Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
– Потянем, чего же не потянуть?…
Поначалу сгребать мокрую осоку показалось делом почти пустяковым. Но осока была не просто тяжелой; она была цепкой, как колючая проволока, пласты ее упорно свивались в большие вязкие комья, в которых намертво запутывались грабли.
– Ты руками, Сережа, - сказала Еленка.
Руки ее уже были порезаны в кровь, до волдырей искусаны комарами. Но она двигалась легко и гибко, словно не чувствуя усталости.
– Здоровая ты девка, - сказал Сергей.
– Привычная…
Через
– Готово, Игнат Григорьич.
– Ну что, мужики, отдохнем полчасика, а?
– спросил шкипер.
– Отдохнем, покурим и - двинем.
– Конечно, отдохните, - сказала Лида.
– Нам тут еще грести и грести.
Косцы побрели к костру, а Сергей еще дергал, пинал, волок проклятую осоку. Еленка мягко отобрала у него грабли.
– Покури. Главный труд впереди, Сережа.
Пошатываясь, Сергей подошел к костру и почти рухнул на хворост. Вася протянул ему папиросу, он взял ее и держал в руке, как свечку: не было сил прикурить.
– Воровство - это когда корысть есть, - сказал шкипер, мельком глянув на него.
– Украсть, продать да прогулять - вот воровство. Так я мыслю, Трофимыч?
– Мысль с совестью в разладе, - вздохнул Иван.
– Я горючее тоннами тащу, Григорьич - траву, Вася…
– Краску!
– засмеялся Вася.
– Облез наш лайнер, как апрельский кот, глядеть невозможно. Лидуха пилит: давай, мол, подновим, давай, мол, выкрасим. Пошел я краску добывать, а мне говорят: не положено. Ремонтные работы - зимой, сейчас средств нет. Я говорю: за мой счет. Все равно, говорят, не положено. Ну, плюнул я, сунул кладовщику на пол-литра, и краска сразу нашлась.
– А я гвозди, гвозди так добывал, - подхватил Михалыч.
– Крыша прохудилась, ремонту требует, а гвоздей в продаже нет. Я туда, я сюда - нету! Пришлось со стройки захватить. Несу домой, а душа трясется. Страх ведь, страх!…
– От бесхозяйственности все, - вздохнул Вася, - Почему в Юрьевце, скажем, гвозди есть, а у нас нету? Что стоит завезти их вовремя?
– Расторопности мало, это ты, Вася, правильно говоришь, - сказал Иван.
– И расторопности мало, и желания, и умения: вот и выходит, где - завал, а где - нехватка.
– Нет, это не воровство, - убежденно сказал шкипер.
– Ну, а внутри-то мышка, конечно, скребет, это ты верно сказал, Трофимыч. Живет в нас эта мышка, будь она трижды неладна, и ворочается, и сна не дает. В старину тоже так случалось, но тогда способ знали, как эту мышку из души выжить.
– Что за способ?
– спросил Вася.
– Каялись.
– Глупость это, Игнат Григорьич!
– Не скажи, Вася. Когда невмоготу - откровение требуется. Груз с души снять нужно, поделиться, очиститься. Без покаяния умереть боялись, очень боялись.
– Перед людьми надо ответ держать, а не перед попом, - сказал Иван.
Все молчали. Михалыч неуверенно улыбнулся.
– Пошли тягать.
– Шкипер достал из мешка веревки.
– Берите снасть, "муравьи.
Женщины помогали увязывать мокрую осоку, рывком подавали на плечи. Веревки намертво вонзались в тело, выламывая спину, и мужчины, оступаясь, медленно брели по болоту.
Иван упал под первой копной: подвела нога. Упал неудачно, не мог встать, а только дергался, шепотом ругаясь. Вася, бросив осоку, кинулся, поднял:
– Оставь вязанку. Потом подберу.
– Ладно, Вася. Допру.
Вася шел сбоку, уголком глаза наблюдая за Иваном и вовремя подставляя плечо, когда Иван оступался. Поэтому они подошли к берегу последними: шкипер и Михалыч уже сматывали веревки, а Сергей сидел на своей ноше, опустив голову.
– Не ходи больше, Трофимыч, - сказал старик.
– Отдышишься - тут попрыгай: сходни наладь, с катера все прими.
Иван кивнул: он понимал, что в этом деле не помощник. Выпростал из-под осоки веревку, сел рядом с Сергеем.
Михалыч, шкипер и Вася уже скрылись в лесу: чавканье сапог постепенно замирало вдали. Иван закурил, протянул пачку Сергею.
– Живот что-то схватило, - виновато соврал Сергей.
– Иди на катер.
– Ничего.
– Сергей встал.
– Отпускает вроде.
Пошел назад, сматывая на ходу веревку. Хвост ее долго волочился сзади, подскакивая на кочках.
На подходе встретились Михалыч и Вася: с новыми ношами они шли к катеру. Михалыч разминулся молча, а Вася сказал:
– С дальнего конца копешки бери.
– Портянка сбилась.
– Сергей поспешно и неуверенно улыбнулся.
– Переобувался там…
Последние охапки несли уже в сумерках. Черные осины тревожно звенели по сторонам. Сергей шел последним, пропустив вперед Лиду и Пашу.
Почти в темноте перетаскали осоку на катер. Это были последние усилия: даже Вася перестал улыбаться. Иван накрыл старым брезентом сырую, остро пахнущую болотом кучу.
– Отдыхайте.
Они вповалку улеглись на брезенте, и Сергей сразу же провалился в полудремоту. Слышал, как застучал двигатель, как, отваливая, плавно качнулся катер и пошел вверх, натужно гудя мотором.
– Свалили!
– выдохнул Вася.
– Здорово это, когда своего достигнешь. Вроде уважение к себе самому поднимается.
– Дело вы для меня великое сделали, ребята, - тихо сказал старик.
– Я за это…
– Ты нам за это покурить раздобудь, на том и сочтемся, - сказал Вася.
– Держи.
– Сергей достал мятую пачку.
– Не знаю, целы ли.
– Целые. Закуришь, Игнат Григорьич?
– Можно.
– Катер!… - крикнул Михалыч.
Сзади нагонял катер. С палубы его кричали что-то, неслышное за шумом двигателя, махали фонарем.