Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Васильев Борис Львович

–  Это же когда было-то, мать?
– улыбаясь, спросил шкипер.
– Это тогда было, когда мы еще без химии жили. А теперь все смешалось и календарь твой недействительный.

–  То не мой календарь, а божий, - строго сказала старуха.
– Земля по божьему календарю творит.

–  Ну, насчет приметы это верно, - сказал старик, сдаваясь.
– Коли черника, то и рожь. Это верно.

–  А насчет леща какая примета, Игнат Григорьич?
– спросил Иван.
– Пообещал я, понимаешь, Никифорову мальчонке…

–  Лещ вообще-то берет, - сказал шкипер.
– Однако жара стоит, звон в воздухе, а он этого не любит. В глубину ушел, к стрежню поближе. Попробуй с плотов, что против Никольских островов зачалены.

–  А на приваду что?

–  Кашку свари покруче: пшенку либо перловку. Анисовых капель добавь маленько, чтобы дух по воде шел. А червей я тебе дам.

Червей старик разводил сам в железном ящике, подсыпал им мучицы и спитого чаю, раз в два дня поливал разведенным молоком. Черви у него росли крупные, вертлявые, ярко-красные - один в один, не в пример бледным и тощим обитателям супесных берегов.

–  Давай, мать, за молоком завтра навостряйся, - озабоченно сказал старик.
– Пятые сутки червей одним чаем потчую.

–  А что же Машка-то ваша?
– спросила Еленка.
– Или забастовала?

Старуха горестно вздохнула, а шкипер засмеялся:

–  Тю-тю наша Машка! Продали мы Машку-то свою. Аккурат в Петровки и продали.

–  Продали?… - ахнула Еленка.
– Да как же так?

–  Расскажи, мать. Повесели гостей!
– смеялся шкипер.

–  Смеху тут немного, - вздохнула старуха.
– А дело было так. Задумала я козленочка поиметь…

–  Это она задумала, она!… - хохотал шкипер.
– Не Машка, Трофимыч, а она!

–  Да будет тебе, - отмахнулась старуха.
– Ну, покормила я свою Машку, почистила, причесала - ладненькая такая козочка стала, аккуратненькая. Григорьич ей рюмочку поднес - заиграла моя Машка, как молодая: копытцами бьет, глаз имеет, трепещет вся. Ну, думаю, быть мне с козленочком. Привела ее на пункт, фельдшеру предъявила. Осмотрел ее фельдшер, огладил. "Давай, говорит, Кузьминична, с богом на святое дело. Сейчас, говорит, Борьку приведу". Отвел он меня во дворик, указал, куда Машку привязать, а сам ушел. Привязала, стою. Обошлось, думаю, не углядел фельдшер, что Машка-то ровня мне будет, если по козлиному веку считать. Только это я порадовалась, фельдшер козла вводит, Борьку то есть. Глянула я: батюшки светы, бугай! Ну, чистый бугай: грудь колесом, рога как оглобли и землю копытом роет. "Не мешай ему, - говорит фельдшер, - Кузьминична: дело он свое знает, породы знатнеющей, только, говорит, с норовом, паразит". Впустил он, значит, его, а сам пошел: дела, мол. Ну, я стою, жду. И Борька стоит. И Машка моя вздыхает, ножками перебирает, глаз на меня косит: перепугалась, видать. Машенька, говорю, касаточка, не бойся, говорю. Он, говорю, только с виду такой архаровец, а так - козлик как козлик. Только это я сказала, Борька вдруг фыркнул этак насмешливо, подскочил да как с разгона даст Машке в бок. Машка - и ножки кверху, а он, паразит, развернулся да этим же манером мне в зад рожищами-то своими! Я и с копыт долой. Валяемся вместе с Машкой в пыли, а он отошел в сторонку и ровно смеется над нами. Поднялась я: пойдем, говорю, Машка, домой. Видно, говорю, стары мы с тобой стали: фельдшера еще обмануть можем, а уж козлов этих чертовых…

–  Разобрался козел-то!
– весело кричал старик.
– Сразу, брат, и разобрался, и меры принял!…

–  Вот и решили мы Машку продать, - вздохнула старуха, не обращая внимания на шумную веселость мужа.
– В Петров день и продали. Наревелась я, как веревку-то из полы в полу передавала, а этот, - она кивнула на шкипера, - только водку глотал да песни орал с радости.

–  С горя, мать, с горя!
– сказал шкипер.
– И мне Машку жалко, но обновление в жизни должно быть.

–  Неужели продали?
– тихо спросила Еленка, все еще не веря.

–  Уговорил, - опять вздохнула старуха.
– Неделю балабонил: телка, говорит, купим.

–  Телок-то получше будет, - сказал вдруг Сергей.

–  Да, - сказал старик, закуривая, - коза - ту хоть газетами корми, а коровке сенцо подавай.

–  Ну, вот и на попятный, - пригорюнилась Авдотья Кузьминична.
– Ну, ровно чуяла я…

–  Будет, мать, у тебя телок, будет, - сказал шкипер.
– Я от своего слова сроду еще не отказывался. А что сено теперь дороже молочка, так это тоже надо учесть.

–  Без коровушки и дом не дом, а так, общежитие, - тихо сказала старуха.
– Ты вот, Еленка, не понимаешь этого, а когда зимой-то стоит она за стеной да вздыхает, до того тепло на душе становится, до того радостно… Это ведь скотина добрая, незлобивая, а уж такая ласковая, такая привязчивая, что и человек рядом с нею ровно оттаивает. И уж не о суетности мирской, а о вечном думает, о добром…

–  Христианка ты у меня, мать, - улыбнулся шкипер.
– Чуть что - сразу по Писанию.

–  Крестьянка, - строго поправила старуха.
– Крестьянка я, Игнаша, крестьянская дочь.

–  А ты, Игнат Григорьич, с колхозом насчет сена не говорил?
– спросил Иван.
– Может, столкуешься: выделят деляночку. А с покосом мы тебе всегда поможем.

–  Покос не вопрос, да осока в цене высока, - улыбнулся шкипер.
– Тыщу лет деды наши осоку эту с низин выводили, а мы ее обратно единым махом.

–  Как это так?
– спросил Сергей.

–  Просто, парень: пойму затопили. Все заливные луга, все низиночки да ложки под воду ушли, а остались одни косогоры, где сроду ничего, кроме бурьяна, и не росло.

–  Да, убили красу, - вздохнула старуха.

–  Странные это рассуждения, - сказал Сергей.
– Много чего, конечно, жалко, но не это же главное. Главное - электроэнергия. Энергия, а не цветочки в девичьи веночки. А потом - чего старое-то жалеть? Отгуляло и - не брыкайся!…

–  О сегодняшнем дне все стараемся, - перебил шкипер.
– Сегодня купить на рупь пятаков, а завтра - хоть трава не расти. Так?

–  Не так!
– резко сказал Сергей.
– Энергия - это и сегодня, и завтра, и вообще… Красоты не будет, да? Ну, этой не будет, так другая будет, велика ли важность.

–  Ладно, отложим красоту.
– Шкипер надел очки и достал книгу, которую читал до их прихода.
– Парень, я вижу, ты деловой, и красота тебе - как безногому валенки. Давай и мы по-деловому рассудим. Знаешь ли ты, парень, что такое луг вырастить? Не год на это уходит, не сто лет - тысяча. Тысячу лет люди луга эти пестовали, кочкарник да лютик всякий на нет сводили, кусты корчевали, болота сбрасывали. И лугам цены не было, и скот нагуливался тут такой, какой сейчас только на выставке и увидишь. Теперь же луга эти под воду ушли карасям на утеху, низины позатопило, и всего в приплоде имеем одну осоку да болотный мох.