Из Орловской губернии

Якушкин Павел Иванович

— И Господь-знаетъ, что за жара!..

— А отчего жара? Оттого и жара, что сухмень стоитъ: отъ той отъ сухмени всякое быліе пропало: которую гречку посяли — та взошла; а конопля поднялась на вершокъ, ту мушкара съла; засяли въ другой разъ, въ другой разъ не взошла… Господня воля…

Кое-какъ мы прошли версты полторы или дв, повернули влво по торной тропочк и нашли криницу, вырытую въ лсу, шириною вершковъ шесть и глубиною не боле полуаршина… Ни стакана, ни ковша ни у кого не было,

и мы, захвативъ шапкой воды, жадно стали пить…

— Теперь можно и трубочки покурить, заговорилъ одинъ, утирая усы, кажется, посл третьей шапки воды.

— Теперь можно… А ты, почтенный, отнесся во мн съ этимъ титуломъ другой:- искуриваешь?

— Искуриваю…

— Не хочешь ли: у меня важный табакъ.

— Спасибо, другъ, у меня есть свой.

— Ты куда ждешь?

— Въ Стародубъ.

— А зачмъ?

— По своимъ дламъ.

— По своимъ дламъ, поддакнулъ мн мой собесдникъ, будучи совершенно удовлетворенъ моимъ отвтомъ.

— А вы откуда? спросилъ я.

— То есть: откуда идемъ, или сами откуда?

— Ну, хоть сами откуда?

— А сами мы изъ Гнилева, идемъ теперь въ то самое Гнилево.

— Гд были?

— Были мы въ дсу.

— На работ?

— На работ: лсъ пилили.

— И свой, и не свой; какъ знаешь, такъ и считай… загадалъ мн освжившійся водою мужикъ, надвъ свой колпакъ и опять пускаясь въ путь.

— Какъ такъ?

— А все-такъ: былъ лсъ нашъ, съ-изстари нашъ; а теперь велно за этотъ лсъ платить деньги; заплатишь деньги — руби; а нтъ — какъ хочешь!.. Бда да и только…

— Вы теперь лсъ пилили? спросилъ я, когда мой резонеръ кончилъ свой монологъ.

— Пилили.

— Какъ же вы покупаете лсъ?

— Теперь по десятинамъ.

— Почемъ платите за десятину?

— Да платимъ розно: есть десятина двадцать цлковыхъ; есть тридцать; а есть что и даже и вс сорокъ… Побольше лсу да покрупне, то и подороже, а порже, да помельче — то и подешевле; всякому лсу своя цна.

— Куда же идетъ вашъ лсъ?

— А то-же розно: и на срубъ, а то и пилимъ.

— А что у васъ стоитъ срубъ?

— То же розно: есть двадцать цлковыхъ, есть — двадцать пять; а коли въ крюкъ рублена изба, то и за тридцать пять не купишь. Только въ крюкъ рубимъ рдко, все больше просто.

— Что же, вы разбираете: какое дерево на срубъ идетъ, и какое въ пилку на доски?

— А то какъ же? Безъ разуму никакого дла не сдлаешь. — Вотъ хотъ взять такого лшаго (тутъ онъ онъ указалъ на огромную сосну): взять этого лшаго; какъ его повернешь на срубъ? Отржешь сколько, семь тамъ аршинъ, восемь, девять, что ли, изржешь на доски, а макушки, — т потоньше будутъ, т ужь на срубъ пойдутъ.

— А пилите сами?

— Какой сами, а какой и отдаемъ…

— Пилимъ,

еще отозвался мужикъ: — за сотню семи-аршинную шесть рублей, а то приходится и десять копекъ отъ шнура взять.

— Какъ отъ шнура?

— Мы шнуромъ отбиваемъ для пилки, какъ пилу вести; такъ отъ каждаго шнура и беремъ, попадетъ по десять копекъ…

— Ой, братцы мои! смерть моя приходитъ во мн!.. застоналъ одинъ мужикъ, лтъ двадцати пяти: — смерть моя приходитъ: весь я изгорлся, все нутро во мн запылало…

— Что съ тобой? вскрикнулъ я, испугавшись.

— Ступайте, други, я хоть здсь полежу.

— Видишь ты, усталъ молодецъ, заговорилъ опять мой резонеръ: — маленько отдохнетъ, и придетъ домой.

— Пойдемте, братцы, пусть его отдохнетъ.

— Какъ же его одного оставить? вступился я.

— Что?

— Вдь онъ заболлъ, валъ же мы одного-то тутъ въ лсу оставимъ?

— Да объ чемъ ты толкуешь?

— Какъ объ чемъ?

— Что же вамъ-то здсь длать?

— А какъ мы въ лсу одного больнаго оставимъ? все еще я настаивалъ.

— А вотъ погоди: пойдемъ въ городъ, наймемъ ему няньку, двку лтъ двадцати; такъ пойдетъ малый въ лсъ, и та нянька съ нимъ; ему въ лсу и не страшно съ нянькой будетъ.

Боле всхъ потшался этимъ разсказомъ тотъ, о комъ шла здсь рчь: удовольствіе это, соединенное съ насмшкою надъ моей неуступчивостью, видимо было на его лиц.

— Да что толковать, пойдемъ.

Видя, что дйствительно толковать нечего, я согласился на предложеніе, и мы отправились.

— Пойдемте, братцы, праве: крюку немного будетъ; а тамъ мочежинка будетъ, въ той мочежинк мы и напьемся.

Мы пошли правй, нашли мочежинку — болотную лужу — напились, закурили трубки и опять пошли дальше.

— Ты куда идешь? опять спросили меня.

— Я ужь говорилъ вамъ:- въ Стародубъ.

— Стало на Трубчевскъ.

— Пойдемъ съ нами на Глинево; дорога хоть и идетъ на Острую Луку, да и тутъ почитай, что и крюку не будетъ: только дорога ужь очень теб хороша: все лугомъ будетъ.

— Тутъ дорога травальше будетъ, подговаривалъ другой.

— Какъ травальше? спросилъ я.

— Да ты не изъ здшнихъ мстъ?

— Нтъ, не изъ здшнихъ.

— А въ вашихъ мстахъ не такъ говорятъ, какъ у васъ? Все, чай, такой же народъ живетъ?

— Такой же, только говоръ другой.

— Какъ говоръ другой?

— Другой! подтвердилъ другой мужикъ:- былъ я въ ратникахъ, ходилъ въ Крымъ: тамъ совсмъ говоръ другой: ты скажешь: дорога хороша; а онъ скажетъ только «якши»; ты скажешь: дорога дурна; а онъ теб болтаетъ только: «екъ», — только и словъ!..

— Ну, а травальше, какъ скажетъ тотъ? спросилъ я ратника, бывалаго человка.