История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Бешенеи — решительный сторонник светского образования. Резко ополчался он против старой школы с ее зубрежкой Библии и римского права, а в нравственном воспитании и просвещении умов отдавал предпочтение изящной словесности на своем родном языке, обращенной к нужным, близким и интересным читателю предметам. «Ни одна нация не созидала еще наук на чужом языке, только на своем». Но он не впадал в грех национальной ограниченности, подчеркивая, что культура других народов — зеркало, где нация может узреть «и силу свою, и слабости». Считая культуру и науку первейшим орудием национальной эмансипации, а главным ее двигателем — дворянство, Бешенеи вместе с тем желал вовлечь в общественный и духовный прогресс
И философские принципы Бешенеи принимают более радикальное направление именно в эту пору. В сборнике статей «Всякая всячина» (1779) и в других работах он в основных гносеологических вопросах заявляет себя в конечном итоге материалистом; признает опыт единственным источником всякого знания, а материю — вечным субъектом движения, связывая с ее существованием и развитием также и разум, саму способность мышления. Возрастает и изобразительная сила Бешенеи-художника. В его комедии «Философ» почти «фонвизински» пластично рисуются типы и нравы тогдашнего венгерского дворянского общества.
В 1782 г., лишенный содержания смотрителя и хранителя библиотек (из лейб-гвардии он уволился раньше), Бешенеи вынужден был покинуть Вену и поселиться в глуши, в своем венгерском имении. С этого времени начинается постепенный спад в его творчестве, связанный с общим культурно-политическим регрессом: после 1790 г., когда умер Иосиф II, Габсбурги, напуганные французскими событиями, повернули к реакции. К тому же за Бешенеи как за человеком опасного направления мыслей бдительно следила цензура. Рукописи его большей частью оставались неопубликованными. Угнетаемый своим одиночеством, цензурными и политическими стеснениями, он с 1804 г. совсем перестает писать.
Но даже в ту трудную для венгерского Просвещения пору, несмотря на политический гнет и окрашивающий новые произведения Бешенеи скепсис, он оставался верен себе. Из его большой философской поэмы «Мир природы» (1799) цензор, например, с возмущением цитировал в своем отзыве строки о том, что религия — всего лишь утешительная иллюзия бедняков. В социально-утопическом романе «Путешествие Таримена» (1804) Бешенеи остроумно критиковал религию, церковь и нравы сословно-кастового общества, а в философском труде «Искания разума» (1804) вновь заявил себя сторонником материалистического монизма.
Неудивителен в свете этого и его вызывающе смелый для того времени шаг: Бешенеи завещал похоронить себя без церковных церемоний.
Рядом с классицизмом существовал в Венгрии сентиментализм. Это течение представляли поэты Пал Анёш (1756—1784), в творчестве которого сентименталистские элементы выражали не в последнюю очередь протест против рационалистической линии Просвещения, навязываемой Венгрии, как ему казалось, извне; Габор Дайка (1769—1796), чья лирика, полная мятущихся, неудовлетворенных чувств, утверждала право на личное счастье и свободу; прозаик Йожеф Карман (1769—1795). Основав за год до смерти литературный журнал («Урания»), Карман публиковал в нем статьи и рассказы в соответствии со своей, продолжавшей Бешенеи, программой — пробуждать сознание нации и насаждать духовную культуру.
Главным произведением Кармана — и одновременно основным памятником венгерского сентиментализма — был его роман в письмах «Фанни» (1794—1795). Напоминающий гетевского «Вертера», роман этот повествовал о страданиях и гибели молодой девушки, напрасно ищущей счастья в мире косной феодальной морали. На фоне более слабых, отвлеченно-рационалистских произведений эпохи роман Кармана выгодно выделялся тонким психологическим рисунком, мастерскими описаниями природы, которая гармонирует у него с душевным состоянием действующих лиц.
Сентиментализм, однако, не занял сколько-нибудь видного места в венгерской литературе, и его морально-эстетические требования (свобода чувства, эмансипация личности) развили затем романтики.
«ОБНОВИТЕЛИ ЯЗЫКА». ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ТЕЧЕНИЕ В ПРОСВЕЩЕНИИ
В 90-х годах Габсбурги (Франц I) начали решительно искоренять в Венгрии «заразу Просвещения» — прежде всего в ее политическом выражении. За участие в «якобинском» движении — республиканском заговоре 1795 г. — были казнены его руководитель, естествоиспытатель и философ Игнац Мартинович (1755—1795), законовед радикального, даже революционного образа мыслей Йожеф Хайноци (1750—1795). В тюрьме погиб талантливый поэт-руссоист Ласло Сентйоби (1767—1795). Много лет провел в тюрьме за участие в этом заговоре поклонник Бешенеи и Французской революции, основоположник венгерской политической лирики Янош Бачани (1763—1845). Ту же участь претерпели автор венгерского перевода «Марсельезы» Ференц Вершеги (1757—1822), писатель и филолог Ференц Казинци.
Из-за разгрома радикального политического течения и усилившейся реакции в венгерском Просвещении возобладала с 90-х годов более умеренная, не французская, а немецкая, учено-филологическая линия. Ее представлял прежде всего Ференц Казинци (1759—1831), который, выйдя из заключения (1801), стал зачинателем и признанным авторитетом общественно-литературного движения за так называемое «обновление языка». В обновлении — эмансипации и усовершенствовании венгерского языка — Казинци видел единственно возможное в условиях политического гнета русло национального сплочения и подъема. Крупной заслугой этого движения, в частности, стало создание тысяч новых слов и оборотов, ибо необходимо было восполнить бедность существовавшей лексики, недостаточной для обозначения новых понятий и явлений жизни, европейской культуры и науки.
Движение «обновителей», которое раскололо буквально всех венгерских литераторов на «неологов» и «ортологов» и на протяжении двух десятилетий будоражило литературную жизнь, сыграло свою роль в становлении единого венгерского литературного языка, сбивавшегося до тех пор то на диалектное, то на жаргонное разноречие. А переводы произведений Шекспира, Мольера, Гете, Шиллера, Гердера, Лессинга, Клопштока, осуществленные Казинци (из оригинальных его сочинений известной художественной ценностью обладают отдельные стихотворения и воспоминания), помогли разрушению и отмиранию ретроградных эстетических вкусов. Сам Казинци именно свои переводы считал главным делом своей жизни, как вообще переводы с европейских языков — задачей венгерской литературы. Для создания самостоятельных произведений она, по его мнению, тогда еще далеко не созрела.
Устранение требования национальной художественной оригинальности из эстетической программы «обновителей» отражало ее определенную ограниченность, кабинетную отвлеченность и вызвало вскоре бурные протесты романтиков (Кёльчеи и др.). Но уже в самой литературе Просвещения нарастало более полноправное «народное» течение, как оно называется в современном венгерском литературоведении. Не имевшее политической окраски, далекое от какой бы то ни было программности, ученого теоретизирования, оно вместе с тем было демократичнее идейно и творчески, оставило после себя более ценные и долговечные литературные произведения. Если Бешенеи, Казинци при всем их историческом значении ныне уже устарели как мыслители и писатели, то Чоконаи, Фазекаш, Катона стоят у истоков живой классической венгерской литературы, до сих пор переиздаются, читаются, ставятся на сцене («Бан Банк» Катоны) и даже экранизируются («Мати Лудаш» Фазекаша).