Из Орловской губернии
Шрифт:
Тришк Сибиряку, который жидъ тому лтъ 20-25-ть назадъ, разбойничалъ въ Орловской, Смоленской губерніи, и не загубилъ ни одной христіанской души, приписываютъ, какъ послднему, вс удалыя штуки, объ которыхъ тотъ можетъ быть и самъ не слыхивалъ, которыя сохранились въ народ, какъ легенды.
Услыхало начальство, что Тришка Сибирякъ разбойничаетъ и приказало его поймать во чтобы-то ни стало; кажись, какъ и не поймать: то въ томъ мст покажется середи благо дня, то въ другомъ, да еще и скажется: «я, молъ, Тришка Сибирякъ»; а все изловить никакъ не могли!
Въ женскомъ монастыр былъ праздникъ; къ обдн
— Поди, говоритъ казначе мать игуменья, спроси, какъ его зовутъ; надо записать въ книгу — поминать на вчныя времена.
Казначея поклонилась матери игумень, подошла къ тому купцу и спрашиваетъ его:
— Матерь игуменья приказала спросить, какъ васъ зовутъ; надо васъ, за вашу добродтель, за святую милостыню, въ книгу записать; поминать васъ станемъ на вчныя времена.
— А меня, говоритъ купецъ, меня зовутъ Трифономъ, прозываюсь;- Тришка Сибирякъ.
Казначея такъ и обомлла.
— Какъ? какъ? говорила казначея, а сама ни жива, ни мертва стоитъ.
— Тришкой Сибирякомъ зовутъ, матушка, зовутъ Тришкой Сибирякомъ!..
Пока опомнилась казначея, пока пошла въ матери игумень, разсказала игумень, - а Тришкинъ и слдъ простылъ! На томъ мст гд стоялъ Тришка, — Тришки нтъ; бросились за нимъ изъ церкви, и такъ невидно!… Только смотрятъ, лежитъ на паперти свита синяя, да борода какая-то! Тутъ только догадались, что у Тришки была подвязана борода; ну, какъ его сыщешь, какъ признаешь, когда онъ бороду отвязалъ? такъ на ту пору и не нашли!…
Узналъ Тришка Сибирякъ: въ Смоленской губерніи живетъ баринъ; у этого барина — его мужикамъ житья не было; всхъ въ разоръ-разорилъ! Прослышалъ про того барина Тришка Сибирякъ: «надо, думаетъ, проучить хорошаго барина, безъ науки тому барину жить — вкъ дуракомъ слыть, стало, надо его на умъ навести, чтобы ему на тотъ народъ нестыдно свои очи выставить!..» Посылаетъ ему Тришка письмо, а въ письм было написано: «Ты, баринъ, можетъ, и имешь душу, да анаемскую; а я, Тришка, пришелъ къ теб повернуть твою душу на путь — на истину. Ты своихъ мужиковъ въ разоръ-разорилъ, а я думаю теперь, какъ тхъ мужиковъ поправить. думалъ я думалъ, и вотъ что выдумалъ: ты виноватъ, ты и въ отвт будь. Ты обивалъ мужиковъ, ты ихъ и вознагради; а потому прошу тебя честію: выдай мужикамъ на каждый дворъ по пятидесяти рублевъ (а тогда еще на ассигнаціи считалось); честію прошу, не введи ты меня, баринъ, во грхъ — разсчитайся по Божіи.»
Получилъ баринъ то письмо, — не то, что спокоиться, а выше въ гору пошелъ: больше озлился, сталъ мужиковъ перебирать, сталъ допрашивать: кто подметное письмо принесъ? А мужики про то дло и не вдали… Такъ-тому письму баринъ не внялъ, вры письму не далъ. Проходитъ сколько такъ время, баринъ прочиталъ еще письмо отъ Тришки: «ты моимъ словамъ не доврялъ; я не люблю этого; только вотъ что я скажу теб: не въ моемъ обыча за первую вину казнить; а по моему, за первую вину, только научить надо; вотъ теб какая выучка: не хотлъ ты дать мужикамъ по пятидесяти рублевъ, дай
Прошло три дня — баринъ ни кому ни слова: денегъ жаль и за мужиковъ приниматься боится — со шкурой своей барской разстаться не хочется; хоть и не дорого своя шкура обошлась, только эту скинутъ, — другой не скоро и наживешь. Стало, надо беречь пока эту…
Пока баринъ раздумывалъ, Тришка написалъ еще письмо:
«Просилъ я тебя, баринъ, честію мужикамъ помочь тысячью — ты не помогъ; просилъ тебя помочь двумя; ты мои слова ни во что поставилъ. Теперь жди меня, Тришку, къ себ въ гости. А какъ теб, барину, надо сготовиться, какъ бы получше гостя принять, даю теб сроку дв недли — сготовься. Только пироги, что въ Тул печены, по нашему ружьями зовутъ — не надо, не готовь: я до нихъ не охотникъ.»
Получилъ баринъ это письмо, сталъ снаряжаться, какъ бы гостя непрошеннаго принять такъ, чтобы самому не остаться не при чемъ. Всхъ своихъ мужиковъ, всю дворню собралъ, роздалъ всмъ ружья; послалъ и въ городъ сказать: гостя молъ жду.
Къ пріему гостя было сготовлено все какъ слдуетъ; съ самаго ранняго утра вс были на ногахъ; на барскомъ двор толкотня страшная, вс съ ружьями, просто ко двору приступу нтъ!… Передъ раннимъ обдомъ пришли солдаты съ офицеромъ.
— За чмъ пожаловали? спрашиваетъ баринъ у офицера.
— Такъ и такъ, говоритъ офицеръ: наслышаны мы, что къ какъ ныньче общался пріхать воръ Тришка Сибирякъ; такъ изъ города меня съ моей командой и прислали въ вамъ на подмогу.
— Очень благодаренъ, говоритъ баринъ: хоть я и не боюся Тришки, а все-таки народу больше — лучше. Милости просимъ съ дорожки закусить чмъ Богъ послалъ, пойдемте ко мн въ домъ, а солдатушки ваши пусть здсь останутся, я имъ сюда велю вынести водки, закусить…
Пошелъ баринъ съ офицеромъ въ домъ, приказалъ подать сейчасъ закуску. Закусили, стали токовать о томъ о семъ, баринъ и повеселлъ. Выпилъ еще. Офицеръ еще прибодрился: такъ и сыпетъ про войну, гд онъ воевалъ, когда, какъ… да на рчахъ-то вышелъ такой легкій….
— Ужь какъ я какъ благодаренъ, говоритъ баринъ:- какъ вамъ благодаренъ и сказать нельзя! съ вами я не только Тришки, а просто никого не боюся. Что мн Тришки бояться, скажите мн?
— Разумется, говоритъ офицеръ: чего бояться Тришки!
Сказалъ это офицеръ, посмотрлъ кругомъ: видитъ въ комнат только они вдвоемъ съ бариномъ сидятъ, а больше никого нтъ.
— Коли вы, баринъ, говоритъ офицеръ: — не боитесь Тришки, мн и подавно его бояться нечего!…
— Отчего жь такъ? спросилъ баринъ.
— Оттого такъ, баринъ, что я тотъ самый и есть Тришка Сибирякъ; такъ мн самому себя бояться не приходится.
Баринъ такъ и обомллъ отъ великой робости.
— Слушай, сказалъ Тришка, а самъ изъ кармана пистолетъ вынулъ:- слушай, просилъ я у тебя, баринъ, тысячу, не для себя просилъ, а просилъ для твоихъ же рабовъ, — ты не далъ; наказалъ теб: просилъ дв тысячи, ты и тутъ не восчувствовалъ! Теперь ты давай мн двадцать тысячъ: дв тысячи я отдамъ твоимъ мужикамъ, а остальные, что тамъ останется, на свою братію возьму: надо что нибудь и намъ съ твоей милости на водку подучить. За такую науку какъ не взять!…