Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Когда он был только великим князем, императрица - в то время тоже великая княгиня - собственноручно расшила ему домашние тапки; он носил их 33 года, до самой смерти.
Если он хотел за что-нибудь вознаградить одного из своих сыновей, то разрешал тому спать вместе с собакой по кличке Гусар на своей старой шинели, брошенной на пол возле своей кровати. Гусар был любимцем императора Николая. Старый и грязный спаниель серой масти никогда не покидал императора и пользовался всеми привилегиями балованного пса.
Император всегда завтракал тремя бисквитами и чашкой чая. Как-то, забавляясь с Гусаром, он скормил
Пока император Николай не встречался с каким-нибудь противодействием, он отличался завидным терпением, но всякое сопротивление, пусть даже неодушевленного предмета или неразумного существа, его бесило. У него был конь, очень любимый и очень норовистый. Однажды, когда император хотел сесть на него для выезда на парад, конь решительно этому воспротивился. Взбешенный император крикнул: «Соломы! Соломы!..» Он приказал обложить конюшню соломой и сжечь коня. Бунтовщик был заживо сожжен.
Император Николай испытывал отвращение ко лжи. Иногда он прощал признаваемую ошибку, но ошибку отрицаемую - никогда.
Его уважение к закону было предельно высоким.
Одну из самых знатных дам его царства, княгиню Т…, близкую родственницу Паниных, судил Государственный совет за убийство: в приступе гнева она убила двух своих рабов. Государственный совет, приняв во внимание возраст и историческое имя обвиняемой, постановил сослать ее в монастырь на покаяние. Ниже текста протокола совета Николай написал:
«Перед законом нет ни возраста, ни исторического имени. У меня историческое имя, но я - раб закона. Закон повелевает, чтобы каждый убийца был отправлен на рудники; Т… должна быть направлена на рудники.
Быть по сему.
Николай».
Капитан Виоле - имя говорит о французе на русской службе - выполнял поручение самого императора Николая. Как у всех чрезвычайных курьеров, у него была коронная un paderogne - подорожная, то есть приказ брать лошадей, если они были в наличии на почтовых станциях, и находить лошадей, если их там не было. Поскольку он ехал и днем и ночью, у него за поясом были заряженные пистолеты. Прибыв на почтовую станцию, где конюшня пустовала, и требовалось раздобывать лошадей на соседних станциях, он использовал вынужденную задержку. чтобы спросить себе стакан чаю. Пока пил чай, пока в la kibitchka - кибитку впрягали лошадей, приехал генерал и потребовал отправить его дальше. Ему ответили, что нет лошадей.
– А те, что запрягают в кибитку, для кого они?
– Для офицера-курьера, ваше превосходительство.
– В каком он чине?
– Капитан.
– Выпряги лошадей и запряги их в мой экипаж; я - генерал.
Капитан все слышал. Он вышел, когда станционный смотритель, подчиняясь, выпрягал лошадей из кибитки и намеревался запрячь их в коляску.
–
– Ах! Значит, так! А если не отдам, что ты будешь делать?
– Воспользуюсь своим положением и на основании приказов, носителем которых являюсь, возьму лошадей силой.
– Силой?
– Да, ваше превосходительство, если вы толкнете меня на эту крайность.
– Наглец!
– сорвался генерал.
И дал пощечину капитану-французу.
Тот выхватил из-за пояса пистолеты и разрядил их в упор. Генерал свалился замертво. Капитан Виоле взял лошадей, выполнил поручение и вернулся отдать себя в руки правосудия. Дело передали императору.
– Пистолеты были заряжены?
– Спросил он.
– Да.
– Они были за поясом?
– Да.
– А не бегал он за ними в помещение станции, прежде чем стрелять?
– Нет.
– Ну, хорошо; здесь нет преднамеренного убийства. Прощаю.
И он не только помиловал Виоле, но при первом же удобном случае присвоил ему звание подполковника.
Требовательность императора к деталям военного туалета доходила до мелочных придирок.
После одного блестящего дела, с Кавказа был отозван генерал***. Пока он добирался с Кавказа в Санкт-Петербург - только по Волге около 1000 лье - император надел на всю армию прусские каски. Генерал, которого забыли предупредить об этом свежем распоряжении, и который ничего о нем не знал, предстает перед императором с треуголкой. Император, увидев его в зале для аудиенций, идет к нему, чтобы обнять, но вдруг замечает на согнутой руке генерала треуголку, подходит к другому, а этого будто не замечает. Генерал*** представляется на следующий день - та же игра со стороны императора; на послезавтра - idem (лат.) - то же самое. Он выходит в полном отчаянии, что попал в немилость, но встречает одного из друзей и рассказывает ему о своей неудаче.
– А ты не сделал ничего такого, что могло бы задеть императора?
– Нет.
– Ничего не говорено против него?
– Он - в моем сердце.
– Тогда он не может обойти вниманием чего-то в твоем военном наряде.
Друг оглядел генерала с ног до головы и воздел руки к небу.
– Черт возьми! Я в этом абсолютно уверен.
– В чем?
– Ты идешь к императору в треуголке, когда армия уже целую неделю носит прусские каски. Мой друг, швырни свою треуголку в Неву и купи каску.
Генерал*** следует дружескому совету и предстает на следующей аудиенции с каской в руке. Император хвалит его, обнимает, награждает звездой ордена Александра Невского.
Только один человек во всей империи в этом отношении был придирчивей и строже императора: великий князь Михаил.
Кауфман, сын генерала - коменданта крепости в Киеве, воспитанник Инженерной школы, офицер и слушатель Высшей школы, переходит улицу с расстегнутым воротником; он шел к другу, напротив, поработать. Курсант, к несчастью, встречается с великим князем Михаилом, и тот на пять лет делает его солдатом саперных войск.