Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
Иван наладил кольцовки, сшил из куска старой марли мешочки под приваду, разыскал грузы к ним. К тому времени вернулась Еленка, принесла червей, села рядом, долго смотрела, как Иван привязывает к каждому мешочку по массивному звену от якорной цепи.
В семь пришел Вовка с отцовским ватником под мышкой. Перебрался на катер, молча, как взрослый, подал Ивану руку.
– Был у отца-то, Вова?
– Был.
– Вовка шмыгнул носом, отвернулся.
– Лежит…
Губы его подозрительно дрожали, и Иван сразу же бодро и неискренне заговорил
– Кольцовки сделал, Вова. Вот, гляди, в кольцо жилку от привады опустишь, а на крючки, значит, червей…
– Без поплавка?
– солидно спросил Вовка.
– А зачем он? На кольцовку крупная рыба идет. Станет брать - заметишь: пружинка задергается.
Из кубрика вылез Сергей. Зевнул, потянувшись:
– Сморила меня радиотехника…
– Сейчас к Никольским островам пойдем, - сказал Иван.
– Там рыбачить будем, вернемся утром. Приходи к семи.
– Почему это?
– Сергей непонимающе моргал.
– Ты вроде к Шуре обещался.
– Ах, к Шуре!
– Сергей расхохотался.
– Да на кой она мне.
– А она - ждет, - не глядя, сказал Иван.
– Не знаю, конечно.
– Подождет да перестанет, - равнодушно сказал Сергей.
– Это, капитан, все равно что с керосиновой бочкой обниматься.
– Не надо, - тихо сказал Иван.
– Чудак ты, Трофимыч! Ну, не буду, не буду, не хмурься.
Они отогнали катер к Никольским островам, зачалили за плот. Еленка осталась в кубрике, а мужчины и Вовка перебрались на мерно колыхающиеся пучки бревен. Иван выбрал место, показал мальчику, как ловить на кольцовку, забросил ему снасть…
Утром, отправив Вовку с уловом домой, Иван сходил в диспетчерскую, но там велели ждать: должен был прийти художник. Иван вернулся на катер, надел праздничный костюм и пошел к директору.
– У Юрия Ивановича оперативка, - сказала секретарша.
Иван потоптался, хотел было уйти, но тут из кабинета выглянул директор, отдал секретарше какие-то бумажки, спросил:
– Вы ко мне?
– К вам, - сказал Иван.
– Я насчет Никифорова.
– Да, да.
– Директор вздохнул.
– Большое несчастье, Иван Трофимыч. Проходите.
– Ссуду он брал, когда строился, - еще на ходу начал Иван.
– Сколько, не знаете?
– Да тыщи две, наверно. На десять лет, что ли.
– Так.
– Директор сделал пометку на календаре.
– В постройкоме?
По одному, по двое собирались на оперативку производственники: начальники участков, мастера, снабженцы. Здоровались с директором, с Иваном, рассаживались вдоль длинного стола, шептались, шуршали газетами. Иван умолкал, потом начинал рассказ снова, сбивался, но все-таки изложил главное: как бы скостить с Никифорова долг.
– Это возможно?
– спросил Федоров у главбуха.
– В принципе есть один ход: взять на себя задолженность за счет месткома вашего фонда, премиальных.
– Подработайте.
– Федоров опять записал что-то на перекидном календаре.
– И скажите Пронину насчет подарков семье.
От директора Иван пошел в бухгалтерию, получил премиальные на экипаж. Настроение у него было почти праздничное, и он тут же решил, что и он и Еленка должны отдать свои премии Федору.
Когда он вернулся на катер, художник уже кончил подкрашивать бортовые надписи. Иван полюбовался новым названием "Волгарь", выведенным на носу и на семи ведрах, стоявших на крыше рубки, - по букве на каждом ведре. Теперь художник выписывал это слово на спасательных кругах. Он пожал Ивану руку и молча протянул свернутые в трубку листы:
– На память.
Иван развернул: это были портреты команды, еще вчера висевшие возле конторы. Скуластые лица сурово глядели вдаль.
Потом они с помощником спустились в моторное отделение и долго возились, регулируя двигатель. Закончив, отогнали катер к затопленной барже и пошли в столовую, потому что Еленка уехала со стариками покупать долгожданную телку.
В столовой было шумно. Потолкавшись в очереди, долго блуждали с подносами, выискивая свободный столик.
– Иван Трофимыч! А Иван Трофимыч!…
Из угла махал незаметный морщинистый мужичонка неопределенного возраста, одетый в старенькую рубаху, аккуратно застегнутую до самого горла. У ног его лежал ватник, в швы которого навеки въелась древесная пыль, и большой ящик с плотницким инструментом.
– Здорово, Михалыч, - сказал Иван, подходя.
– Что-то давно не виделись.
– На запани работал, - очень радостно объявил Михалыч, торопливо глотая второе.
– Ты садись, Трофимыч, а я стоя похлебаю: стоя-то скорее выходит.
Он вскочил было, но Иван нажал ему на плечо и усадил на место.
– Успеется, Михалыч, жуй не спеша. Дома-то все в порядке?
– Слава богу, Трофимыч, слава богу. И корова справная, очень справная коровка попалась, так что не внакладе я оказался.
Он торопливо подхватил последний кусок и встал, освобождая Ивану место.
– Игнат Григорьич телка покупает, слыхал?
– спросил Иван, садясь.
– Козу-то Машку продали они.
– Стало быть, сенцо понадобится, - понизив голос, сказал Михалыч.
– А понадобится - так ты, Трофимыч, мне свистни. Я теперь тут работаю, при мастерских: свистни, и я враз прибегу. Я на косьбу гораздый, не гляди, что мослы рубаху рвут. Семижильный я, Трофимыч, право слово, семижильный!
– Может, и свистну, Михалыч. Как шкипер скажет.
– Тебе, Трофимыч, всегда - с дорогой душой. В полночь-заполночь дочку родную отдам.
– Вот и столковались!
– улыбнулся Иван, пожимая Михалычу руку.
– Жене поклон, Михалыч. Заходи.
Михалыч ушел, волоча тяжелый ящик. К этому времени стол освободился, Сергей расставил тарелки и отнес поднос к раздатке.
– Смешной мужик, - сказал он, воротясь.
– Тихий, - улыбнулся Иван.
– Тихий да невезучий - горемыка, словом. А плотник - золотые руки. Прямо артист.