История суда и правосудия в России. Том 2: Законодательство и правосудие в Московском государстве (конец XV – 70-е годы XVII века)
Шрифт:
Наряду с предположением о значении понятия «государский убойца» Ю. Г. Алексеев довольно убедительно объясняет причины появления данного преступления в Судебнике. Возражая против утверждения, что введение смертной казни за государское убойство «обусловливалось учащением случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей господствующего класса» [384] , поскольку «дошедшие до нас источники по истории последних десятилетий XV в., как документальные, так и нарративные, о подобном «учащении случаев» ничего не говорят», автор высказывает мысль о том, что включение государского убойства в текст Судебника было связано с усилением государственных (публично-правовых) начал в русском уголовном праве. По словам ученого, «такое преступление, как убийство холопом своего «государя», имело место и раньше, но могло наказываться, так сказать, внесудебным порядком – личной расправой с убийцей. Именно поэтому, надо думать, древнерусское право не знало понятия «государский убойца». Убийство же холопа своим господином (а следовательно, и его правопреемниками, защитниками его интересов) во всяком случае не рассматривалось как правонарушение». Начиная же с Судебника казнь холопа-убийцы стала «не личным делом, а судебной акцией государственной власти. Государство берет на себя защиту интересов своих подданных, в данном случае – холоповладельцев» [385] .
384
РЗ.Т.2.С. 69.
385
Алексеев
Какое же из двух толкований государского убойства предпочтительнее? С терминологической точки зрения более аргументированным представляется второй подход, тем более что он находит подтверждение в Соборном уложении 1649 г. В ст. 9 гл. XXII четко указывается, что если «чей человек того, кому он служит, убьет до смерти», то «его самого» надлежит «казнити смертию же безо всякия же пощады». Под «Человеком» же в Уложении и других юридических актах понимается не кто иной, как холоп, тогда как крестьяне в различных документах эпохи так и именуются – «крестьяне» («хрестиане»). Следовательно, государское убойство в Соборном уложении определяется именно как убийство холопом своего господина.
Однако и трактовка государского убойства как убийства крестьянином своего помещика или вотчинника также имеет право на существование. Дело в том, что убийство крестьянином своего землевладельца в не меньшей степени, чем убийство холопом своего господина, бросало вызов установленной иерархической системе взаимоотношений между различными общественными группами, ведь крестьяне занимали свое особое место в социальной структуре русского общества. К тому же, покушаясь на жизнь своего помещика или вотчинника, крестьянин тем самым подрывал важнейший социальный принцип Московского государства – идею всеобщего служения, в соответствии с которой крестьяне служили своим помещикам и вотчинникам для того, чтобы те, в свою очередь, за счет труда своих крестьян могли служить Богу (духовенство) и государю. Поэтому, скажем, убийство крестьянином служилого человека, на чьей земле он трудился и проживал, лишало государя «боевой единицы» и, следовательно, снижало военный потенциал русской армии и обороноспособность страны. Таким образом, данное преступление посягало не только на личность, но и на два других правоохраняемых объекта – общественный строй и интересы государства, а потому требовало самого сурового наказания.
Скорее всего, понятием «государское убойство» охватывались оба вида убийства: и убийство холопом своего господина, и убийство крестьянином своего помещика или вотчинника. Об этом, в частности, свидетельствует судебная практика первой трети XVII в., обобщенная в Памяти от 15 января 1629 г. По поводу наказания убийц из числа зависимых людей в ней было сказано следующее: «В прошлом, в 128 г., в Вологодском уезде Семена Полибина убили до смерти крестьяне его четыре человека, и по боярскому приговору те убойцы созжены, а пятый его крестьянин, убойца ж, после сыскан и с женою сослан в Сибирь, а дети того убойца, который сослан в Сибирь, четыре сына да дочь-девка, по челобитью Федора Семенова сына Полибина, отданы во крестьяне Федору на отца их жеребий; да в прошлом, в 130 г., князя Федора Лыкова убили холопи, и тех убойцов дву человек казнили на пожаре смертью, руки, и ноги и головы им поотсекли; да в прошлом… году, июля в 19 д. в Переславле Залесском Алексея Смолина убили до смерти деловые люди три человека, и тех людей – одного казнили на Москве, руки, и ноги и голову отсекли, а другаго казнили в Переславле – повесили, а третий бит кнутом и сидел на Москве в тюрьме и по челобитью вдовы, Алексеевой жены Смолина, дан на чистую поруку и отдан ей во крестьяне; да в прошлом, в 134 г., мая в 26 д. в Галиче… дая Сытина убили до смерти с человеком его ж Чеадаевы крестьяне два человека, и те Чеадаевы крестьяне два человека в Галиче казнены смертью ж; да в прошлом же, в 136 г., июня в 24 д. в Белевском уезде убили Павла Лодыженскаго его люди два человека, Оношка да Безсонка, да крестьянин Исачка, и с пыток они говорили, что убили его за то, что он имал жен их и детей на постелю сильно, и в прошлом, в 137 г., марта в 20 д. государь… слушав статейнаго списка, для сына своего, благовернаго царевича Алексея Михаиловича, тех Павловых убойцов Лодыженскаго пожаловал, велел им в смерти место живот дать, сослать в Сибирь на пашню с женами, а мать Безсонка Савельева, вдова Авдотьица, да дети тех же убойцов, десять человек сынов и дочерей, отданы Павлова жене Лодыженскаго, вдове Анне с детьми» [386] .
386
Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук. СПб., 1890. Т. 1. № 259. С. VIII,
Приведенный документ показывает единый подход судов к наказуемости убийства холопом своего господина и убийства крестьянином своего помещика или вотчинника. Для судей не имело значения, кем было совершено убийство – холопом или крестьянином, главным для них был сам факт убийства зависимым человеком своего господина. Поэтому и наказание для всех государских убойц в основном было одинаковым – квалифицированная, т. е. сопряженная с особыми мучениями для осужденного, или простая смертная казнь. Кстати, вполне возможно, что убийцы Чеадаева также были подвергнуты не простой, а мучительной смертной казни, но ее конкретный вид почему-то не был указан в документе. Не исключено и то, что и убийц Лодыженского могла ожидать та же участь, если бы они не были помилованы государем. В любом случае применение высшей меры наказания в ее наиболее суровых формах к холопам и крестьянам, покушавшимся на жизнь своих господ, подтверждает то, что государское убойство расценивалось как тягчайшее преступление не только законодателем, что нашло отражение в ст. 9 Судебника 1497 г., но и судами.
Трактовка государского убойства как посягательства на жизнь великого князя (царя) [387] или убийства должностных лиц [388] не представляется обоснованной.
Такой состав преступления, как зажигательство, определяется в литературе либо как любой умышленный поджог [389] , либо как особое государственное (политическое) преступление – поджог города или крепости с целью сдачи его (ее) неприятелю [390] , для дестабилизации обстановки и провокации мятежа [391] или из классовой мести [392] . Между названными точками зрения нет принципиальных противоречий, разница между ними заключается лишь в том, что одна из них придает понятию «зажигательство» более широкий смысл, а другая сводит его к конкретным разновидностям умышленного поджога. Можно с большой долей уверенности предположить, что как зажигательство, каравшееся высшей мерой наказания, квалифицировались следующие виды умышленного поджога: 1) поджог в городе, чреватый массовой гибелью людей, уничтожением значительного числа жилых и иных сооружений, а также серьезной дестабилизацией обстановки – паникой и даже погромами и бунтами (в частности, как свидетельствуют летописи, в связи с пожарами в Москве в 1547 г. проводился розыск поджигателей, которых после поимки тут же «метали» в те же пожары [393] ); 2) поджог с «изменнической» целью; 3) поджог из корыстных побуждений или из-за вражды.
387
См., например: Рассказов Л. П., Упоров И. В. Развитие уголовного и уголовно-исполнительного законодательства в России. Краснодар, 1999. С'. 21.
388
См.: Жильцов С. В. Смертная казнь в истории России. М., 2002. С. 77.
389
Там же. С. 77.
390
См.: Штамм С. И. Судебник 1497 Г, С. 41.
391
См.: Рогов В. А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. С. 92–93.
392
См.: История отечественного государства и права: учебник / под ред. Р. С. Мулукаева. М., 2009. С. 88.
393
См.: Рогов В. А, История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. С. 92–93.
Последние два вида зажигательства получили законодательное закрепление в Соборном уложении 1649 г., причем Уложение одинаково называет зажигальщиком как того, «кто умышлением и изменою город зажжет, или дворы» (ст. 4 гл, II), так и того, «кто некия ради вражды или разграбления зажжет у кого двор» (ст. 228 гл. X). Законодатель не проводит никаких различий между обоими преступлениями не только с точки зрения выбора термина для их обозначения, но и в определении наказания за их совершение. По Уложению и поджигатель-изменник, равно как и «рядовой» поджигатель, подлежат смертной казни одним и тем же способом – путем сожжения, в чем явно проявляется принцип талиона. В том случае, если поджог, даже и умышленный, произошел не в городе и при этом не повлек за собой причинения вреда жизни или здоровью людей, то смертная казнь, по всей видимости, исключалась. Об этом можно судить по двум приговорам в отношении лиц, виновных в сожжении монастырской деревни и митрополичьего двора [394] .
394
См.: Судебники XV–XVI веков. С. 59.
Единственным преступлением из числа закрепленных в ст. 9 Судебника 1497 г. у состав которого ученые истолковывают единообразно, является «коромола» (крамола). Под этим термином понимаются различные действия антикняжеского и антигосударственного характера, например заговоры с целью свержения великого князя, сношения с его врагами, сдача города или крепости неприятелю и т. д. Из традиционной характеристики крамолы явно выпадает точка зрения на это преступление, высказанная Б. А. Осипяном. По его словам, крамола представляла собой «богопротивное вольнодумство» [395] , т. е. являлась в глазах ученого религиозным преступлением (еретичеством). К сожалению, никаких аргументов в подтверждение своей позиции Б. А. Осипян не приводит, поэтому его толкование крамолы, при всей его оригинальности, нельзя признать научно состоятельным.
395
Осыпян Б. А. Русский Судебник 1497 г. как право-идеологическая основа зарождения централизованного государства // История государства и права. 2011.№ 4.С.25.
Если понятие «коромольник» не вызывает особых разночтений, то с термином «подымщик» дело обстоит совершенно иначе. Разброс мнений таков, что проблема кажется неразрешимой. Однако, на наш взгляд, не все так бесперспективно, если принять во внимание тот факт, который, кстати, констатируется всеми исследователями Судебника 1497 г., что упоминаемый в ст. 9 подымщик отсутствует в аналогичных по своему содержанию ст. 61 Судебника 1550 г. и ст. 115 Судебника 1589 г., где он заменен на термин «подмётчик». В сочинении С. Герберштейна подымщика тоже нет, но зато есть podmetchek (подмётчик). Наконец, ни в одном нормативном правовом или судебном акте ни до, ни после Судебника 1497 г. подымщик в отличие от того же подметчика также не фигурирует.
Невозможно представить, чтобы преступление, которое составители Судебника 1497 г. считали настолько важным, что включили его в специальный перечень наиболее опасных преступных деяний, впоследствии вдруг бесследно исчезло. Подобная «пропажа» тем более была бы поразительной, поскольку все остальные преступления, перечисленные в ст. 9, никуда не делись, и в том или ином виде встречаются в последующих юридических источниках. Единственное приемлемое объяснение всем этим странностям, на наш взгляд, дано Ю. Г. Алексеевым и А. Л. Хорошкевич, по мнению которых подымщик Судебника 1497 г. – это всего лишь результат описки, допущенной в единственной дошедшей до нас рукописи данного памятника права [396] . Поэтому до тех пор, пока не будут обнаружены какие-либо документы, подтверждающие, что такое преступное деяние, как подым, реально имело место и, соответственно, его появление в тексте Судебника не было следствием ошибки писаря сродни той, что привела к появлению на свет пресловутого «поручика Киже» в эпоху императора Павла Петровича, следует признать необоснованными любые варианты непосредственного толкования термина «подымщик» (например, как заговорщик, мятежник [397] , антиправительственный агитатор [398] , лицо, поднимающее народ на восстание [399] или пытающееся насильственно свергнуть власть [400] , как поджигатель дома, двора, помещения [401] ).
396
См.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. С. 219; Хорошкевич А. Л. Судебник 1497 г. в переводе и редакции Сигизмунда Герберштейна // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI–XIX вв. М., 2000. С. 128.
397
См., например: История отечественного государства и права: учебник / под ред. Р. С. Мулукаева. С. 88.
398
См., например: Акмалова А. А. История отечественного государства и права: учеб, пособие. М., 2010. С. 56; Тихонов А. И. История отечественного государства и права: учеб, пособие, М., 201L С, 23.
399
См., например: История отечественного государства и права: учебник / под ред. О. И. Чистякова. М., 2010. Ч. 1. С. 173; Кузнецов И. Н. История государства и права России: учеб, пособие. М., 2010. С. 171.
400
См.: Рассказов Л. П., Упоров И. В. Развитие уголовного и уголовно-исполнительного права. С. 21.
401
См;., например: Мусаелян М. Ф. Историко-правовой анализ уголовного законодательства об ответственности за терроризм в России (XI – начало XX в.) // История государства и права. 2009. № 13. С. 28.