История суда и правосудия в России. Том 2: Законодательство и правосудие в Московском государстве (конец XV – 70-е годы XVII века)
Шрифт:
Все эти категории крестьян, несмотря на их экономическую зависимость от землевладельца, в первоначальный период феодального строя пользовались еще правом «выхода», т. е. свободного перехода от одного владельца к другому. Усиленное развитие феодального землевладения в XIV–XVI вв., происходившее за счет захвата или раздачи издавна населенных крестьянством земель в собственность феодалам, дальнейшее развитие производительных сил вызывали невиданную ранее потребность землевладельцев в рабочих руках.
Возник вопрос о прикреплении крестьянина к земле, так как иначе помещику не были гарантированы рабочие руки. Судебник 1497 г. законодательно оформил общий для всего государства срок перехода крестьян от одного владельца к другому: «А Христианом отказыватися из волости, ис села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего…» (ст. 57). Возможность выхода (Юрьев день осенний – 26 ноября по старому стилю) ограничивалась
362
См.: Шапиро А. Л. О «пожилом» Судебников 1497 и 1550 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971. С. 101–102.
Судебник 1497 г. положил начало ограничению докладного холопства, исключив возникновение холопства по «городскому ключу» и холопства жен и детей, живших отдельно от мужа и отца, оформившего холопство на себя по «сельскому ключу» (ст. 68). Значительно более устойчивой была категория полных, старинных холопов – несвободного населения, находившегося, по существу, в состоянии прямого порабощения и постепенно сливавшегося с крепостным крестьянством.
Первые упоминания о полном холопстве находятся в духовной грамоте 1358 г. великого князя Ивана Ивановича и в договоре 1375 г. Дмитрия Донского с Михаилом Александровичем [363] . Оно имеет сходство с «обелем» Русской Правды. Однако положение полных холопов XV–XVI вв. отличалось от положения холопов периода Древнерусского государства. Развитие оброчной системы и внутреннего рынка, делавших труд холопов невыгодным, обусловило массовый отпуск холопов на волю, сокращение источников похолопливания, установление обстоятельств, освобождающих от полного холопства, и вытеснение его холопством кабальным. От холопства освобождались и не подлежали отдаче «старому государю», т. е. своему прежнему владельцу, холопы, бежавшие из татарского плена (ст. 56 Судебника 1497 г.). Такой порядок способствовал пополнению рядов великокняжеских тяглых городских, а иногда и служилых людей, что соответствовало политике централизованного государства.
363
Там же. С. 71–74.
Судебник 1497 г. не упоминает известные ранее виды холопства: побег закупа от господина, влекший за собой обращение закупа в «обельного», т. е. полного, холопа, и совершение таких преступлений, как убийство в разбое, поджог, конокрадство, но включает новый источник холопства – «по холопу роба», не обозначенный в Русской Правде. Но вряд ли можно считать этот источник новеллой. И раньше вольная жена холопа находилась фактически в полной зависимости от холоповладельца. Установление нормы «по холопу роба» является не столько расширением источников холопства, сколько отражением норм семейного феодального права, закреплявшего ранее сложившийся обычай.
Глава 13
Общие вопросы уголовного права по Судебнику 1497 года
Уголовное право Московского государства, безусловно, являлось одной из самых динамично развивавшихся отраслей русского права XV–XVII вв., в которой, пожалуй, наиболее рельефно проявлялись новые подходы к восприятию и оценке правовых явлений. Прежде всего это выражалось в постепенном переходе от древнерусского понимания преступления как деяния, причинявшего вред лишь отдельному лицу и, следовательно, касавшегося исключительно потерпевшего и его «обидчика», к его трактовке как общественно опасного, формально запрещенного
Наказание также утрачивало прежний частный характер и приобретало публично-правовое значение и иные цели. Глобальные перемены в самих основах уголовного права, естественно, не могли не повлиять на все остальные его институты. Поэтому в уголовном праве Великого княжества Московского наряду с объективными признаками преступления все больше внимания стало уделяться его субъективной стороне. Среди субъектов преступления, к числу которых были отнесены и холопы, выделилась фигура «ведомого лихого человека» как наиболее опасного, профессионального преступника, в отношении которого необходимо применение максимально жестких мер уголовно-правового реагирования. Качественный скачок произошел в развитии института соучастия в преступлении; в связи с появлением новых объектов уголовно-правовой охраны система преступлений существенно расширилась и усложнилась. Изменившиеся цели наказания привели к трансформации и системы наказаний, причем впервые законодательно закрепленное именно в «московскую» эпоху лишение свободы до сих пор является основным видом наказаний, а смертная казнь лишь совсем недавно фактически перестала применяться. И это, разумеется, далеко не все новшества, которые претерпели институты отечественного уголовного права в XIV–XVII вв.
Прежде чем переходить к рассмотрению видов преступлений, предусмотренных Судебником 1497 г., следует отметить три обстоятельства.
Во-первых, поскольку уголовное законодательство не было кодифицированным, сосредоточенным в едином нормативном правовом акте, то преступность и наказуемость деяний устанавливалась не только Судебником 1497 г., но и другими источниками права. Во-вторых, система преступлений, т. е. их расположение в законе в строгой последовательности, исходя из тех или иных критериев, в Судебнике отсутствовала. Законодатель не стремился упорядочить уголовно-правовые нормы ни путем их объединения в единый блок, ни посредством группировки преступлений с учетом их объекта или субъекта, тяжести наказаний, полагавшихся за их совершение, или других оснований. Судебнику, как и ранее действовавшим памятникам права, было свойственно простое перечисление наиболее опасных деяний, поэтому их классификация дается с учетом видов преступлений, закрепленных более поздним законодательством. В-третьих, включая перечень преступлений в Судебник, его разработчики ограничивались тем, что лишь называли их и почти не раскрывали каких-либо объективных и субъективных признаков. Подобный способ изложения правового материала, видимо, был обусловлен тем, что суть уголовных правонарушений была вполне ясна не только самому законодателю, но и правоприменителям, и населению в целом, а потому не требовала дополнительных разъяснений.
В современных же условиях краткость формулировок Судебника, а также более ранних юридических актов, например княжеских церковных уставов, несомненно, крайне затрудняет анализ составов преступлений, неизбежно порождает оживленную полемику среди историков и юристов и делает практически невозможным однозначное уяснение существа некоторых «лихих дел».
В Судебнике 1497 г. были представлены следующие категории преступлений:
1) государственные (политические) преступления;
2) преступления против правосудия и служебные преступления судебных должностных лиц;
3) имущественные (экономические) преступления;
4) преступления против личности.
Вопрос о том, какие деяния относились к каждой из названных категорий преступлений, напрямую связан с другим вопросом, а именно проблемой определения того, за какие преступления Судебник назначал смертную казнь. Данная проблема является одним из наиболее важных, интересных и в то же время весьма непростых вопросов, касающихся характеристики уголовно-правовых постановлений Судебника. Его повышенная сложность обусловлена спецификой законодательной техники конца XV в., в том числе некоторыми грамматико-стилистическими нюансами формулирования юридических норм в тексте Судебника, но также и скудостью Источниковой базы.
В соответствии с Судебником смертной казни подлежали следующие преступники: государский у бойца; коромольник; подымщик; зажигал ник; церковный тать; головной тать; тать, пойманный вьдругые; тать, впервые пойманный с поличным, но признанный татем ведомым. Кроме того, смертной казни подвергался «ведомой лихой», совершивший татьбу, разбой, душегубство, ябедничество или «иное какое лихое дело».
Именно ведомые лихие люди являлись теми преступниками, на которых в первую очередь обрушивалась вся карательная мощь уголовного закона. Отношение законодателя к ведомым лихим людям было предельно суровым: какое бы преступление ни совершил ведомой лихой, его неминуемо ждала за это смертная казнь. На это абсолютно определенно указывает ст. 8 Судебника, предписывающая казнить любого, кто учинил кражу, разбой, убийство, ложный донос или какое-либо иное преступление и при этом являлся рецидивистом. Со ст. 8 полностью согласуются ст. 10, 11 и 13 Судебника. Подход законодателя к наказанию воров в них прослеживается довольно четко.