Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Со всем было покончено: с пятилетним заговором, с надеждами на свободу 80 миллионов человек двух народов (заговорщики имели в виду и русских и поляков) все это развеялось в один день, в один день, потому что это был тот самый день, 14 декабря, когда на юге России арестовали Пестеля. Он успел крикнуть по-немецки князю Волконскому:
– Ничего не страшитесь, спасите мой труд - свод русских законов; я не поддамся разоблачению!
Тогда же были арестованы Сергей и Матвей Муравьевы [116] , но их освободила многочисленная группа офицеров из Общества объединенных славян. Едва получив свободу, Сергей Муравьев замыслил поднять Черниговский полк. Это ему удалось. И он решил выступить на Киев, Белую Церковь или Житомир, чтобы соединиться с другими офицерами Общества объединенных славян. Наконец, остановили выбор на Брунилове [Брусилове], откуда за день марша могли достичь Киева или Житомира, исходя из обстановки. Перед выступлением
116
Муравьев-Апостол Матвей Иванович (1793-1886) - с братом Сергеем получил воспитание в Парижском пансионате Хикса и Петербургском корпусе инженеров путей сообщения; отставной подполковник, участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов; масон, член ложи «Соединенных друзей» и ложи «Трех добродетелей» в 1816-1820 годах; один из основателей Союза спасения, член Союза благоденствия и Южного общества, участник восстания Черниговского полка; наказан 20 годами каторги; по амнистии 1856 года, восстановлен в правах; умер в Москве и похоронен в Новодевичьем монастыре.
На марше Муравьев получил сообщение, что в Белой Церкви не было войск, которые он рассчитывал поднять, и он повернул назад. Но не успел он одолеть и нескольких верст, как оказался лицом к лицу с генералом Гейсмаром и его гусарами. Так он встретился со своей погоней. Муравьев и не думал колебаться, приказал своим людям немедленно броситься на артиллерию, что генерал Гейсмар вез за собой. Генерал Гейсмар, в свою очередь, приказал артиллеристам открыть огонь. Обе стороны выполнили приказ, но с разным успехом. После первого пушечного залпа, Сергей Муравьев упал, сраженный картечным разрывом. Он лишь потерял сознание; когда же, минут через десять, пришел в себя, его люди уже в беспорядке бежали. Он хотел бы вновь оказаться возле них, но было слишком поздно.
Матвей Муравьев [117] , видя, что все потеряно, повернул на себя пистолет, который держал в руке, и выстрелил себе в голову. Двух других Муравьевых арестовали.
Оба процесса, естественно, надлежало слить в один. Император назначил следственную комиссию под председательством того самого Лопухина, которого Павел I сделал князем, по просьбе его дочери. Следствие длилось 4,5 месяца. Главная тяжесть обвинений легла на пятерых. Ими были Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский. Все пятеро были замечательными людьми. Скажем несколько слов о каждом из них.
117
Муравьев-Апостол Ипполит Иванович (1806-1825) - прапорщик, член Северного общества, участник восстания Черниговского полка; раненый в бою при Ковалевке, не пожелал сдаваться и застрелился.
Павлу Пестелю едва исполнилось 30-ть. Он носил немецкую фамилию, но был русским по рождению. Его отец, которому выпало служить губернатором после Сперанского, этой жертвы доноса, кого Александр и Николай реабилитировали потом, как бы соревнуясь между собой, в 1825 году, то есть, когда осудили сына, оказался на грани нищеты. Отец Пестеля, как и его предшественник, стал жертвой такого же доноса. Выводы по доносу, порицающие отца, далекого от мысли, что может дослужиться до такого, болью отозвались в сердце сына, который учился в Дрездене, вернувшись в Санкт-Петербург, поступил в пажеский корпус, был произведен в прапорщики и далее, во время французской кампании, получил звание капитана. К слову, в Бар-сюр-Обе, увидав, что баварские солдаты грубо обращаются с одним из наших крестьян, он расправился с ними своей тростью. Он вернулся в Россию адъютантом Витгенштейна и, наконец, в звании полковника принял командование Вятским пехотным полком.
Пестель был небольшого роста, но ладно скроенным, сильным и очень ловким. Его считали тонким, хитрым и честолюбивым. Без риска обмануться, скажем, что это был высокий властный ум, и это чувствовали даже те из его компаньонов, которые не питали к нему никаких симпатий. Например, Рылеев, сам большой умница, и Александр Бестужев. Таков был Пестель, задумавший ассоциацию; он же написал проект свода русских законов, и это его голос звучал всегда, когда дело касалось смелых проектов и крайних решений. Сложилось мнение, что он был республиканцем типа Бонапарта, а не Вашингтона. Но кто мог верно об этом судить? Смерть пришла за ним раньше, чем он завершил начатое дело. Умер он страшной смертью, и было предпринято все, чтобы она выглядела позорной. Ложь, нам кажется, могла бы пощадить его бездыханное тело.
Кондратий Рылеев был поэт, он только что опубликовал свою поэму «Войнаровский» с посвящением Бестужеву, другу; он предсказал и его и собственную судьбу, как человек, который шесть
Эти стихи говорят лучше, чем мы сумели бы рассказать, кем был Рылеев.
Сергей Муравьев-Апостол служил подполковником в Черниговском пехотном полку; он был блестящий, решительный, отзывчивый сердцем офицер, либерал по воспитанию и участник заговора с момента его возникновения. Двойная фамилия указывает на то, что он принадлежал к дому Муравьевых, давших России столько замечательных людей, и к семейству Апостола, казацкого гетмана. Иван Муравьев-Апостол, его отец, которого я хорошо знал по Флоренции, куда он удалился, не желая больше жить в России, и где, как он говорил, оплакивал прах трех своих сыновей, одного - покончившего с собой, второго - повешенного, третьего - сосланного, Иван Муравьев-Апостол был сенатором, а во времена Империи [наполеоновской] - министром России, сначала в ганзейских городах, потом - в Испании. Три его сына, которых так фатально он потерял, были его славой и гордостью. Никогда, говорил он мне, вытирая слезы, у него не было повода быть недовольным ни одним из них. Он был, скорее, аристократ, нежели либерал; будучи в родстве со старым наставником Александра, он получил воспитание близ императора, недавно почившего в бозе. Это был блестящий филолог, главным образом, эллинист; перевел на русский язык «Облака» - произведение Аристофана и в 1825 году опубликовал «Путешествие в Тавриду». Недавно написал греческую оду на смерть Александра, как его старый друг, и изложил ее, наконец, латинскими стихами; его любимым чтением был «Прометей» Эсхила.
Сам по себе Сергей был если не литератор, то, во всяком случае, человек просвещенный; на армейскую службу попал в 1816 году и оказался в числе офицеров полка, что взбунтовался против своего полковника Шавца [Шварца]. В ходе преобразования части он был переведен в другой - в Черниговский полк, и этот перевод приблизил его к Пестелю. И тогда его вторая фамилия - Апостол - стала повелевать его сознанием больше, чем первая.
Она напоминала ему о конфедерации свободолюбивых воинов, которая в соответствии с избранной целью распространила в Малороссии идеи независимости, не угасшие там и сегодня. Его дед, Даниил Апостол, в 1727 году был избран казацким гетманом и энергично защищал свою страну от вторжений Петра I [Петр I умер в 1725 году]; его патриотизм был вознагражден долгим пленом. Предания о независимости - гордость молодости, они стали мукой зрелости Сергея. До заговора брат Матвей и он были неразлучны. Смерть разверзла между ними могильную бездну, а ссылка - бездну насильственной разлуки между могилой и оставшимся в живых.
Четвертый обвиняемый, Михаил Бестужев или Бестушев (фамилия пишется двояко) приходился каким-то родственником известному канцлеру Анны, который явился, помнится, из Курляндии вместе с бароном и при Елизавете руководил внешней политикой России. Михаилу, когда он вошел в заговор, было 29 лет, и служил он в Полтавском пехотном полку в звании младшего лейтенанта.
Что касается Каховского, то о нем не удается собрать сведений того же порядка, какие мы только что дали о четырех его товарищах; солдат и конспиратор, он сумел быть полезным в заговоре, принять участие в сражении и умереть; требовать от него большего невозможно.
В результате, в заговоре объединились семь князей, два графа, три барона, два генерала, 13 полковников и десять подполковников.
Под следствием находился 121 человек. Императрица Елизавета, отменив смертную казнь за обычные преступления, сохранила ее как кару за государственную измену или, точнее, совсем не упоминала о таковой и только в силу ее добровольной клятвы никакие наказания, приводящие к немедленной смерти, в ее правление не применялись; но она оставила наказание par le knout - кнутом и шпицрутенами, под которыми отлично умирали, хотя в приговорах и не фигурировало слово смерть; судья не хуже палача знал, что после 100 ударов кнутом и 2 000 ударов шомполами не выживают.