Июльская горячка = Неуловимый [СИ]
Шрифт:
— А почему именно к этой Ляле? — спросил Молчанов.
— Она самый авторитетный человек в городе по части золота. Среди цыган, разумеется, — пояснил Андрей. — Твой будущий постоянный «клиент».
— Да, «рыжье» она любит, своего не упустит, — подтвердил Демидов.
— Кстати, несмотря ни на что, очень даже неплохая цыганская семья, — поднял палец Андрей, — посмотришь, Владимир, а потом сравнишь с другими.
К удивлению Молчанова, они поехали не в частный сектор, так называемый "цыганский поселок", а к самым новым в городе пятиэтажкам, голубым красавцам с квартирами улучшенной планировки.
Дверь на втором этаже им открыла невысокая, худенькая цыганка неопределенного возраста, в синем цветастом халате. Густые волосы ее были зачесаны назад и собраны в пышный «узел».
— О, какие к нам гости пожаловали! — сказала она, как показалось Молчанову, даже с радостью.
Гости же действовали с удивительной нахрапистостью. Демин сразу же тормознул в прихожей рослого детину с чисто русским лицом и пролетарским обличьем.
— Ты кто такой? Что тут делаешь?
— Да сосед это наш, с третьего этажа, шофер, договаривались, чтобы он нас свозил в Железногорск, маме обследоваться в больнице надо! — зачастила на повышенных тонах цыганка.
Но Демин уже заставил мужика повернуться лицом к стенке, поднять руки и начал тщательно шмонать его по карманам и обшлагам пиджака.
Колодников тоже не терялся, шустрым колобком он прокатился по квартире и уже все выяснил на предмет постоянных и пришлых обитателей.
Трехкомнатные апартаменты поразили новоиспеченного участкового не только своими габаритами и удобной планировкой, но и хорошей, даже с точки зрения обывателя, обстановкой и чистотой. Полы в комнатах застелены паласами, на стенах — ковры, в зале — современная стенка, а телевизор раза в два больше, чем дома у Владимира. Ничего в квартире не напоминало табор. Удивило еще и то, что обе лоджии оказались застекленными, изнутри обшиты вагонкой.
Главной в этой цыганской семье была старая, толстая цыганка, в накинутой цветастой шали, правда, без единого седого волоса в прическе. Это и была знаменитая Ляля, к которой так стремился Колодников. Сам он в этот момент уединился в одной из комнат с худощавым, смуглым до африканской черноты цыганом в кепке-жириновке. Одет был парень стильно, под пиджаком черная рубаха с воротником-стоечкой и золотой цепочкой поверх, узкие черные джинсы, остроносые туфли. Увидев на пороге комнаты Молчанова, Андрей нетерпеливо махнул ему, дескать, не мешай, и начал что-то проникновенно втолковывать своему слушателю.
— …это в ваших же интересах… — донеслось до ушей Владимира.
Демин к этому времени отпустил взопревшего от нежданных процедур соседа-шофера и уже на кухне препирался с Лялей.
— Да знаю, как вы бросили ханкой торговать! Народ так валом и прет! Постой полчаса, и все увидишь. Ты что, думаешь, у меня глаз нет? Ошибаешься!
— Клянусь здоровьем детей, бросила я это дело! Все, старая стала, не до этого уже! — клятвенно прижав к груди руки, твердила Ляля. — Гадаю потихоньку, но народ плохо сейчас идет. Самогонку гоню, это верно. Но не на продажу, для себя! Вон брага стоит, — показала она на большую пластмассовую бочку, абсолютно инородный элемент на уютной кухне.
— Ладно, хватит мне заливать, — отмахнулся Демин и достал откуда-то из рукава бутылку водки. — Самогонки нам твоей не надо, тащи лучше закуску.
Когда водка была разлита по рюмкам, в кухне появились Колодников и цыган в «жириновке», которого, как оказалось, звали Павлом. Пришла и худощавая женщина, Люда, дочка Ляли. Она достала из холодильника тарелку с холодцом и налила тарелку щей, одну на всех. После этого уселась на табуретку около плиты и закурила. Дымили, впрочем, все, включая Лялю и какую-то женщину с типично русским лицом, торчавшую на пороге. Молчанов понял, что она в этом доме на правах прислуги. Про такое он уже слышал, и не раз. За ширево наркоманки часто просто уходили в цыганские семьи в рабство.
— А Ляле рюмку? — удивился Колодников.
Но его остановила сама хозяйка.
— Не надо мне, Андрей, все, отпила свое, — умирающим голосом начала она. — Вчера в больнице была, мне знаешь какой диагноз поставили? Цирроз печени. Теперь надо в Железногорск ехать, проверяться в диагностическом центре.
— Это плохо, — посочувствовал Андрей. — Ну, тогда, Ляля, за твое здоровье.
Они выпили. Молчанов с некоторой опаской ковырнул холодец, черт его знает, из чего они его делают, но тот оказался очень даже съедобен. Из любопытства отхлебнул он и щей. После такой дегустации он пришел к выводу, что его Нинка готовит ничуть не лучше этих цыган. Тем временем Колодников начал атаковать Люду.
— Люд, спой, а? Так мне нравится, как она поет, — пояснил он Молчанову. — Такой голос! Спой, Люда!
— Что говоришь, а? Гитары нет, как петь?! — возмутилась та.
Тут на пороге кухни появился еще один персонаж. Высокий парень с красивым, тонким лицом. Было в нем что-то даже иконописное, молочной белизны кожа, голубые глаза.
— О, Ворошилов пришел! — оживился Демин. — Здорово, наркоман!
— Что ты моего мужа позоришь?! — закричала Люда, пытаясь, не вставая с табурета, стукнуть участкового ладонью по спине.
— А кто же он тогда есть? — засмеялся Демин. — Наркоман он и есть. Эй, Ворошилов, как тебя там, Сашка, что ли? Сделай доброе дело первый раз в жизни, найди гитару.
Парень изобразил, было, на лице обиду, но после тихо сказанных Лялей пары фраз кивнул и покинул квартиру.
— Нет, Ляля, я вот при всех вас прошу, если это золото появится, дайте мне знать, хорошо? — перешел к основному делу Колодников.
— Да ну что ты говоришь, Андрей! — всплеснула руками Ляля. — Я же все понимаю! Это же совсем нелюдь какой-то, женщин душить и насиловать! А завтра он на мою Людку нападет, спаси господи? Или на внучку! Зачем нам его укрывать?!
Менты выпили уже по второй, когда появился Ворошилов с гитарой в руках. Пашка, брат Люды, тут же взял ее, пробежался пальцами по струнам, недовольно мотнул головой, взял со стола нож, которым Люда резала холодец, и подсунул его под деку. После этого он побренчал, подкручивая колки, а затем запел хрипловатым, вибрирующим, чисто цыганским голосом. Голос его не был силен или красив, но он брал чем-то другим, какой-то затаенной болью души.
Мама, я уехал в край далекийПо этапу на край земли.Ты прости за все своего сына,Замоли ты все его грехи…