Из истории культуры древней Руси
Шрифт:
Он остался для нас анонимом оттого, что был слишком хорошо известен людям своего времени и не посчитал нужным подписывать свою поэму. Да это и не было принято тогда: лишь очень немногие средневековые произведения дошли до нас с именами их авторов.
Автор «Слова» покорил современников и потомков гармоничным сочетанием красоты и мудрости, благородства и смелости. Он нигде не поучает, он только рисует сотни картин и образов, воздействующих так, как задумано им. Превосходный лаконичный язык, переменчивый ритм, счастливо найденные созвучия… Чего стоит, например, изображение легкой кавалерии, мчащейся во весь карьер по сухому степному грунту: «С зарания во ПяТок По ТОПТаша Поганые
Словами здесь сказано, что в пятницу утром русичи победили полки нечестивых половцев, а звуками стихов передан торопливый топот стремительной конницы (рис. 34).
Рис. 34. Карта похода князя Игоря Святославича в 1185 г. Реконструкция Б.А. Рыбакова, основанная на указании «Слова», что битва с половцами произошла в бассейне «Днепра Словутича».
Поэт неразрывно слил дела человеческие с природой. Бездорожные степи, овраги, голубые реки, тихие заводи, холмы, дубравы, заросли камыша, неприступные горы и синее море — все помянуто здесь. Природа жива. Степные волки, испуганные лебеди, барсы, орлы, лисы, кречеты, зловещие вороны, легкие речные чайки… Природа принимает живейшее участие в судьбе людей: солнце, светило мира, гаснет среди дня, чтобы предостеречь неосмотрительного князя; спасительный туман вовремя окутывает Игоря, отважно убегающего из половецкого становища; дятлы стуком своим указывают путь, соловьиные песни предвещают конец ночной безопасности.
Но самым любимым образом, взятым из природы, является сокол. Быстрый, смелый, небывало зоркий сокол поднимается на такую подоблачную высоту, откуда ему открывается широчайший простор. Четырнадцать раз (и всегда к месту) использует автор образ сокола. Да и сам он оглядывает Русь и сопредельные страны с какой-то особой, недоступной обычным людям высоты, «яко сокол на ветрех ширяяся».
Примером широкого охвата многих земель с излюбленной им соколиной высоты может служить один из вариантов запева, когда автор как бы вслух размышляет о том, как лучше было бы начать песню о событиях в Руси и в Половецком поле. Ему нужно сказать о четырех событиях:
1. Половцы всеми племенами перекочевали на свои весенние кочевья близ пограничной реки Сулы. Сюда они пригнали табуны своих коней.
2. В Киев на пасхальной неделе, при звоне колоколов, вернулись с победой войска киевского князя Святослава, разбившие половецкий отряд.
3. В Новгороде-Северском князь Игорь Святославич протрубил поход против половцев и двинул свои полки.
4. В Путивле, на пути в половецкую степь, уже сформированы полки, долженствующие принять участие в походе северских дружин.
И все это в поэме намеков и иносказаний гениальный автор выразил всего лишь в четырех коротких строках:
Комони ржут за Сулою. Звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новеграде Стоят стяги в Путивле.Поэт поднимался и над пространством, и над временем. Своих слушателей он тоже поднимал на эту высоту и как бы раскрывал перед ними карту Европы от Венеции до Великого Новгорода, от Германии до Половецкого поля, от Византии до Волги и Северного Кавказа. Как же это должно было поражать и привлекать
Обилие красочных образов, сочных характеристик, народных поговорок, символов не заслоняло в поэме ее главной патриотической идеи, ее задачи сплотить все силы Руси.
Недаром историки искусства нашли в старой русской архитектуре XII в. белокаменное подобие «Слова». Это Дмитровский собор во Владимире, весь покрытый резными узорами, сотнями фигур всадников, кентавров, львов, фантастических птиц, причудливой каменной листвой. Узорочья так много, что вся верхняя половина здания сплошь, как златотканым плащом, покрыта этими бесчисленными рельефами. Но это щедрое изобилие декора не заслоняет целого: стоит Вам отойти на расстояние, и перед Вами будет не сумма изукрашенных камней, а стройное, гармоничное до музыкальности целое.
Таково и «Слово о полку Игореве».
Не удивительно, что русские люди, жившие среди кровавых и бессмысленных княжеских раздоров и войн, сразу же полюбили великое «Слово о полку Игореве».
Во-первых, следует сказать, что как произведение злободневное, созданное по поводу реальной опасности определенного года, оно достигало своей непосредственной цели: князья, очевидно, признали необходимость единства, так как весь следующий, 1186 год, прошел спокойно, а в 1187 г. русские князья объединенными усилиями осуществили давно задуманный превентивный поход в степь.
Лет пять спустя после создания «Слова о полку Игореве» киевский летописец, оформляя записи о событиях 1184–1185 гг., явно подражал «Слову о полку Игореве», и там, где нужно было описать взятие Игоря в плен, он вложил (не очень удачно) в уста пленнику огромную покаянную речь в стихах:
…и се ныне вижю отместье от господа бога моего: Где ныне возлюбленный мой брат? Где ныне брата моего сын? Где чадо рожения моего?..Проникнутые церковной идеей покаяния грешника, расценивающего свои несчастья как месть господа бога, эта искусственная «речь» Игоря не что иное, как литературный вымысел летописца, чуждый по духу «Слову», автор которого пренебрегал церковными идеями и фразеологией. Для нас это важно лишь как показатель влияния великой поэмы на современников: даже летописец-церковник заговорил стихами.
Художники начала XIII в., иллюстрировавшие летопись для князя Всеволода Большое Гнездо, вносили в свои рисунки такие детали, о которых текст летописи не говорил ничего, но их можно было почерпнуть только из «Слова о полку Игореве».
Тогда же, в начале XIII в., в самый разгар княжеских междоусобиц во Владимиро-Суздальской земле, еще один неизвестный по имени книжник написал поэму о «погибели» (болезни) русской земли, видя эту погибель в междоусобных войнах, уносивших тысячи жизней. В этой поэме автор как бы продолжает «Слово о полку Игореве», а иногда кажется, что он цитирует какой-то не дошедший до нас, более полный текст «Слова».
В 1307 г., опять во время княжеских распрей, ученый книжник Диомид во Пскове цитирует «Слово о полку Игореве». Как Данте, писавший в эти самые годы свою «Божественную комедию», обличавшую распри феодалов, обратился к Вергилию, так псковский монах вспомнил об авторе «Слова».