История с приведениями
Шрифт:
– Как зовут ту девочку?
– спросил он.
Мальчик помигал, переминаясь на месте, и ответил:
– Анджи.
– Анджи что?
– Не знаю.
– А почему никто с ней не играет?
Мальчик сощурился на него, потом, видимо, решив, что ему можно доверять, приложил ладошку ко рту и шепотом сообщил:
– Потому что она плохая.
Он отошел, а девочка в это время качалась на качелях: вверх-вниз, вверх-вниз.
Анджи.
Под жарким полуденным солнцем он внезапно похолодел.
Той
Он вернулся в спальню и начал запихивать в чемодан вещи, уложив на дно завернутый в рубашку дядин нож.
В семь утра, не в силах оставаться дома, он пошел в парк, сел на скамейку и стал ждать.
Девочка появилась в девять. На ней было то же розовое платье, которое он много раз видел, и она шла тихо, как всегда одна. В первый раз они встретились один на один. Он кашлянул, и она повернулась к нему.
Он понял наконец, что пока он неделями высиживал здесь, боясь за свой рассудок, она терпеливо играла с ним. Даже сомнение (а оно до сих пор не покидайте его) было частью этой игры. Она ослабляла его, мучила его, как когда-то мучила Джона Джеффри, пока тот не прыгнул с моста в замерзшую реку.
– Эй, - позвал он.
Девочка села на качели и посмотрела на него.
– Эй.
– Чего тебе?
– Поди сюда.
Она встала и пошла к нему. Он боялся, ничего не мог с собой поделать. Девочка остановилась в двух шагах от него.
– Как тебя зовут?
– Анджи.
– Анджи что?
– Анджи Мессина.
– Где ты живешь?
– Тут. В городе.
– Где?
Она неопределенно указала куда-то на восток, в направлении Лощины.
– Ты живешь с родителями?
– Мои родители умерли.
– Тогда с кем?
– С людьми.
– Ты слышала когда-нибудь о женщине по имени Флоренс де Пейсер?
Она покачала головой: может, да, а может, и нет.
Он посмотрел вверх, на солнце, не в силах говорить дальше.
– Чего ты хочешь?
– спросила девочка.
– Хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Куда?
– Так, Прокатиться.
– Ладно.
Дрожа, он встал со скамейки. Вот и все. Так просто. Так просто. Никто их не заметил.
Что самое плохое ты сделал в жизни? Украл одинокую девочку и гнал машину без сна, без отдыха.., и прижимал нож к ее груди?
Что самое плохое?
Не поступок, но помышление: фильм ужасов, безостановочно крутящийся у него в голове.
ЭПИЛОГ
ЛОВУШКА ДЛЯ МОТЫЛЬКА
–
– Ты слышишь меня, Дон? Положи нож. Иначе это добром не кончится.
Дон открыл глаза и увидел, что сидит в открытом ресторане, выходящем на улицу. Дэвид сидел напротив, все еще красивый и излучающий уверенность, но вместо костюма на нем был какой-то полотняный мешок: лацканы серые от пыли, в швах проросли бледные побеги. Мох густо покрывал рукава.
Перед ним стояли отбивная и бокал вина; в одной руке он держал вилку, а в другой - дядин нож с костяной рукояткой.
Дон расстегнул пуговицу на его рубашке и направил туда лезвие ножа.
– Я устал от твоих шуток. Ты не мой брат и я не в Нью-Йорке. Я в комнате мотеля во Флориде.
– И ты не выспался, - сказал брат.
– Ты выглядишь ужасно, - Дэвид облокотился на стол и сдвинул большие солнечные очки на лоб.
– Но, возможно, ты и прав. Тебя ведь это не удивляет, не так ли?
Дон покачал головой. Глаза брата были ее глазами, хотя она и скопировала их удивительно точно.
– Я знаю, что я прав.
– Насчет девочки в парке? Конечно. Конечно, ты был прав. Ты ведь долго искал ее, так?
– Да.
– Но ведь через несколько часов бедная сиротка Анджи опять будет в парке. Лет в десять-двенадцать она будет как раз для Питера Бернса, как тебе кажется? Ну, правда, бедный Рики покончит с собой гораздо раньше.
– Покончит с собой?
– Это ведь так легко устроить, дорогой брат.
– Не зови меня братом, - сказал Дон.
– О, но мы же братья, - Дэвид улыбнулся.
В комнате мотеля с постели встал неряшливо одетый негр, снимая с шеи саксофон.
– А теперь послушай меня. Узнал?
– Доктор Заячья лапка.
– Собственной персоной.
Лицо его было тяжелым, властным, и на нем был не клоунский наряд, как воображал Дон, а поношенный коричневый костюм со светлыми, почти розовыми заплатами. Его костюм тоже походил на пыльный мешок - от долгой жизни в дороге. И глаза его были пусты, как у девочки, - только белки их пожелтели, как клавиши старого рояля.
– Я о тебе не думал.
– Какая разница? Там есть много такого, о чем ты и подумать не можешь, доверительный голос музыканта вторил тембру саксофона.
– Пара легких побед не означают, что ты выиграл войну. Я много видел таких людей. Ты привез меня сюда, Дон, но куда ты денешь себя? Куда ты денешься от того, что не можешь даже вообразить?
– Я могу стоять с тобой лицом к лицу, - сказал Дон.
– Слышишь, старый шут?
Доктор Заячья лапка рассмеялся - глухо и мерно, как камешек, прыгающий по волнам, и Дон вдруг очутился в апартаментах Альмы Моубли среди знакомых ему вещей, и перед ним на кушетке сидела сама Альма.