Иудаизм. Древнейшая мировая религия
Шрифт:
Но разве ее не отринули уже давно читатели чуткие и тонкие? Некоторые теологи отмалчивались или апеллировали к непознаваемости путей Божиих. Скажем, Хешель писал так, словно богословия Холокоста вообще не существует, хотя его собственная жизнь чуть не была разрушена Холокостом, и многие члены его семьи погибли [111] . Отдельные авторы (в частности, Элиэзер Берковиц [112] ) взяли на вооружение концепцию «сокрытия Лика» («хестер паним»): временами Бог как бы отходит от человеческих дел, чтобы люди полностью вкусили плоды своей свободы, будь-то во благо или во зло. В целом это вариация на тему известной философской уловки со свободой воли: Бог дает человеку свободную волю, а это неизбежно предполагает ограничение божественного могущества. Впрочем, теисты в большинстве своем не в восторге от подобной апологетики: ущемляется учение о Промысле Божием, да и вообще, как мы тогда можем говорить, что Бог печется о нас, если он
111
Eugene Borowitz, Remembering the Covenant(Philadelphia, 1991), 28, высказывает следующую мысль: Хешель «полагал, что все, что можно было сказать, уже сказано им при обсуждении общей проблемы теодицеи, а намного более великое страдание, пережитое нами недавно, требует не слов, а молчания».
112
Eliezer Berkowitz, Faith After the Holocaust(New York, 1973), 94сл.
А что же Мартин Бубер, чье представление о Боге как о «вечном Ты» ознаменовало решительный отход от теологии прежних времен (поскольку любой разговор о божественных атрибутах превращает Бога из «Ты» в «оно»)? Ему пришлось подкорректировать свои взгляды. В самом деле, если Бог именуется «Я-буду-там», почему Он отсутствовал во время Холокоста? Бубер стал говорить о затмении Бога. Если нам трудно смириться с отсутствием любящих родителей, когда мы нуждаемся в них, нам еще труднее принять отсутствие Бога. Наша задача состоит не в том, чтобы объяснить его, а чтобы научиться преодолевать его, поддерживать отношения с Богом, невзирая на кажущееся предательство этих отношений.
До сих пор никакая новая теология, возникшая из размышлений о Шоа, не может сравниться по дерзновению и воздействию ни с учением библейских пророков, которые проповедовали после катастрофы вавилонского плена, ни с учением раввинов после разорения Израиля римлянами, ни с лурианской Каббалой, которая возникла после испанской Реконкисты. Правда, выводы делать преждевременно: слишком мало времени прошло. У авторов первых поколений после Холокоста доминировали тема утешения и призыв сохранять верность еврейским ценностям. Глубокая ностальгия Абрахама Джошуа Хешеля («Земля Господня»), уверенность Игнаца Мейбаума («Еврейский дом») и слова Эмиля Факенхайма о голосе из Освенцима, повелевающем евреям выжить, – все это тем или иным образом выражает отказ «предоставить Гитлеру посмертную победу» (Факенхайм). [113] Сейчас уже делаются попытки преодолеть тупик богословия после Холокоста, но основные прорывы еще впереди.
113
Emil Fackenheim, God’s Presence in History: Jewish Affirmations and Philosophical Reflections(New York, 1970), 84.
Новые рубежи
Хотя реального прогресса в обсуждении центральных проблем еврейской теологии пока не достигнуто, появилось много нового в более частных вопросах. Эти разработки вызывают широкий интерес и в конце концов несомненно вольются в мейнстрим.
Такая судьба уже отчасти постигла феминистскую теологию, которая всерьез возникла в 1970-е годы в ходе попыток преодолеть подчиненный статус женщин в иудаизме. Разговор шел главным образом о патриархальных образах Бога в богослужении (Отец, Царь, Судья). Как часто бывает в теологии, мало-помалу выяснилось, что проблематика носит намного более широкий и глубокий характер, чем думали первоначально. В настоящее время дискуссия идет уже не только о «половой принадлежности» Бога, но и вообще о природе и деяниях Бога (если смотреть на них с феминистской точки зрения). Удалось прояснить некоторые недоразумения, в частности, понять чисто метафорический и образный характер библейских и богослужебных образов (хотя это не вполне снимает их проблематичность), а также возможность самых разных путей обращения к Богу. Феминистки ввели в активное использования некоторые древние образы Бога (Мать, Кормительница) и делают акцент на женском поле Шехины [114] .
114
Об этом вопросе см. интересный сборник статей в: Susannah Heschel, ed., On Being a Jewish Feminist: A Reader(New York, 1983); и Judith Plaskow, Standing Again at Sinai: Judaism from a Feminist Perspective(San Francisco, 1990). Книга Плашкоу – очень важная.
В последнее время разговоры идут и об экологии, причем всплывают старые тексты, давно забытые или считавшиеся маргинальными. Как известно, концепция Бога как Творца и Зиждителя играет фундаментальную роль в классической теологии, и есть много талмудических и более поздних раввинистических учений о том, как правильно относиться к природе, однако лишь недавно они были включены в целостную аргументацию в контексте широкой экологической проблематики. [115]
Впрочем, не надо думать, что богословские дискуссии широко распространены в еврейском мире. Если судить по еврейским газетам и журналам, они находятся далеко не в центре внимания. Причины такого пренебрежения многообразны. С одной стороны, сказывается господство секулярных и материалистических ценностей, да и раны Холокоста еще не зажили. С другой стороны, многие не определились, как быть с такой важной особенностью современного еврейства как плюрализм. Религиозным деноминациям трудно найти общую платформу, с позиции которой можно приступить к конструктивным дискуссиям о богословских расхождениях. Еще труднее вообразить серьезные дискуссии о месте Бога в еврейской жизни между религиозными и секулярными евреями.
115
См. статьи в сборнике: Martin D. Yaffe, Judaism and Environmental Ethics: A Reader(Lanham, MD, 2001); Hava Tirosh-Samuelson, ed., Judaism and Ecology: Created World and Revealed Word(Boston, MA), 2002.
Если наше понимание ситуации правильно, то мешает не отсутствие тем для дискуссии, а отсутствие общего языка.
VIII. Цели
В данной главе мы поговорим о том, как быть хорошим евреем и зачем это делать. На сей счет есть очень простые ответы, но ни один из них не довлеет над другими. Следовательно, придется сделать весьма широкий обзор. Мы начнем с библейских ответов и их понимания в последующей традиции. Какие качества должен прежде всего воплощать еврей в своей жизни?
Святость
В Книге Исход сказано:
Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым. (Исх 19:4-6)
Эти слова, сказанные израильтянам через Моисея у горы Синай, указывают на один из ключевых смыслов святости: Израиль отделен от других народов и посвящен на служение Богу, подобно тому как священники отделены от прочих людей и поставлены на служение Богу. Словом «святой» переводится еврейское «кадош» (соответственно «святость» – «кедуша»), то есть «отделенный», «посвященный», «особый». Молитвы очень часто говорят об «освящении» или посвящении народа.
В рассказе о Синайском откровении святость Израиля означает послушание заповедям Божиим и верность Его Завету. Дальнейшие тексты свяжут ее со святостью самого Бога: «Святы будьте, ибо свят Я, Господь, Бог ваш» (Лев 19:2). За этими словами следует серия установлений, причем среди первых – «субботы Мои храните; Я Господь, Бог ваш». Чуть позже сказано:
И соблюдайте заповеди Мои и исполняйте их. Я Господь. Не бесчестите святого имени Моего, чтоб Я был святим среди детей Израилевых. Я Господь, освящающий вас... (Лев 22:31-32)
Святости и освящению («кодеш», «киддуш») противостоят скверна и осквернение («хол», «хиллул»). Соблюдая заповеди, народ Израилев поддерживает святость Божию; нарушая заповеди, впадает в осквернение. В иудаизме есть понятие «освящения имени [Божьего]» («киддуш га-шем»), причем по сути это синоним мученичества, тогда как его противоположность, «осквернение имени» («хиллул га-шем») означает кощунство, навлечение бесчестия на имя Божие.
Святость Бога – непростое понятие. Имеется в виду уникальность Бога, его абсолютная инаковость и отделенность от всех других существ. Пророку Исаии было видение Господа, восседающего на возвышенном престоле. Вокруг престола же стояли крылатые херувимы и взывали друг ко другу: «Свят, Свят, Свят Господь воинств! Вся земля полна славы Его» (Ис 6:3). «Святой Бог» – одна из «печатей» в молитве «Амида», а при повторении кантором «Амиды» в конгрегации читают молитву под названием «Кедуша» («Святость»). Она содержит прямую отсылку к видению Исаии:
Мы освятим имя Твое в мире, подобно тому как оно святится в высших небесах, – как написано пророком Твоим: «И взывали они друг ко другу: «Свят, Свят, Свят Господь воинств! Вся земля полна славы Его».
О святости Божией упоминается и в некоторых других молитвах, например в молитве «Каддиш» («Освящение»), которая начинается так: «Возвеличено и освящено да будет великое имя Его в мире, который Он сотворил по воле своей...»
В библейские времена священники, потомки Аарона, были «святы для Господа». Эти слова даже были начертаны на головном уборе первосвященника, прямо над лбом (Исх 28:36). Они служили в Храме, который именовался «Микдаш» («Святилище»). Внутреннее святилище Храма – это Святое Святых, но и весь город Иерусалим, в котором находился Храм, считался святым городом. Нам сейчас трудно вообразить чувство святости, которое сопутствовало Храму, хотя некоторые намеки на него сохраняются в синагоге и даже жизни еврейского дома. Заметим, что синагога неесть освященное здание. Никакая часть ее или предметы обстановки не воспринимаются как святые (лишь ковчег для свитков именуется «святым ковчегом», «арон га-кодеш»). Наследственные священники существуют до сих пор, но они ничем от остальных людей не отличаются: от их прежнего статуса остался лишь запрет соприкасаться с трупом, за исключением трупа близкого родственника (Лев 21:7). Еще иврит иногда называют «священным языком» (или «языком святилища» – «лашон га-кодеш»), поскольку он был языком храмового богослужения.