История русской революции. Том II, часть 2
Шрифт:
Соприкасаясь изо дня в день с рабочими, солдатами и матросами, большевики отдавали себе ясный отчет в глубоких качественных различиях, между составными частями той армии, которую им предстояло вести в бой. На учете этих различий строился в значительной мере и самый план восстания.
Социальную силу другого лагеря составляли имущие классы. Это значит, что они составляли его военную слабость. Солидные люди капитала, прессы, кафедры, где и когда они сражались? О результатах боев, определяющих их собственную судьбу, они привыкли узнавать по телефону или телеграфу. Младшее поколение, сыновья, студенты? Они почти сплошь были враждебны октябрьскому перевороту. Но большинство их вместе с отцами выжидало в стороне исхода боев. Часть примкнула позже к офицерам и юнкерам, которые и раньше вербовались в значительной мере из студенчества. Народа за собственниками не было. Рабочие, солдаты, крестьяне повернулись против них. Крушение соглашательских партий означало, что имущие классы остались без армии.
Соответственно со значением рельс в жизни современных государств большое место в политических расчетах обоих лагерей занимал вопрос о железнодорожниках. Иерархический состав служебного персонала открывал место чрезвычайной политической пестроте, создавая этим благоприятные условия для дипломатов соглашательства. Поздно сформировавшийся Викжель сохранял значительно более прочные корни в среде служащих и даже рабочих, чем, например, армейские комитеты – на фронте. За большевиками на железных дорогах шло лишь меньшинство, главным образом рабочие депо и мастерских. По докладу Шмидта, одного из большевистских руководителей профессионального движения, ближе всего к партии примыкали железнодорожники петроградского и московского узлов.
Но и в среде соглашательской массы служащих и рабочих произошел резкий перелом влево с момента стачки железных дорог в конце сентября. Недовольство Викжелем, который компрометировал себя лавированием, поднималось снизу все более решительно. Ленин отмечал: «Армии железнодорожников и почтовых служащих продолжают быть в остром конфликте с правительством». С точки зрения непосредственных задач восстания этого было почти достаточно.
Менее благоприятно обстояло дело в почтово-телеграфном ведомстве. По словам большевика Бокия, «у телеграфных аппаратов сидят больше кадеты». Но низший персонал и здесь враждебно противопоставлял себя верхам. Среди почтальонов была группа, готовая в горячую минуту завладеть почтамптом.
Переубедить всех железнодорожных и почтовых служащих словами было, во всяком случае, безнадежным делом. При нерешительности большевиков перевес остался бы за кадетскими и соглашательскими верхами. При решительности революционного руководства низы должны были неизбежно увлечь за собою промежуточные слои и изолировать верхушку Викжеля. При революционных расчетах одной статистики недостаточно: нужен коэффициент живого действия.
Противники восстания в рядах самой большевистской партии находили все же достаточно оснований для пессимистических выводов. Зиновьев и Каменев предостерегали против недооценки сил противника. «Решает Петроград, а в Петрограде у врагов… значительные силы: 5 тысяч юнкеров, прекрасно вооруженных и умеющих драться, затем штаб, затем ударники, затем казаки, затем значительная часть гарнизона, затем очень значительная артиллерия, расположенная веером вокруг Питера. Затем противники с помощью ЦИКа почти наверняка попробуют привести войска с фронта…» Перечень звучит внушительно, но это только перечень. Если в целом армия есть сколок общества, то при открытом расколе его обе армии являются сколками борющихся лагерей. Армия имущих несла в себе червоточину изолированности и распада.
Набивавшее гостиницы, рестораны и притоны офицерство после разрыва Керенского с Корниловым относилось к правительству враждебно. Неизмеримо острее была, однако, его ненависть к большевикам. По общему правилу, наибольшую активность на стороне правительства проявляли монархические офицеры. «Дорогие Корнилов и Крымов, что не удалось вам, то, бог милостив, может быть, удастся нам…» – такова молитва офицера Синегуба, одного из наиболее доблестных защитников Зимнего дворца в день переворота. Но действительную готовность к борьбе, несмотря на многочисленость офицерства, проявляли все же лишь единицы. Уже корниловский заговор обнаружил, что деморализованное вконец офицерство не представляет боевой силы.
Социальный состав юнкеров неоднороден, единодушия в их среде нет. Наряду с потомственными военными, сыновьями и внуками офицеров, немало случайных элементов, набранных под давлением потребностей войны еще при монархии. Начальник Инженерной школы говорит офицеру: «Я с тобою должны погибнуть… мы ведь дворяне и рассуждать иначе не можем». О демократических юнкерах эти хвастливые господа, с успехом уклонившиеся от дворянской гибели, отзываются как о хамах, о мужиках «с грубыми тупыми лицами». Размежевание на белую и черную кость глубоко проникает внутрь юнкерских училищ, причем и здесь на защиту республиканской власти наиболее ревностно выступают как раз те, которые больше всего скорбят по монархии. Демократические юнкера заявляют, что они не за Керенского, а за ЦИК. Революция впервые раскрыла двери юнкерских школ евреям. Стараясь не ударить лицом в грязь перед привилегированными верхами, сынки еврейской буржуазии проявляют чрезвычайную воинственность против большевиков. Увы, этого недостаточно не только для спасения режима, но и для защиты Зимнего дворца. Разнородность состава военных школ и полная оторванность их от армии приводили к тому, что в критические часы и юнкера начинали митинговать: как поступят казаки? выступит ли еще кто-нибудь, кроме нас? да и стоит ли вообще сражаться за Временное правительство?
По докладу Подвойского, в начале октября в петроградских военных училищах насчитывалось около 120 юнкеров-социалистов, из них 42–43 большевика. «Юнкера говорят, что весь командный состав училищ настроен контрреволюционно. Их определенно готовят на случай выступлений для подавления восстания». Число социалистов, и особенно большевиков, как видим, крайне незначительно. Но они дают Смольному возможность знать все существенное, что происходит в среде юнкеров. В довершение всего топография военных училищ крайне невыгодна: юнкера вкраплены между казарм и хотя презрительно отзываются о солдатах, но весьма опасливо оглядываются на них.
Оснований для опаски вполне достаточно. Из соседних казарм и рабочих кварталов за юнкерами следят тысячи враждебных глаз. Наблюдение тем действительнее, что в каждой школе есть своя солдатская команда, которая на словах соблюдает нейтралитет, а на деле тянется в сторону восставших. Училищные склады в руках нестроевых солдат. «Эти прохвосты, – пишет офицер Инженерной школы, – мало того что ключи потеряли от склада, так что мне пришлось приказать взломать дверь, да еще замки с пулеметов поснимали и куда-то запрятали». В этой обстановке трудно ждать от юнкеров чудес героизма.
Не грозил ли петроградскому восстанию удар из вне, из соседних гарнизонов? В последние дни своего существования монархия не переставала надеяться на малое военное кольцо, окружающее столицу. Монархия просчиталась. Но как будет на этот раз? Обеспечить такие условия, которые исключали бы всякую опасность, значило бы сделать ненужным самое восстание: цель его и состоит ведь в том, чтобы сломить препятствия, которые нельзя политически растворить. Всего заранее учесть нельзя. Но все, что можно учесть, было учтено.
В начале октября в Кронштадте происходила конференция советов петроградской губернии. Делегаты гарнизонов столичной периферии – Гатчины, Царского, Красного, Ораниенбаума, самого Кронштадта – взяли самую высокую ноту, по камертону балтийских моряков. К их резолюции присоединился совет крестьянских депутатов Петроградской губернии: мужики круто загибали, через левых эсеров, к большевикам.
На совещании ЦК 16-го губернский работник Степанов рисовал несколько пеструю картину состояния сил в губернии, но с явным все же преобладанием большевистских тонов. В Сестрорецке и Колпине рабочие вооружаются, настроение боевое. В Новом Петергофе работа в полку пала, полк дезорганизован. В Красном Селе 176-й полк – большевистский (тот самый, который занимал у Таврического дворца караулы 4 июля); 172-й полк на стороне большевиков; «но кроме того, там кавалерия». В Луге – 30-тысячный гарнизон, повернувший в сторону большевизма, часть колеблется; Совет все еще оборонческий. В Гдове – полк большевистский. В Кронштадте настроение пало; гарнизон перекипел в предшествующие месяцы, лучшая часть матросов в действующем флоте. В Шлиссельбурге, в 60 верстах от Петрограда, Совет давно уже стал единственной властью; рабочие Порохового завода готовы в любое время поддержать столицу.