Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
– А зачем?
– негромко спросил Иван.
– Зачем? А затем, что вы как кандалы на ногах у нас. Висите, путаете, темпы снижаете…
– Чего - темпы?
– все так же негромко, спокойно допытывался Иван.
– Чего? Построения коммунизма, вот чего!…
– Так ведь коммунизм - это не павильон на выставке, - сказал Иван.
От неожиданности Сергей не нашелся что сказать, да так и остался с открытым ртом.
– Правильно!
– радостно крикнул Вася.
– Точно вы ему врезали, Иван Трофимыч!
– Чтобы радостно всем, - зачастил Михалыч.
– Чтоб справедливость, чтоб уважение было!
– И чтобы без таких, как ты!
– вдруг с ненавистью выкрикнул Вася.
– На порог таких не пустим!
– Да, парень, опять ты не в ту сторону тельняшку рванул, - с усмешкой сказал плотовщик.
– Играешь по-крупному, к банку, понимаешь ли, рвешься, а сам как был, так и остался: весь мокрый и рупь в руке.
За столом дружно рассмеялись. Даже сидевший поодаль Степаныч пронзительно захихикал:
– Рупь в руке! Точно про него! Ну, точно! Он ведь, это, ко мне бегал, мужики, да! Просил, значит, чтоб я не жаловался. Рупь в руке!…
Отсмеялись. Иван сказал тихо:
– Ты прости нас, Паша. Забылись.
– Ничего. Он веселье любил…
Сергей, путаясь и злясь, пытался что-то сказать - его уже не слушали. Плотовщик встал, заглушил басом:
– Одно могу сказать тебе, парень: ступай-ка ты к Николай Николаевичу, пока, понимаешь ли, не поздно. И просись отсюда… по собственному желанию.
И стал прощаться с хозяйкой. Сергей крикнул Еленке:
– Пошли!
Еленка молча затрясла головой, отвернулась. Сергей растерянно топтался у дверей.
– Ну, что ты? Ну, кому говорю?…
– А она - не хочет, - сказала Лида, загородив Еленку.
– Не жена еще, не командуй.
– А ты на нее рапортичку напиши!
– крикнул Вася.
Сергей вышел, остервенело хлопнув дверью.
– Ну вот и хорошо, - сказала Лида.
– Может, чайку кому? Налить, Еленка?
Еленка вдруг вскочила, в упор, отчаянно глядя на Ивана. Губы ее прыгали, и слова не получались, и она, оттолкнув Лидуху, выбежала из комнаты.
"Семнадцатый" медленно тащился по реке, волоча огромную баржу, набитую предназначенным на убой скотом. Испуганные животные ревели, толкались, наваливались на трещавшие перегородки. Лохматый мужик, матерно ругаясь, щелкал бичом.
– Ползем, - злился Сергей.
– Ну, как на вчерашних похоронах, ей-богу…
Утром он сбегал в партком, потолковал с Пахомовым. Вернулся, сияя:
– Нас в Юрьевец посылают. За корреспондентом этим, из "Водника".
А баржа еле ползла. "Семнадцатый" выбивался из сил, но скорость не увеличивалась. И Сергей очень боялся, что не поспеет и в Юрьевец пошлют другого.
– Ой, ползем!…
Еленка не слышала его. Из головы не выходил вчерашний день, деловитый стук молотка, осунувшееся лицо Ивана, разговор за столом и смех - презрительный, уничтожающий, победный. Еленка делала все, что должна была делать, но делала словно во сне, не слыша и не замечая ничего вокруг.
Приемный пункт "Заготскота" был почти напротив деревни, где вчера справляли поминки. Берег здесь круто уходил вверх, под ним притулилась дощатая пристань. Сергей долго подводил к ней баржу, стараясь как можно мягче коснуться ветхого сооружения. Лохматый шкипер и пожилая женщина-матрос канителились с чалкой, баржу занесло, потом с ходу сунуло в устои. Пристань заскрипела, Сергей заорал:
– Эй, на барже! Гони скорее, некогда мне!
– А ты подсоби!
– крикнул шкипер.
– Вдвоем зачикаемся: косогорина-то какая.
Сергей подтянулся к барже, заглушил мотор.
– Идем, Еленка. Помочь надо, а то до обеда простоим.
Коровы с трудом преодолевали крутой подъем. Падали на колени, съезжали, останавливались, но свист и крики погонщиков, пришедших из пункта, снова гнали их вперед.
– Быстрее!
– кричал Сергей.
– Останавливаться не давай.
– Пегую гони, пегую!…
– Но, зараза! Пошла!
В реве, мычанье, топоте гасли голоса. Пыль тяжело клубилась над медленно бредущими животными.
– Гони! Гони, не давай стоять!…
Молодняк, теснясь и толкаясь, шел сзади. Еленка и пожилая смывали с палубы грязь, лохматый ушел в контору. Сергей покричал, покомандовал и вернулся на баржу.
– Живей, бабоньки, время не ждет!…
Схватил ведро, черпал из-за борта, как заведенный. Еленка драила палубу шваброй.
Скот втягивался во двор приемного пункта. Остатки молодняка поднимались к вершине.
– Живей, бабоньки! Опаздываем.
Рыжая телочка с белой отметинкой на лбу, шедшая в конце стада, вдруг остановилась, счастливо избежала кнута погонщика и, повернувшись, галопом понеслась вниз, к барже.
– Держи!… - крикнул погонщик.
– Телку держи!…
Телка с ходу сшибла уже заложенный брус, вбежала на палубу. Пожилая бросилась наперерез, но телка миновала ее и доверчиво ткнулась теплыми губами в Еленку.
– Звездочка!… - Еленка опустила швабру.
– Гони ее!… - кричал погонщик.
– Гони, ворота запираем!…
А телочка ласково лизала Еленкины руки, тыкалась в них, тяжело дыша.
– Гони!… - крикнул Сергей.
– Что ты там?
– Ох, Сережа… - вздохнула Еленка.
– Это же их телка. Их, понимаешь?
– А что времени нет - это ты понимаешь?… - гаркнул Сергей и, схватив телку, потащил к проему загородки.
– Пошла!… Ну?… Пошла!…
Телка упиралась.
– Врешь!… Пойдешь, сволочь!…
Он остервенело начал бить ее.
– Не смей!… - вдруг дико закричала Еленка.
– Не смей, зверь, не смей!…