История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

Казанова Джакомо

— Вы из этого дома, мадемуазель?

— Метрдотель монсеньора посла нанял меня вам в услужение в качестве горничной.

— Извините мое удивление. Пойдемте в мою комнату.

Когда мы остались одни, я сказал ей сесть рядом со мной на канапе. Она ответила мне ласково и с самым скромным видом, что не может принять эту честь.

— Как вам угодно; но у вас не вызовет затруднений, надеюсь, есть вместе со мной, когда я вас попрошу, потому что когда я ем один, мне неуютно.

— Я буду вам подчиняться.

— Где ваша комната?

— Там. Это метрдотель мне ее показал, но от вас зависит приказать.

Она была позади алькова, где стояла моя кровать. Я вхожу туда вместе с ней и вижу

на софе платья, примыкающую туалетную комнату со всеми принадлежностями, юбки, колпаки, башмаки, ночные туфли и красивый дорожный сундук, где вижу в изобилии белье. Я смотрю на нее, вижу ее серьезное поведение, одобряю его, но мне кажется, что следует устроить ей строгий экзамен, потому что она слишком интересна и слишком хорошо одета, чтобы быть не более чем горничной. Я подозреваю, что это игра, которую затеял со мной г-н де Шавиньи, потому что такая девушка, которой должно быть не более чем двадцать четыре-двадцать шесть лет, имеющая гардероб, который я вижу, кажется мне более подходящей для роли любовницы такого человека, как я, чем горничной. Я спрашиваю, знает ли она посла, и какую оплату ей обещали, и она отвечает, что знает посла только по виду, и что метрдотель сказал ей, что она будет иметь два луи в месяц и стол в своей комнате. Она говорит, что она из Лиона, вдова, и что ее зовут Дюбуа. Я оставляю ее, так и не решив, что будет, так как, чем больше я на нее смотрю и разговариваю с ней, тем более нахожу ее интересной. Я прохожу в кухню и вижу там молодого человека, трудящегося над паштетом. Его зовут дю Розье. Я знал его брата на службе у посла Франции в Венеции. Он говорит мне, что в девять часов мой ужин будет готов.

— Я никогда не ем один.

— Я знаю.

— Сколько вы имеете в месяц?

— Четыре луи.

Я вижу двух слуг приятной внешности, хорошо одетых. Один из них говорит, что даст мне то вино, которое я запрошу. Я иду в маленький дом для ванн, где нахожу слугу аптекаря, который трудится над составлением мне ванны, которую я должен принимать завтра и каждый день.

Проведя час в саду, я пошел к консьержу, где увидел большую семью, и дочерей, которые не были неприятны. Я провел пару часов, болтая с ними, очарованный тем, что все говорят по-французски.

Поскольку я захотел осмотреть весь мой дом, жена консьержа провела меня повсюду. Я вернулся в мои апартаменты, где нашел Ледюка, который распаковывал чемоданы. Сказав ему, чтобы отдал мое белье м-м Дюбуа, я пошел писать. Кабинет был красивый, с северной стороны, с одним окном.

Очаровательная перспектива, казалось, была создана, чтобы плодить в душе поэта самые счастливые идеи, порожденные свежестью воздуха и ощутимой тишиной, ласкающей слух в этой улыбающейся обстановке. Я чувствовал, что для того, чтобы насладиться некоторыми простыми радостями, человек должен быть влюблен и счастлив. Я торжествовал.

Я слышу стук и вижу мою прекрасную горничную, которая с веселым видом, совсем не соответствующим тому, когда хотят на что-то пожаловаться, просит сказать моему камердинеру, чтобы был с ней повежливее.

— И чем он вас обидел?

— Может быть, ничем, по его мнению. Он хочет меня обнимать, я уклоняюсь, и он, полагая, что это его право, становится немного дерзким.

— До какой степени?

— Смеясь надо мной. Извините, месье, если я в этом слишком чувствительна. Зубоскальство мне не нравится.

— Вы правы, голубушка. Это происходит по глупости, либо от злобы. Ледюк будет знать, что к вам следует относиться уважительно. Вы будете ужинать со мной.

Полчаса спустя, зайдя что-то спросить, я сказал ему, что он должен уважать Дюбуа.

— Эта недотрога не захотела, чтобы я ее поцеловал.

— Ты наглец.

— Она ваша горничная или любовница?

— Это, может быть,

моя жена.

— Этого достаточно. Пойду развлекаться к консьержу.

Я был весьма доволен своим легким ужином и превосходным вином Нефшателя. Моя горничная удовлетворилась местным вином, которое тоже было исключительным. Я был весьма удовлетворен и поваром, и благонравием моей горничной, и моим испанцем, который сменял ей тарелки без всякой аффектации. Я отослал моих людей, распорядившись о моей ванне на шесть часов утра. Оставшись за столом наедине с этой слишком красивой особой, я попросил ее рассказать мне свою историю.

— Моя история очень короткая. Я родилась в Лионе. Мои мать и отец отвезли меня с собой в Лозанну, как я узнала от них самих, потому что сама этого не помню. Я знаю, что мне было четырнадцать лет, когда мой отец, бывший кучером у м-м д'Эрманс, умер. Эта дама взяла меня к себе, и через три или четыре года я поступила в услужение к миледи Монтегю в качестве горничной, и ее старый лакей Дюбуа на мне женился. Три года спустя я осталась вдовой в Виндзоре, где он умер. Воздух Англии вызвал у меня изнурение, я попросила отпуска у моей благородной хозяйки, которая мне его предоставила, оплатив мое путешествие и сделав значительные подарки. Я вернулась в Лозанну к моей матери, где поступила на службу к английской даме, которая меня очень любила и привезла бы меня с собой в Италию, если бы у нее не возникли подозрения относительно молодого герцога де Росбюри, который показался ей влюбленным в меня. Она его любила и заподозрила во мне соперницу. Она ошибалась. Она засыпала меня подарками и отправила к моей матери, где я два года занималась рукоделием. Г-н Лебель, метрдотель посла, спросил меня четыре дня назад, пойду ли я в услужение к итальянскому сеньору в качестве горничной, и сказал мне условия. Я согласилась, имея всегда желание увидеть Италию; это желание явилось причиной моего легкомыслия, я согласилась, и вот, я здесь.

— О каком легкомыслии вы говорите?

— О приезде моем сюда, не узнав предварительно о вас.

— Вы бы не приехали, если бы узнали обо мне заранее?

— Нет, разумеется, потому что здесь у меня не будет таких условий, как у других женщин. Вам не кажется, что вы не можете иметь горничную вроде меня, чтобы при этом не говорили, что вы держите меня для других целей?

— Я ожидал этого, потому что вы очень красивы, а я не выгляжу как осьминог, но я не обращаю на это внимания.

— Я бы тоже не обращала на это внимания, если бы мое состояние позволяло мне пренебрегать этими предрассудками.

— Иными словами, моя красавица, вы настроены вернуться в Лозанну.

— Не теперь, так как это доставит вам проблемы. Смогут подумать, что вы мне не понравились из-за слишком свободного поведения, и вы, быть может, составите обо мне ошибочное суждение.

— Что я подумаю? Прошу вас.

— Вы решите, что я хочу вас к этому расположить.

— Такое могло бы быть, так как ваш резкий и необъяснимый отъезд меня живо заденет. Но, тем не менее, я на вас сердит. При таком образе мыслей вы не можете ни добровольно остаться у меня, ни уехать. Но вам, однако, надо принять решение.

— Я его приняла. Я остаюсь, и я почто уверена, что не пожалею об этом.

— Ваше решение мне нравится; но есть одна трудность.

— Не будете ли вы добры мне ее объяснить?

— Я должен, дорогая Дюбуа. Не должно быть никакой печали и никаких щепетильностей.

— Вы никогда не найдете меня печальной; но пожалуйста, давайте объяснимся насчет слова щепетильность. По поводу чего вы ожидаете щепетильности?

— Мне это нравится. Слово щепетильность в обычном смысле означает суеверное негодование по поводу действий, которые предполагаются порочными, хотя на самом деле могут быть вполне невинны.