История третья: На склоне Немяна Тамаля

Ососкова Валентина

— Личные враги — это серьёзно, — согласился Шанхай. — Я его насилу скрутил… да он всё равно вырвался, только пистолет мне оставил. Ну и я как дурак остался: то ли за ним гоняться, то ли за тобой.

— Только Ян мог быть не один…

— Поэтому я припустил за тобой в сторону железной дороги… и опять опоздал. Шустрый ты — до ужаса.

Сиф в кои-то веки улыбнулся:

— Есть такое… Жить хочется.

Демьян снова прислушался к своему наушнику и позвал:

— Идёмте, пора уже.

В ожидании лифта Сиф задал ещё один вопрос, один из самых важных:

— Так в Жильце и дальше, по

дороге к Сечену Полю… это по твоей просьбе меня разыскивали? А не по просьбе князя?

— По нашей, — ответил Демьян. А Шанхай, заходя в лифт, вдруг сунул руку в карман и вытащил оттуда маленькую вазочку — намётанный взгляд Сифа быстро узнал в её основе малокалиберный снаряд.

— Кстати о Сеченом Поле, — автостопщик улыбнулся. — Один человек… передаёт извинения за своё поведение. Я тогда просто держался позади тебя, чтобы не пугать. Да и… важно это было тебе — пройти весь путь. Уж я-то понимаю, — он подмигнул.

Лифт ухнул вниз. Сиф улыбнулся, сжимая вазочку:

— Это точно. Спасибо, с тобой под боком всё было бы… сложнее.

Шанхай развёл руками, мол, он старался и рад, что это оценили.

А Сиф старался не поддаться соблазну и не начать разбирать мысленно, какой же он дурак в своей паранойе. Очень старался. Самобичеванием многого не добьёшься, лучше сейчас прогнать все кислые мысли и переключиться на более насущные вещи. Например…

— Ваше-скородие!

— Долго вы там разбирались, — подмигнул Заболотин, милостиво не заостряя внимание на причине беседы с Шацкими.

— Надо было всё выяснить, — Шанхай улыбнулся. — Но, вроде, выяснили. Да, сдарик?

Сиф кивнул и нацепил фуражку, сообразив, что осталось пережить самую малость: торжественно сопроводить Великого князя на борт самолёта — и всё, домой…

В это уже с трудом верилось — в Москву, дом, школу, Управление, Арбат и все те сотни мелочей, без которых невозможно было представить себе московскую, обычную жизнь. До самого последнего момента, когда Сиф шагнул с трапа в самолётное нутро, казалось, что всё-таки московской жизни больше не будет, только Забол, братья-Скалеши, Хамелеон, витражные осколки былых событий и Крёстный… И Алёна.

Русские гости не хотели торжественных проводов, но кто же их спрашивал. Даже Сиф не сумел скрыться за широкой Лёхиной спиной, когда в очередной раз застрекотали фотоаппараты. Великий князь выждал на пороге самолёта ровно тридцать вежливых секунд и, не обращая уже внимания на репортёров, развернулся и первым ушёл. Брат Российского Императора обладал железными нервами, но даже ему не терпелось поскорее оказаться между небом и землёй — там, где можно сбросить надоевшую маску и хоть ненадолго побыть самим собой, усталым, измотанным человеком, которому не везёт даже в личной жизни, а уж с семьёй-то… Императорская фамилия мирно жить не может, вот и рвись между племянником и братом, между сердцем, разумом и простым желанием плюнуть на всё. Сойти с ума проще, чем поддерживать мир среди Куликовских разных поколений.

Одна радость — утянутая в белый мундир фигурка с офицерской фуражкой на русых вихрах, что осторожно села поодаль. Крестник.

— Садись ближе, — позвал князь, улыбаясь. — Здесь никто не видит, так к… навкиной бабушке этикет. Так в Заболе говорят?

— Ага, — подросток

пересел на соседнее кресло и кинул фуражку рядом с собой. Он уже почти не смущался своего августейшего крёстного — какая-никакая, а привычка.

Самолёт мягко оторвался от земли, нацелившись носом на облака над горизонтом. Земля на прощанье слегка вжала в кресла и отпустила на время.

Краюхины только сейчас облегчённо хором выдохнули и с коротким стоном откинулись на спинки кресел. Вот теперь можно убрать в карман пафосные солнцезащитные очки, скрывающие, чтобы не пугать нервного обывателя, красные глаза бешеного кролика, опустить свинцовые уже веки и ни о чём не думать хотя бы минут… пятнадцать.

… В салоне тихо, слышно только клацанье клавиш князева ноутбука — Иосиф Кириллович, как обычно, весь в делах без перерыва на обед — в одной руке чашка, пальцы другой порхают над клавиатурой. Одихмантьев сидит рядом и изредка подаёт мудрые советы, по большей части касающиеся позднего времени и свежей с утра головы — советник, как обычно, чувствует себя нянькой.

Заболотин расслабленно наблюдает за попытками пожилого Соловья-Разбойника отвлечь князя от работы; чуток отоспавшиеся Краюхины с азартом режутся в свой неизменный морской бой; Алёна и Сиф обмениваются странными взглядами — словно хотят, но не решаются заговорить с друг другом об одной очень важной вещи. Так глядят, когда уже знают, что на самом деле не заговорят никогда.

Под дном самолёта уносится прочь уже русская земля.

Ещё полчаса, и у Краюхиных снова «сели батарейки». Плюнув на недоигранную партию и недоеденный обед, братья вновь дружно захрапели, даже во сне умудряясь быть синхронным.

— Берите с них пример, ваше высочество, — предпринял Одихмантьев последнюю попытку «уложить» Великого князя. И, наверное, оттого, что он даже перестал надеяться на успех своего предприятия, князь неожиданно кивнул, залпом допил чай и закрыл крышку ноутбука.

Заболотин мысленно поздравил господина советника с «победой» и, откинувшись назад, прикрыл глаза. Да, делать нечего, охранять князя не от кого — можно вздремнуть, Краюхи правы.

Сон наплыл тихо и неспешно. Казалось, самолёт стал слегка покачиваться на облаках, баюкая измотанного за время поездки полковника. Сквозь дрёму проступил мамин голос, напевающий колыбельную. Заболотин рассеянно улыбнулся и повернулся на бок, отстранённо осознавая, что это уже начинается сон. И этот сон обещал быть спокойным и безмятежным, не то, что воспоминания, приходящие ночью в Заболе. Впереди ждал дом. Дома ждал Кот. Сиф не остался в Заболе, несмотря на старания всех, кому не лень, особенно того Артёма Скалеша, командира Скальже Стаи.

А ведь всё начиналось именно с воспоминаний о Стае — в марте, когда пришёл в гости генерал Итатин. До того прошлое не заявляло своих прав на действительность. В Заболе время словно сделало петлю и пару раз поменяло направление течения. Загадка этого вечно низкого, непривычного забольского неба…

Мысли силились в один шумный поток, пронеслись мимо, и постепенно шум стих, поток обмельчал… Заболотин-Забольский заснул.

…— Проснитесь, вашбродь, — размывая сон, превращая его в прозрачную дымку, прокрался в сознание заспанный голос. — Мы снижаемся.