Истребители аварий
Шрифт:
Что можно извлечь даже из неудач? Только то, что группы Лапина на исследованных путях нет. Это значит, что она пошла другим, неисследованным путем... Так... Все исследованные пути – достаточно логичные и последовательные. Пусть даже и тупиковые с той стороны хребта. Значит, они могли пойти путем совсем нелогичным и неестественным. Что их могло заставить? Непогода, спешка, отсутствие продуктов, моральное угнетение от гибели товарища. Возможно, все эти причины в комплексе. А каков этот нелогичный путь? Предположим, что опять в тупик. Но как, куда в тупик? Все то же! Опять назойливая старая мысль о боковом отроге. Они вместо основного хребта Иныльчек-Тау могли перевалить через боковой отрог и заблудиться, сваливаясь с него назад, в сторону ледника Каинды. Такое развитие событий изначально предвидели, поэтому по возможности просматривали боковые отроги при выходе на гребень Иныльчек-тау, а в одном месте даже перешли через такой отрог. Траверсировали гребень, ища записки, туры, спусковые петли и крючья... Что здесь не сходится? Что мы могли не увидеть? Того, что у нас на «третьей очереди» исследования, за границами зон поиска? Очень сомнительно, что мы там что-то найдем! Уверен, что поворот туда будет ошибкой!
А все ли увидели на обследованном участке?.. Мелькнула мысль. И сразу отбросил. Она показалась слишком несущественной и легковесной. Но она возникла снова, стала тревожить напряженное сознание все больше и больше. Соображение казалось слишком «легким» и незначительным, но другого у Вадима просто не было. В конце концов, когда уже все улеглись спать, Вадим решился поделиться им с руководителем. Вот только сейчас или утром? Если тот спит, то утром.
– Павел Андреевич, – тихо позвал, чуть слышно.
– Что, Дима, – Романцов тоже не спал, обдумывая ситуацию.
Романцов тоже находился в тяжелых размышлениях, но эта тяжесть вызывалась не недоверием к Воронину, нет! Руководитель поисковых групп ни на кого не собирался перекладывать ответственность за свои решения. А решения, им одобренные, были ЕГО решениями. Вот ответственность за них угнетала. И еще угнетал сознание самый трудный вопрос спасателя: не поздно ли?.. Может, их уже нет в живых?.. Если Вадим подсознательно не хотел допустить даже мысли об этом, то Романцов изначально не мог не начать разработку и этой версии. Конечно, ее нельзя считать главной, поскольку главной целью спасателей является спасение, а не установление факта и причин гибели. Это – второе... Но по мере затяжки сроков поиска вероятность тяжелого исхода неуклонно увеличивалась. И соответственно, уменьшалась вероятность спасения, уменьшалась с каждым новым днем в геометрической прогрессии в 2–3 раза... А считать надо с момента истечения «нормального» срока выхода группы, с 13–14 августа... Но вероятность аварии и связанной с ней задержки еще не есть вероятность гибели всех... Здесь много шкал оценок, по каждой из которых свой счет составляющих «за» и «против», причем весьма различный. Чтобы ситуация прояснилась, нужна информация самая разнообразная и строго упорядоченная. Пока же собранной информации слишком мало...
Взгляд на маршруте все время стремился зацепиться за места возможной катастрофы, – за свежие выносы обвалов льда, снега и скал. В двух-трех местах следы таких обвалов значительны и при крайне неблагоприятной ситуации могли похоронить целиком группу из четырех человек... Что могло еще произойти? Мог случиться обвал карниза на гребне: четверо вышли на гребень хребта или бокового отрога, на карниз-наддув и тот не выдержал, и увлек всех в пропасть... Ушли «с концами», и тела замело снегом!.. Что еще? Коллективное замерзание в условиях суровой непогоды. Период-то непогоды был, но не слишком длительный. Такое могло случиться, если ветрюга и метель застали их на незащищенном месте, на высоком гребне... Вопрос... Мог быть и коллективный срыв с разрушением всей цепи страховки. Обычно это происходит так: срывается один и сильным рывком сдергивает других, если не выдерживают главные звенья закрепления веревок на рельефе... Вот по таким основным сценариям развивается большинство коллективных, групповых аварий. Бывает, что авария развивается цепочкой: одна индивидуальная авария вызывает следующую, разобщение группы и гибель поодиночке. И индивидуальные аварии складываются в аварию всей группы. Но обычно такое развитие событий как ударом разбрасывает группу, отдельных участников и их снаряжение, поэтому остается немало следов и их легче обнаружить. Здесь, похоже, аварийная группа не разобщена...
Романцов пытался заметить, запомнить и записать сведения о главных деталях: расположении свежих выносов лавин, состоянии снега и ледосбросов, положение и размеры снежных карнизов, солнечную ориентацию склонов и преимущественные направления ветра. Все эти данные не могли дать ответа на вопрос, где и как произошла авария, но при тщательной систематизации они могли вывести поиск на правильный путь. У Романцова внутри укреплялось осознание того, что они где-то промахнулись, пролетели мимо в ходе поиска. Что они изначально не ошиблись в выборе направления движения и в выборе тактики... Но где же, в чем промахи? Где тот узел, в котором они отклонились от верного направления, что-то не увидели, или не смогли увидеть?..
«Спасы» – дело серьезное. Все спасатели не только старались работать изо всех сил, но усталость накапливалась и из-за повышенного психологического напряжения. В обычной обстановке похода или восхождения такое напряжение снимается шуткой, отвлечением на работу, естественной забывчивостью про мелкие невзгоды. Здесь же эти элементы снятия стресса присутствовали, но в существенно угнетенном состоянии. На подсознание давило ощущение близости человеческой трагедии. И чувство бессилия. Об этом можно забыть, но ненадолго. Этот спуск на Каинды, этот возврат, как вынужденное отступление, не могли не вызвать и у Романцова горьких чувств поражения, недодуманности, недоработки, крайней неудовлетворенности и ощущения ситуационного тупика. Упреками и обвинениями здесь не поможешь, они только накалят ситуацию. Нервы напряжены у всех, поэтому требуется предельная сдержанность. А шансы спасти пропавших оставляет, видимо, только версия их вынужденной технической задержки. Что же могло задержать? На этой ноте размышления Романцова были прерваны словами Вадима.
– Возникла у меня одна мысль, Павел Андреевич, хочу о ней поделиться. Быть может, чепуха все это, но ничего другого пока придумать не могу!
– Ну и что же за мысль такая?
– Я буду говорить, а вы меня отбивайте. Логически. Я все о том же. Они могли перевалить не через основной хребет, а через боковой отрог.
– Ну, это мы допускали с самого начала.
– И поэтому просматривали ущелья с узловых точек, сверху, да?
– Да.
– Мне кажется, мы не все увидели. По крайней мере, в последнем ущелье, на стыке участков. Я вижу здесь недоработку. Здесь, между основными отрогами от хребта могут лежать один-два дополнительных, не обозначенных на схемах, менее протяженных. А внизу при нашем наблюдении все прикрывала облачность. Мансуров ничего не увидел, но он ничего не увидел не на скате того отрога, который был под нами. Мы тоже не увидели ската того отрога, на котором находился Мансуров. Между нами мог находиться еще один промежуточный отрог! А может, и два. Вот такой расклад. И еще момент: мы наблюдали с узловой точки бокового отрога, находясь в главном хребте. Но мы не выходили на седловину этого отрога, через которую они и могли перевалить на запад, ошибочно приняв ее за перевал в главном хребте. Или через седловину отрога, на котором был Мансуров, в направлении на восток? Такое тоже возможно, если он на нее не выходил, наблюдая, как и мы, с главного хребта. Кроме того, возник у нас разрыв по времени: мы и Мансуров просматривали этот участок в разное время, со сдвигом более чем на двое суток. А за это время могли произойти изменения. Лапин мог еще не выйти на наблюдаемый Мансуровым участок, если... Если он находился где-то здесь, между нами и группой Мансурова, в этом ущелье ниже седловины. Если есть у нас «слабина» поиска, то она – на стыке участков. Есть она! Чувствую. На войне слабина всегда на стыке частей и соединений. У нас, возможно, тоже...
Помолчали. Романцов обдумывал. Потом задумчиво произнес:
– Да, тоненькая ниточка... Туда ли она поведет?
Вадима будто ударило током! Ниточка! Опять ниточка! Нитка! Бело-голубая, свисающая с тряпки! С какой тряпки? Когда? Да! Когда Лида протирала ботинки от воды и снега. Тот ее мимолетный полуоборот назад и взгляд. Это на мгновение мелькнуло на заднем плане у нее в руке и снова пропало. Эта тряпочка, этот упаковочный мешок для продуктов. Бело-голубой, мокрый, выцветший. Их всего было? Четыре-пять? Не помню! Но помню, что у меня был только один. И в него я, помнится, завернул свой ремнабор! Где он?
– Павел Андреевич, я вспомнил вдруг одну вещь. Надо проверить. Чуть пошевелюсь.
Вадим быстро нащупал в кармане рюкзака мешок с ремнабором – мешок лежал на месте. На нем четко виднелась надпись «4З». Четвертый завтрак, завтрак четвертого дня похода! А тот, что был у Лиды?
– Павел Андреевич, вы не видели той тряпки, которой Лида протирала ботинки? Мне показалось, что это такой же мешок, как этот!
– Кажется, она оставила снаружи, в изголовье. Посмотри там.
Пошарив рукой за пологом палатки, Вадим действительно нащупал влажную тряпицу, достал и развернул ее. Да, она из такого же материала, как и мешок Вадима. Еле заметная, размытая надпись на ней... «13У»... Тринадцатый ужин!..
– У меня, в моей рюкзачной укладке этого мешка не было. Помню, что не было! Могла ли она попасть ко мне случайно?.. Взятая, например, на Каинды, у ребят?.. Нет! Свои вещи я хорошо знаю. Что-то здесь странное.
– Ну-ка, давай, разбудим, – сказал Романцов, – Лидаша!.. Лида!..
Лида, едва очнувшись, не сразу поняла, о чем речь, но потом вспомнила.
– Я думала, что тряпочку кто-то из вас оставил у самой палатки на камне. Я не придала ей значение... Да, она лежала не на камне, а между камнями... Провалилась так, что сверху ее почти не было видно. Я ее заметила, сидя в палатке, и вначале не подняла, но потом, когда понадобилось чем-то протереть ботинки... Ведь на глазах у всех...