Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
Теперь уже все толпились возле рубки: колхозный катер вечерами патрулировал по реке.
– Плакала наша работка… - вздохнул Михалыч.
– Ах ты господи, вот ведь не повезло, так не повезло…
И опять все замолчали, потому что молчал Иван, а ему одному принадлежало сейчас право решать. Но Иван упрямо держал максимальные обороты: катер дрожал как в лихорадке.
Справа открылся чуть видный в темноте пологий болотистый остров. Иван прижался вплотную к берегу: здесь течение было не таким сильным, но патрульный катер упорно шел в кильватере.
– Далеко?
– спросил Иван,
– Метров триста, - сказал Вася.
– Не уйдем, Трофимыч: у них и мотор посильнее, и катер не нагружен.
– Гаси топовые!… - крикнул Иван.
Сергей щелкнул выключателем, погасли опознавательные фонари, и тут же Иван стремительно заложил катер вправо, уходя в протоку.
– Куда?… - закричал шкипер.
– Мель там, Иван! Мель!…
– Как крикну, все на левый борт, - сказал Иван, до рези в глазах всматриваясь в черную, заросшую камышом протоку.
– Все - на один борт, поняли?
– Врежемся, Трофимыч, - сказал Вася.
– Еще днище пропорешь.
– Все - на левый борт, как крикну, - повторил Иван.
– Все - и бабы тоже. Готовьтесь. Только бы травы на винт не намотало…
Патруль чуть отстал: видно, капитан его не хотел рисковать в темноте, понимая, что все равно запер Ивана в ловушку.
– На борт!… - крикнул Иван, круто кладя руль.
– На борт!…
Все кинулись к борту, и "Волгарь", развернувшись, боком лег на волну, задирая винт. Днище скребнуло по грунту, катер дернуло раз, другой, третий, но, дергаясь, он пробивался вперед, поднимая винтом тучи песка и ила. Мокрая груда осоки, дрогнув, медленно поползла к борту, но катер, дернувшись еще раз, прошел мель, и Иван тут же выровнял его и погнал вперед, уходя в темноту.
– Ушли!… - торжествующе закричал Михалыч.
– Да, Трофимыч… - Старик покрутил головой.
– Всю жизнь на воде провел, а о таком не слыхивал. Орел ты, Иван Трофимыч.
– Лещ так перекаты проходит, - смущенно улыбаясь, сказал Иван.
– Замечал, Григорьич? Весной, когда на нерест идет. Встретит мель, ляжет на бок, хвостом работает и - вперед, вперед. Вот нагляделся я, значит, и - пригодилось. А вообще это скверно - убегать от закона. Очень скверно…
С перегрузкой на баржу все вышло гладко, и утром "Волгарь" стоял у диспетчерской, как всегда. Начались будни: обеды на ходу в грохочущем кубрике и простой, когда можно было половить рыбу для обеда; нудная буксировка плотов и доставка приказов; проводка барж и перевозка мелких случайных грузов. В понедельник директор отдал приказ, и Сергей начал регулярные занятия по радиотехнике. Он относился к ним очень серьезно, тщательно готовился, чертил схемы.
Вечерами Иван оставался один: Сергей уговорил Еленку заниматься в кружке. Отогнав катер к затопленной барже, Иван уходил к старикам и сидел там допоздна: помог шкиперу убрать сено, расширил закуток для телки, а когда не было работы, беседовал со шкипером или просто молча курил. Он не спешил теперь на катер.
На неделе зашла Паша: Федору стало лучше, он просил Ивана навестить его. В среду занятий не было, и они пошли втроем: Иван считал, что Сергей должен познакомиться с бывшим помощником.
– Должен так должен, - нехотя согласился
– Не знаю, капитан, будет ли ему приятно.
Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.
– Погоди, Иван Трофимыч, - вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям.
– Останься на два слова, а?
Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.
– Может, лекарство какое нужно или еще что?
– спросил Иван.
– Да не в этом дело, - вздохнул Федор.
– Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.
– Не знаю, - сказал Иван, подумав.
– Может быть, правильно.
– Да что правильно, что?
– зло дернулся Федор.
– Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…
– Ты, Федя, взвесь все, - мягко перебил Иван.
– Ты подумай.
– Так ведь на тебя же - в суд-то!…
– Ну и что?
– Иван помолчал.
– Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.
– Дурак ты, капитан!… - Федор дернулся, скрипнул зубами.
– Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.
– Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.
– Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!… Обещаешь?
– Ладно, Федя.
– Ну, затем и звал. А сейчас иди. Сестру покличь: боли, мол, начались…
В Юрьевец для консультаций приехал профессор из самой Костромы. Иван случайно узнал об этом и кинулся в больницу. Главврач, недовольно хмурясь, написал записку, предупредив, что профессор - человек занятой и вряд ли согласится ехать в такую даль. И Иван тут же решил, что уговорить заезжую знаменитость сможет только Сергей.
– Понимаешь, я две недели Сашка не видал…
– Что за вопрос, капитан!
– улыбнулся помощник.
– Надо - значит, надо.
Иван выправил документы на рейс, долго объяснял, как идти, куда швартоваться, где искать профессора. Потом отдал чалку и стоял на берегу, пока катер не скрылся за дальним поворотом.
Налегая на палку, он медленно взбирался по крутой тропинке к поселку. Конечно, можно было пройти до лестницы и подняться по ней, но Иван всегда ходил только здесь. Это была тропинка его детства - узкая, утоптанная до бетонной твердости: даже палка не оставляла следов. Когда-то он на одном дыхании взлетал наверх, а теперь полз с остановками, приволакивая хромую ногу.
Наверху он оглянулся, но катера не увидел даже за первой излучиной: видно, шел "Волгарь" куда ходче своего капитана.
У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.
За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.