Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Васильев Борис Львович

–  Ну, с богом, мужики!
– торжественно сказал шкипер и широко, от плеча махнул косой.

С жестким хрустом осела под взмахом осока и, подхваченная пяткой, отлетела влево. Еще взмах - и следующая охапка пристроилась к первой, образуя начало валка.

–  Пошли!… - в восторге закричал Михалыч, взмахивая косой.
– Раз!… Раз!…

Он шел чуть согнувшись, прямо ставя ступни и приседая при каждом взмахе. Коса ходила легко, и так же легко, похрустывая, рушилась осока и ровным валком укладывалась слева от косца. Он на шаг продвигался вперед, одновременно вынося

косу, и с каждым махом рос валок, а по голой, начисто выбритой топи потянулись две параллельные полосы пробороненной ступнями почвы. Полосы эти быстро наполнялись водой.

Иван и Вася тоже начали косить. Движения их были плавны и свободны, и со стороны казалось, что труд этот прост.

"Подведу я их, - подумал Сергей, примериваясь для первого маха.
– Широко шагают, черти…"

Он с силой полоснул косой и обрадовался, когда осока покорно легла, срезанная остро отточенным лезвием. Шагнул, полоснул снова - и снова она рухнула, устилая путь. Ему пришлось подбирать ее полотном косы и оттаскивать в сторону, но он не останавливался, а шел и шел вперед.

–  Хорошо!… - крикнул Михалыч.
– Ах, хорошо!…

–  Погоди, не то к вечеру запоешь!
– отозвался Вася.

–  Знаем мы эти песенки, Вася! Певали!… - Михалыч воткнул держан в болото, торопясь, стащил с себя сырой ватник.

Шкипер уже заново отбивал косу. Иван остановился тоже, вытер полотно пучком осоки, проверил пальцем.

–  Наждак, а не осока.

–  Осока добрая, - сказал шкипер.
– До кустов дойдем - перекурим. Так, мужики?

Никто не отозвался. Косцы неторопливо двигались вперед, и осока с размеренным хрустом укладывалась в ровные, строгие валки.

Шкипер первым дошел до кустов, отбил полотно, не торопясь вернулся по прокосу назад, к началу. За ним по одному вернулись остальные; только Сергей еще топтался где-то в середине, и извилистые рельсы его пути были густо усыпаны осокой. Косцы закурили из Васиной пачки, а Михалыч прошел к Сергею. Постоял сзади, посмотрел, тронул за плечо.

–  Погоди, парень, погоди. Тужишься ты, косу таскаешь - не надо. Ты свободней держи. И пяточку к земле клони, пяточку самую. Она тебе травку и подберет, и в валок снесет. Гляди.

Он оттеснил чуть задохнувшегося Сергея, сделал несколько махов, не переставая поучать:

–  В замах идешь - силу отпускай, не трать попусту. А вниз повел - на себя резче прими. Тогда коса сама и срежет и уберет.

–  Иди, покурим!… - позвал Иван.
– Слышь, Сергей!…

–  Не заработал еще!
– отозвался Сергей, вновь становясь на место.
– Докошу - покурю.

–  Не гони, - сказал шкипер.
– Здесь призов не дают.

Покурив, они снова взялись за косы, и вскоре Михалыч догнал Сергея. Они почти не разговаривали: пройдя гон, возвращались, курили, отбивали косы и снова шли косить. Выбившись из их ритма, Сергей так и остался в одиночестве. Теперь он и косил один, и курил один, с каждым заходом ощущая, как наливается усталостью отвыкшее от таких нагрузок тело.

Взошло солнце. Косцы разделись до пояса: комары щадили в работе, атакуя только на перекурах. Зато пестрый

злой овод все чаще жалил потные спины.

Женщины развели костер. Паша готовила завтрак, а Еленка и Лида уже сгребали осоку в копны, чтобы она зря не мокла в воде.

–  Завтракать, мужики!… - крикнула Паша.

Косцы враз остановились, обтерли мокрые косы и воткнули держаки в топь. Только Сергей продолжал косить. Шкипер подошел, положил руку на его голое потное плечо:

–  Отдышись, парень.

–  До кустов дойду…

–  Весь день впереди. Намахаешься.

Сергей покорно воткнул косу и пошел к костру, чувствуя, как плывет и качается под ногами топь. У опушки Вася и Михалыч умывались в глубокой луже.

–  Ополоснись, Серега, - сказал Вася.
– Сразу посвежеет.

Сергей подошел, нехотя зачерпнул пригоршню холодной желтой воды, протер лицо.

–  Зла мужицкая работка?
– улыбнулся Михалыч.

–  Приспособится, - сказал Вася.
– Тут хитрости нету.

–  Есть хитрость!… - возразил Михалыч.
– В городе все быстрей норовят, все наскоком, все нахрапом. Нетерпеливые вы. А у нас так нельзя, не-ет, нельзя! У нас силу сберечь надо. Но - умеючи, умеючи, значит. Вот это и есть мужицкая хитрость.

Паша сварила ведро картошки с тушенкой, и они начисто выскребли ведро, напились чаю и сразу вернулись на недокошенные полосы.

–  Ну, мужики, до обеда должны все скосить, - сказал шкипер.
– Если осилим, - значит, выхватим это сенцо у бога из самой запазушки.

–  Не у бога, а у колхоза имени Первого мая, - улыбнулся Вася.

–  Сроду здесь колхоз не косил и косить не будет, - сказал Иван.
– А траве зря пропадать не положено.

Солнце вставало все выше, топь звенела полчищами слепней. От болота поднимался пар, пот струйками тек по спинам косцов; они все чаще отходили к опушке, где бил родник, и пили холодную желтую воду.

–  Как нога?
– спросил шкипер.
– Отдохнул бы.

–  Ничего.
– Иван сполоснул лицо, улыбнулся: - Погодка-то, а? Как заказанная…

Он врал, когда улыбался. Ногу ломило до пояса, он давно уже косил, стараясь не опираться на нее, но боль росла. Лечь бы сейчас, вытянуться - тогда отпустит. Но он не давал себе спуску. Никогда не давал: только начни болеть - и тело припомнит все осколки и пули, все контузии и ржавые сухари с болотной водой. Только распусти вожжи - не встанешь.

Поэтому он деловито ел за обедом пропахшую горьким осиновым дымом похлебку. Ел насильно: его мутило от боли и усталости.

–  Не могу, - сказал Сергей и бросил ложку.
– В глотку не лезет.

Он откинулся на кучу ломкого хвороста и закрыл глаза. Плыло, качалось болото…

–  Попей.

Он открыл глаза: Еленка протягивала большую эмалированную кружку.

–  Выпей, - повторила она.
– Нельзя же ничего не есть.

–  Ослабнешь, - сказал Иван.

Сергей хлебнул: в кружке было молоко. Прохладное, густое, почему-то чуть горьковатое.

–  Больше не коси, - сказал Вася.
– Что осталось, мы с Михалычем подберем, а вы копешки готовьте. Пудика по три потянем, Михалыч?