Из огня да в полымя: российская политика после СССР
Шрифт:
Но финансовой стабилизации правительству Ельцина – Гайдара быстро добиться так и не удалось, в том числе и из-за того, что после распада СССР постсоветские государства (кроме стран Балтии) сохранили единую валюту, но при этом не способны были проводить единую монетарную политику. В конечном итоге реформы российской экономики по ряду причин оказались крайне растянуты во времени, «долина слез» неизбежного трансформационного экономического спада оказалась насыщенной драматическими поворотами и завершилась дефолтом и девальвацией российской валюты в августе 1998 года [66] .
66
Подробный анализ политики экономических реформ в России 1990-х годов см., в частности: Hellman J., Winners Takes All: The Politics of Partial Reforms in Post-Communist Transitions //World Politics, 1998, vol. 50, N2. P. 203–234; Shleifer A., Treisman D., Without a Map: Political Tactics and Economic Reform in Russia. Cambridge, MA: MIT Press, 2000.
В национально-государственном устройстве России удалось избежать распада страны и острых кровавых конфликтов, связанных с сепаратизмом и сецессией (Чечня оказалась здесь исключением, подтвердившим правило), но платой за это стало дальнейшее ослабление
В той же ситуации оказались и Съезд народных депутатов и Верховный Совет, избранные на конкурентных выборах весной 1990 года. Изначально они играли роль своего рода «детской площадки» для большой политики – теперь им приходилось выступать «по-взрослому», к чему они были не готовы. Неудивительно, что российский парламент, точно так же, как и региональные и местные Советы, оказались «мишенями» уничтожающей критики и вскоре пали жертвой конфликтов элит. Отказ от проведения новых выборов нанес тяжелый удар и по новым политическим партиям, возникавшим в 1990–1991 годах как грибы после дождя. Но главное – отказавшись от принятия и закрепления новых демократических «правил игры», российские политики стремились обеспечить «свободу рук», которой в конечном итоге они воспользовались отнюдь не в целях свободы и демократии [67] .
67
Детальный анализ политических процессов в России 1990-х годов см., в частности: Шевцова JI. Режим Бориса Ельцина. М.: РОССПЭН, 1999; Согрин В. Политическая история современной России. 1985–2001: от Горбачева до Путина. М.: Весь мир, 2001; McFaul М. Russia\'s Unfinished Revolution: Political Change from Gorbachev to Putin. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001.
В самом деле, почему российская «дилемма одновременности» оказалась решена в пользу отказа страны от демократизации? Существует два достаточно обоснованных тезиса на этот счет. Один из них исходит из того, что в ситуации глубокого экономического кризиса (а именно в таком состоянии пребывала российская экономика на момент распада СССР) побочным эффектом демократизации могла бы стать популистская макроэкономическая политика, которая лишь усугубила бы кризис и в экономике, и в политике. В качестве примеров такого рода специалисты приводили опыт ряда стран Латинской Америки. Но даже если угрозы и риски популизма выглядели и впрямь обоснованными, те же страны Восточной Европы, пошедшие по пути одновременных демократизации и рыночных реформ, в общем и целом сумели их избежать [68] .
68
См., в частности: Fish M.S. Democracy Derailed in Russia: The Failure of Open Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 2005; Frye Т., Building States and Markets.
Другой аргумент состоит в том, что в условиях роста сепаратистских настроений и националистических движений в ряде республик и регионов страны успешно достичь договоренностей о национально-государственном устройстве России в конце 1991 года все равно было бы нереально. В то же время новые выборы, как на региональном, так и на общероссийском уровне, могли подхлестнуть эти настроения и усилить риски распада России по образцу СССР (которые в тот момент многим политикам и экспертам казались вполне реальными). Именно этими опасениями, в частности, был обоснован мораторий на региональные выборы и установление «вертикали власти» (она, впрочем, не охватывала республики в составе России).
Однако главными соображениями, которые и обусловили стратегический выбор российских лидеров осенью 1991 года, были совершенно иные расчеты и ожидания. Российские президент и парламент после августа 1991 года оказались в ситуации, когда они получили в свои руки рычаги власти в стране не то чтобы совсем случайно, но во многом благодаря стечению обстоятельств. Политическая система СССР рухнула (в том числе и из-за усилий российских лидеров), и запретный плод сам упал к тем, кто сильнее тряс дерево. Но в рядах российских политиков вовсе не было не только идейного или иного единства – напротив, вокруг президента страны Бориса Ельцина в 1990–1991 годах стихийно сформировалась коалиция «негативного консенсуса», состоявшая из самых разных личностей и групп, объединившихся против общего врага в лице союзных властей. В ее ряды входили и идеологические либералы (сторонники рыночных реформ), и демократы-антикоммунисты (многие из которых вовсе не разделяли демократических взглядов), и ряд заинтересованных групп – соискателей политической ренты, которые примкнули к победителям конфликтов 1990–1991 года, и вовремя присягнувшие Ельцину чиновники общероссийского и регионального уровня. Добившись своей цели и оказавшись у руля страны, они менее всего были заинтересованы в том, чтобы утратить власть, тем более – в результате гипотетической конкурентной борьбы, которая могла бы иметь следствием поражение на выборах. Неудивительно, скажем, что главным аргументом в пользу отказа от всеобщих выборов глав исполнительной власти регионов осенью 1991 года послужили расчеты аналитиков штаба Ельцина, ожидавших, что сторонники Ельцина могли одержать на них победу лишь в 10–12 регионах страны [69] . И если, по словам Адама Пшеворского, «демократия – это политический режим, где партии проигрывают выборы» [70] , то оказавшейся у власти «выигрышной коалиции» тогдашних сторонников Ельцина такая демократия и впрямь была ни к чему – не только и не столько из-за их личных качеств, сколько попросту потому, что уступать власть по доброй воле не заинтересован ни один рациональный политик. А никаких иных стимулов, которые могли бы заставить российских лидеров вместо раздела доставшейся от СССР «добычи» приступить осенью 1991 года к строительству нового государства и выработке новых «правил игры», в тот момент попросту не просматривалось. Демократизация страны была отвергнута «по умолчанию» и в дальнейшем так ни разу и не становилась приоритетом повестки дня российской политики вплоть до волны протестов 2011–2012 годов.
69
См.: Собянин А., Юрьев Д., Скоринов Ю. Выдержит ли Россия еще одни выборы в 1991 году? // Невский курьер, 1991, № 11.
70
Przeworski A., Democracy and the Market: Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 10.
Ельцин или парламент: первая кровь
Насколько можно судить, надежды многих сторонников Ельцина, которые поддержали осенью 1991 года «замораживание» политических институтов, были связаны с тем, что радикальные экономические реформы за относительно недолгий промежуток времени могли бы вывести страну из кризиса, после чего настало бы время для демократизации политического режима. Являлись эти надежды обоснованными или нет, но им не суждено было сбыться. Напротив, экономический спад в стране оказался глубоким и затяжным, создавая новые вызовы для политических институтов. Во-первых, сложившаяся «выигрышная коалиция» была слишком велика по размеру, чтобы разделить между собой доставшуюся в руки ельцинского лагеря «добычу», не обделив никого из участников. Во-вторых, Ельцин, чья массовая поддержка и авторитет намного превосходили не только каждого из участников «выигрышной коалиции», но и всех их вместе, оказался способен произвольно менять формат этой коалиции, исключая из нее нелояльных или бесполезных союзников (чем он неоднократно пользовался в ходе своего президентства). Наконец, в-третьих, на фоне усиливающегося экономического спада «выигрышная коалиция» образца 1991 года распалась, вступив на путь острых конфликтов между вчерашними соратниками. Делегировав большой объем полномочий Ельцину и не получив взамен никаких значимых вознаграждений, часть Съезда народных депутатов и Верховного Совета не без оснований чувствовали себя обманутыми, часть из тех, кто выступал на стороне Ельцина в 1990–1991 годах, были разочарованы ходом экономических реформ и переходили к все более жесткой критике правительственного курса и в целом ельцинского лагеря. В свою очередь, для Ельцина подобное политическое размежевание и нарастание поляризации оказалось выгодным, позволяя ему, с одной стороны, переложить часть издержек негативного восприятия трудностей переходного периода на политических противников, а с другой – использовать конфликт со своими прежними союзниками в целях максимизации собственной власти.
Первый раунд конфликта начался в апреле 1992 года на очередном Съезде народных депутатов России, когда, с одной стороны, на его рассмотрение был предложен новый (доработанный) вариант проекта конституции, с другой – предстояло весьма критическое обсуждение политики правительства. К тому моменту прежнее (довольно неустойчивое) большинство сторонников Ельцина среди депутатов начало размываться, и некоторые из сторонников Ельцина советовали ему идти на «размен», договорившись с депутатами о принятии новой конституции за счет отставки Гайдара и ряда непопулярных министров. Но такое развитие событий, предполагавшее неизбежный компромисс и весьма вероятное уменьшение полномочий и реальной власти Ельцина, едва ли могло его удовлетворить. В конечном итоге, проект новой конституции был отложен в «долгий ящик» и фактически похоронен, и хотя состав правительства подвергся косметическим переменам, прежний курс был продолжен (более того, в июне 1992 года Ельцин поручил Гайдару исполнение обязанностей премьер-министра). Уже весной 1992 года Ельцин заявил о том, что «Съезд надо разогнать», поскольку он является главным препятствием на пути экономических реформ в России. В какой-то мере такие оценки имели под собой основания – депутаты принимали ряд популистских решений, однако президент и правительство их все равно не выполняли (да и не могли выполнить), а вклад Съезда в общий масштаб проблем, с которыми сталкивалась страна, был преувеличен (да и после того, как в 1993 году Съезд был распущен, этот масштаб никоим образом не уменьшился).
Политические маневры весны-осени 1992 года и попытки различных политиков искать компромисс между президентом и парламентом, небескорыстно предлагая себя на роли посредников, успеха не имели. Эти фигуры не пользовались влиянием, в то время как ряд заинтересованных игроков «второго ряда» (лоббистские экономические группы, лидеры республик и региональные политики) искусно пользовались нарастанием конфликта по принципу «ласковый теленок двух маток сосет», стремясь извлечь все большие объемы ренты в обмен на обещания лояльности. Ситуация на Съезде и в Верховном Совете к тому моменту складывалась не в пользу Ельцина – все большее число депутатов стремилось если не лишить его полностью тех полномочий, которые парламент делегировал ему в 1991 году, то существенно ограничить его власть. Однако не только ресурсы участников конфликта были неравны, но и характер этих ресурсов существенно различался. Действия парламента опирались на нормы законности, в соответствии с которыми Съезд был вправе принять любое законодательное решение. Однако к концу 1992 года массовая поддержка депутатского корпуса резко упала, Съезд (длинные заседания которого транслировались по ТВ) воспринимался как в лучшем случае бесполезное собрание не всегда адекватных личностей, и резкие шаги с его стороны не получали публичной санкции на власть – иными словами, действия депутатов не были легитимными. Напротив, Ельцин как всенародно избранный глава государства пользовался общественной поддержкой и доверием со стороны сограждан (хотя его уровень и упал по сравнению с 1991 годом) – то есть его шаги в значительной мере были легитимными, хотя, подчас, и прямо нарушавшими законы. Именно противоречие между легитимностью и законностью в итоге и предопределило исход конфликта между президентом и парламентом.
К декабрю 1992 года срок дополнительных полномочий Ельцина официально истек, и он обязан был предложить кандидатуру нового премьер-министра на утверждение Съезда народных депутатов. Предложенная им кандидатура Гайдара набрала менее половины голосов депутатов. В этой ситуации, вероятно, президент мог бы при желании склонить на свою сторону часть оппонентов, тем более что предложения о внесении поправок в конституцию страны об обязательном согласовании с парламентом назначений ряда министров не получили необходимой поддержки. Но Ельцин пошел по иному пути – он выступил на заседании съезда, призвав своих сторонников покинуть его заседание и сорвать кворум, и объявил о том, что в стране необходимо провести референдум по вопросу о доверии либо ему, либо Съезду. Демарш Ельцина особого успеха не имел – его не поддержали союзники среди депутатов, «силовые» министры подтвердили лояльность конституции, и после нескольких раундов переговоров ему пришлось пойти на временное перемирие. Съезд принял постановление о том, что в апреле 1993 года в стране пройдет референдум по основным положениям новой конституции России, а Ельцин вынужден был вновь предлагать Съезду кандидатуру премьер-министра. Кандидатура Гайдара при голосовании опять оказалась забаллотирована, и, в конце концов, на посту премьер-министра был утвержден пользовавшийся поддержкой депутатского корпуса вице-премьер правительства по вопросам топливно-энергетического комплекса Виктор Черномырдин.