История с приведениями
Шрифт:
– Ну в этом нет ничего нового, - проговорила она, все еще смеясь.
– Мы с тобой много раз были лицом к лицу. И в долгих позициях тоже.
– Убирайся, - сказал он. Превращения начали действовать на него: в желудке горело, в голове отдавались глухие удары.
– Я думала, ты привык, - сказала она своим переливчатым голосом.
– Ты ведь знаешь о нас больше, чем любой другой на этой планете. Если тебе не нравятся наши характеры, то уважай хотя бы наши таланты.
– Я уважаю их не больше, чем трюки фокусника из ночного клуба.
–
– Дон? Ради Бога, Дон.., помоги мне, - Дэвид сполз на бухарский ковер, пачкая его кровью.
– Сделай же что-нибудь. Дон.., ради Бога.
Дон не мог этого выдержать. Он знал, что, если он нагнется к телу брата, они убьют его и с криком "Нет!" бросился к двери. Дверь распахнулась в темную комнату, полную людей, что-то наподобие ночного клуба ("Я сказал "ночной клуб", и она ухватилась за это", - подумал он), где белые и черные люди сидели за столиками лицом к эстраде.
На краю эстрады сидел доктор Заячья лапка и кивал ему. Саксофон опять висел у него на груди и он перебирал пальцами кнопки, пока говорил.
– Видишь, малыш, тебе придется уважать нас. Мы можем взять твой мозг и превратить его в кукурузную кашу, - он спрыгнул с эстрады и пошел к Дону. Скоро, - из его широкого рта теперь исходил нежный голос Альмы, - скоро ты уже не будешь знать, где ты и что ты делаешь, все внутри тебя смешается, и ты не сможешь уже отличать правду от лжи, - он поднял саксофон и опять заговорил голосом доктора.
– Видишь эту трубу? В нее я моту говорить девчонкам, что я люблю их, и это, быть может, ложь. Еще я могу говорить в нее, что я голоден, и это, быть может, правда. Но я моту сказать еще что-нибудь замечательное, и кто знает, правда это или ложь? Остается догадываться. Сложное дело.
– Здесь слишком жарко, - сказал Дон. Ноги его дрожали, в голове продолжали отдаваться удары. Другие музыканты на эстраде готовились к выступлению; он боялся, что если они заиграют, музыка разорвет его в клочья.
– Может, пойдем?
– Как хочешь, - сказал доктор Заячья лапка, и его желтые белки заблестели.
Тут ударил барабан, потом вступили литавры, звон меди наполнил воздух, и оркестр разом грянул что-то, поразившее его, как удар...
И он шел по пляжу с Дэвидом, оба босые, и он не хотел смотреть на Дэвида в его жутком могильном костюме, поэтому он смотрел на море, и на чаек, и на пятна нефти на воде, блестевшие под лучами солнца.
– Они просто ждут, - сказал Дэвид, - они могут ждать сколько угодно, пока мы не свалимся, понимаешь? Поэтому мы и не можем их победить. Можно выиграть несколько поединков, как ты в Милберне, но поверь мне - теперь они не оставят тебя в покое. И правильно сделают. Это не так уж плохо.
– Нет, - прошептал Дон.
И увидел на берегу, за ужасной головой Дэвида, коттедж, где они с Альмой жили когда-то, тысячу лет назад.
– Так было и со мной. Я хотел все тут перевернуть.
– Сирс и Рики?
– Конечно. Готорн, Джеймс и Вандерли. Разве не так?
– Так и было, - сказал Дон, глядя на багровое солнце.
– Да. И тебе лучше сделать то же, Дон. Видишь ли, они ведь живут вечно и видят нас насквозь, и когда ты думаешь, что прижал их, они выскальзывают и оказываются совсем в другом месте - совсем как те старые судейские крючки. Я сделал это, и теперь все это мое, - Дэвид обвел широким жестом дом, океан, солнце.
– И мое, - рядом шла Альма в белом платье.
– Как сказал тот музыкант, это сложное дело.
Пятна нефти под ногами потемнели, радужные блики стали завиваться вокруг его щиколоток.
– Что тебе нужно, малыш, - сказал доктор Заячья лапка, - так это выход. У тебя гудит голова и крутит живот, и ты устал, как негр на плантации. Тебе нужно отыскать дверь.
– Дверь, - повторил Дон и тут же увидел перед собой высокую деревянную дверь, стоящую прямо на песке. На ней белело бумажное объявление, и он прочитал:
Мотель "Вид на залив".
1. Администрация просит гостей выезжать днем или оплачивать следующую ночь.
2. Мы уважаем вашу собственность - пожалуйста, уважайте нашу.
3. Запрещается готовить в комнатах.
4. Администрация желает вам хорошего отдыха и счастливого пути.
– Видишь?
– сказал Дэвид.
– Счастливого пути. Сделай то, что желает администрация. Открой дверь.
Дон открыл дверь и шагнул за порог, на горячий асфальт автостоянки. Перед ним стояла Анджи, держащая открытой дверцу машины.
Старик в очках с золотой оправой, похожий на Адольфа Эйхмана, равнодушно посмотрел ему вслед.
Дон сел в машину.
– Теперь поехали, - доктор Заячья лапка тяжело опустился на сиденье рядом с ним.
– Ты теперь всегда найдешь эту дверь, так ведь? Ты теперь с нами.
Дон вырулил со стоянки.
– Куда теперь?
– Куда, малыш?
– негр усмехнулся.
– По нашему пути. Это все, что у тебя осталось. Можем поехать куда-нибудь в деревню. Видишь?
Конечно, он видел: глядя на дорогу, ведущую от Панама-Сити, он видел широкое поле, поросшее травой, и ветряную мельницу, медленно вращающую крыльями на легком ветерке.
– Нет, - прошептал он.
– Не надо.
– Езжай, сынок. Просто езжай.
Дон глотнул воздуха. Он знал, что смертельно устал, что обязательно уснет за рулем.
– фу, парень, от тебя несет, как от козла. Не мешало бы тебе помыться.
Как только голос музыканта замолк, о ветровое стекло ударили струи дождя. Дон включил дворники и увидел, что дождь стеной льет с внезапно потемневшего неба.
Он закричал и, не соображая уже, что делает, нажал на газ.
Автомобиль рванулся вперед и вылетел с дороги на открытый пляж.