиль, США, где Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, В. Аксёнов, В. Высоцкий, Б. Окуджава и многие другие допускали резкие высказывания о Стране Советов, а потом просили прощения у Страны Советов за свои ошибки:
«Творческие работники, допускавшие ошибки и подвергнутые критике, отнеслись к ней, как правило, ответственно и серьёзно. В. Аксёнов по своей инициативе принес в «Правду» выступление, в котором он, признавая правильной критику своего поведения, говорит о том, что встречи помогли «укрепить свой шаг в общем строю и свою зоркость, по-новому и гораздо шире понять свои задачи».
С подобными заявлениями выступили в «Правде» Р. Рождественский, А. Васнецов, Э. Неизвестный. На пленуме Правления Союза писателей СССР А. Вознесенский заявил, что он «своим трудом докажет правильное отношение к партийной критике его ошибок… Е. Евтушенко… выступил недостаточно самокритично», дескать, «попался в ловушку буржуазной печати и пропаганды» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958—1964. С. 635).
Особенность этой группы популярных литераторов была в том, что они часто ошибались, но тут же каялись, набивая себе цену у западных читателей и издателей. На Западе они выступали реформаторами-авангардистами, а в России писали чаще всего верноподданнические произведения. Двуличие их произведений привлекало внимание некоторых читателей, а вершители судеб России усматривали покорность их идеологической воле. Многие учёные, критики и литературоведы заметили эти противоречия талантливых поэтов и резко осудили их творчество. Любопытный случай приводит Алексей Аджубей, напоминая пример такой критики. В «Известиях» Андрей Вознесенский читал свои новые стихи, в том числе и «Антимиры». Присутствовал и академик Петр Александрович Ребиндер. «Вдруг негодующая тирада академика: «Молодой человек! У вас в стихах всё неправильно. Какая отметка у вас в школе по физике?» – вспоминал А. Аджубей. – И язвительный академик начал критиковать «Антимиры» за «несоответствие» законам физики. «Нельзя же так буквально», – кипятился Андрей. «Нет, именно буквально и надо», – настаивал Ребиндер. Пётр Александрович не лишён был юношеской запальчивости, азарта в споре, любил поэзию, но не мог простить Андрею неточностей» (Знамя. 1988. № 7. С. 93). И таких «неточностей» было много в различных поэтических книгах поэта, моральных, нравственных, социальных, общечеловеческих. А поиски формы при таких «неточностях» мало привлекают, как не привлекает форма без правдивого содержания.
Не раз спрашивали и М.А. Шолохова об оценке этой поэтической «элиты». Шолохов был прям и требователен к их «новаторству», к «новым течениям» в литературе: «…Я никогда не выступал как противник чего-то нового и обновляющего, хотя сам я чистокровный реалист. Однако недостаточно произнести магическое слово «модерн», чтобы произведение стало художественным, и темнота – ещё не доказательство глубины… В последние годы велась некая духовная борьба между старым и новым искусством. Страсти разгораются. Каждый имеет право высказывать своё мнение – как сердитые молодые люди, так и писатели, успевшие завоевать определённое положение. Такую свободу совести я считаю подлинной свободой искусства. Во всяком случае, будущее покажет, чьи произведения останутся, сохранят свою ценность, а чьи отойдут вместе с модой…» (Шолохов М.А. Из интервью, взятого финским писателем Марти Ларни для литературного журнала // Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. С. 285—286).
«В чём сила Русского искусства, русской литературы (кроме таланта самого по себе)? Я думаю, она – в чувстве совести», – записал в своих дневниковых набросках Георгий Свиридов «Музыка как судьба» (М., 2002. С. 126). Георгий Свиридов, гениальный композитор, внимательно читал современную прозу и стихи. Давал свои оценки Есенину, Блоку, Андрею Белому, Николаю Клюеву, считал их гениальными национальными поэтами, истинно русским, народным поэтом считал Николая Рубцова, это – «тихий голос великого народа, потаённый, глубокий, скрытый» (Там же). Два великих русских художника, писатель и композитор, сказали о свободе совести как главном законе подлинной свободы искусства. Отсюда их жёсткие оценки современного искусства.
«Прочитал стихи поэта Вознесенского, целую книгу (у Свиридова было много книг поэта, в данном случае предполагают, что он имел в виду книгу «Витражных дел мастер» (М., 1976). – В. П.). Двигательный мотив поэзии один – непомерное, гипертрофированное честолюбие. Непонятно, откуда в людях берётся такое чувство собственного превосходства над всеми окружающими. Его собеседники – только великие (из прошлого) или по крайней мере знаменитые (прославившиеся) из современников, не важно кто, важно, что «известные».
Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей (что ещё можно объяснить, извинить, понять), а умозрительно, сознательно грязная. Мысли – бедные, жалкие, тривиальные, при всём обязательном желании быть оригинальным… Пустозвон, пономарь, болтливый глупый пустой парень, бездушный, рассудочный, развращённый».
Досталось и Б. Пастернаку, который был известен как учитель Вознесенского: «Почему-то противен навеки стал Пастернак, тоже грязноватый и умильный» (Там же. С. 98).