История третья: На склоне Немяна Тамаля
Шрифт:
— Но я не крещён, — наморщил нос Сивка. — Пока что.
Ему вдруг вспомнился их с капелланом разговор — тогда, по пути к батальону, поздним вечером в доме тихой женщины Галины с грустными лошадиными глазами. Вот уж не думал раньше Сивка, что станет с кем-то разговаривать о Боге, но отец Николай, как всегда мягко и ненавязчиво, затеял разговор, и мальчишка неохотно стал отвечать. О желании, чтобы кто-то всё же был там, на небе, потому что иначе ведь становится совершенно бессмысленно стремиться к невозможной
О чём говорил ему отец Николай, Сивка не рассказывал потом никому. Это была их тайна. И той ночью Сивку впервые не мучили кошмары о выринейском егере. Может, правда, потому что мальчик был вусмерть измотан дорогой.
— Отец Николай сказал, вы с ним там уже что-то решили, — Чинга потянул своего подопечного за руку. — Как я понял, ты креститься решил?
Сивка рукавом вытер нос и, подумав, кивнул:
— Ага, типа того.
— Потопали тогда уж, Маська… Кондрат ждать не любит.
… Но прапорщику пришлось ещё немного подождать, как и всем остальным.
— Иль… Индеец! — старший сержант Эличка вынырнула из-под земли и замерла в двух шагах от мальчика, терзая куцую косичку. — Ты… ты вернулся, — она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых были ещё сотни несказанных слов, которые она с трудом удерживала.
— Здрасте, — Сивка улыбнулся. В это утро он был рад видеть всех, весь мир.
Эличка порывисто вздохнула и отвернулась:
— Ох… Индеец. Как же мы все за тебя боялись.
Она пряталась за безликим «мы», как ребёнок прикрывается рукой от удара. Сивка этого, может, и не видел, только чувствовал недосказанность. Как будто Эличка хочет сказать совсем другое, но… удерживает себя, одёргивает и молчит.
— Да ладно тебе, — мальчишка постарался улыбнуться ободряюще. — Всё, я вернулся. Всё со мной в порядке. Я не ранен, — в конце концов, что ещё важно для санинструктора, кроме как цел ли «найдёныш»?
— Индеец… — Эличка почему-то погрустнела от этой его улыбки. Странные люди — взрослые. — А… своих родных… ты не нашёл?
— Нет, — поспешно отрезал Сивка. Эта тема ему не нравилась. О своём прошлом, довоенном и оттого теперь странным, он думать не любил. И оно послушно забывалось.
Чинга прервал тяжёлый разговор невозмутимо и бесцеремонно:
— Потопали, чего ждём-то?
Эличка торопливо кивнула и отступила на шаг, словно пропуская их.
… На крестины собрались все свободные от дежурств солдаты и офицеры. Даже Аркилов стоял поодаль с довольным (невероятно!) в кои-то веки лицом, хоть и делал вид, что он здесь случайно. Пока Сивка шёл мимо собравшихся, ловя на себе их тёплые взгляды, он вдруг понял, что никогда больше не будет одинок. Эти люди были его семьёй.
В конце этого странного пути сквозь батальон Сивку ждали четверо: отец Николай, из-под рясы которого как всегда торчали армейский замызганные
— Я буду твоим крёстным, — кивнул офицер Сивке, как старому знакомому.
Сивка ошарашено кивнул в ответ и с немым вопросом в глазах повернулся к отцу Николаю.
— Спасибо тебе, — улыбнулся капеллан. — Если б не ты, я бы так и ждал у моря погоды, не решаясь идти вперёд.
— Как ты нашёл батальон?
Священник чуть смутился, рассеяно пряча куцы хвост под ворот:
— Ну… я не спрашиваю у тебя, откуда у тебя карта. Но признаюсь честно: да, я заметил, куда ты на карте маршрут прокладывал.
Сивка невольно схватился за карман куртки — карта была на месте.
Заболотин стоял чуть в стороне и внимательно наблюдал за мальчиком, ничуть не скрывая, что ему очень интересно, что же это за карта такая и откуда она взялась.
Кондрат усмехнулся, о чём-то догадываясь.
Отец Николай слегка кашлянул:
— Ладно… Стоит начать, пожалуй.
… На крестильную рубаху пошла чья-то запасная майка. Сивка следил за таинством отстранённо, словно это всё происходило не с ним. На вопросы, которые отец Николай задавал голосом звонким и гулким, как колокольный звон, а на них отвечал офицер, ободряюще сжимающий плечо мальчишки.
«Крещается раб Божий Иосиф…»
Крестик на прочном шнурке, вода, стекающая с волос за шиворот щекотной струйкой. Тёплая рука офицера — теперь, как Сивка понимал, такого же родного ему, как Дядька и Чинга. Крёстный.
Тишина. Удивлённый донельзя голос:
— Так я теперь… Иосиф?
— Теперь ты мой тёзка, — рассмеялся офицер над ухом. Смех был добрый и солнечный. Как небо, до этого долгие дни затянутое облаками.
Все вокруг улыбались — неуверенно, давно отвыкнув от этого странного щемящего чувства. Словно треснула корка, защищающая сердце. И больно… и просто странно. Вокруг война, а юный Иосиф торопливо переодевается в сухое и всё ещё донельзя удивлённо улыбается.
— Наставлять тебя в вере буду как-нибудь по пути, — отец Николай собирал свои вещи в рюкзак. — Как возникнут вопросы — спрашивай.
Вопросов было слишком много, чтобы задать хоть один.
— Читать умеешь? — окликнул его Заболотин.
— Ну… почти, — смутился мальчик.
— Почти, — Дядька добродушно усмехнулся. — В таком случае основной текст присяги за тебя прочту я. Ты же внимательно слушай, потому что присяга будет определять всю твою жизнь… Сифка.