Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
– Ты мне докладывал, глупец, - сказал он, - что тебя мало уважают, и я возложил эполеты на твои плечи. Ты мне говорил, что недостаточно ценят тебя, и я повесил тебе на грудь звезду ордена св. Владимира…
Он с размаху сбил с него головной убор и стукнул его по лбу.
– Но туда, - добавил он, - я ничего не мог вложить. Это дело боженьки, а боженька, кажется, глядел в другую сторону, когда ты появился на свет.
Затем, пожав плечами и последний раз харкнув в лицо слово dourak - дурак, повернулся к нему спиной.
Майор Р…, от ссыльной скуки военного поселения и чтобы отомстить Аракчееву за жестокость, забавлялся формированием армии из гусей и индюков, которых, благодаря терпению и настойчивости, он обучил выполнять команды. При команде
Аракчеев узнал, какой забаве посвящает майор Р… часы своего досуга. Весьма срочно выехал в военное поселение и объявился у майора. Тот спросил графа, не будет ли его приказа трубить солдатам сбор.
– Лишнее, - сказал Аракчеев, - я прибыл провести смотр не солдат ваших, но ваших гусей и индюков.
Майор увидел, понял, что попался; поставил на кон свое открытое сердце, вывел своих «ополченцев» из кордегардии и отважился отдавать им команды, как на смотру. Говорят, что интеллигентные птицы поняли, перед кем они имеют честь щеголять своей выучкой. Никогда еще в их движениях не было столько четкости, а в ответах - такого энтузиазма, как в тот раз. Аракчеев не скупился на комплименты, самые лестные для майора. Только эпилогом речений был приказ майору - отправляться в крепость со своей армией; а его стражу - подавать арестованному, один день - гуся, второй день - индюка, и больше ничего, пока армия не будет съедена полностью. На 12-й день майор пресытился мясом своих воспитанников, заявил, что, скорее, предпочитает умереть, чем продолжать этот режим питания, и отказался ото всякой еды. На 14-й день, Аракчеев, сообразивши, что из-за голодовки жизнь майора - всерьез под вопросом, соблаговолил его простить.
В Новгородской губернии у Аракчеева было великолепное имение Grouzeno - Грузино, дар императора Александра, откуда вельможа черпал и деньги, и достоинство. Как все скудоумные люди, он принадлежал к категории ярких приверженцев порядка и неукоснительного выполнения правил, доведенных до крайности. Позади своего дома он велел разбить сад со строгими парными клумбами, вытянутыми по шнуру. Каждая из них была снабжена этикеткой с именем du dvorezky - дворецкого [дворового] [87] , которому поручалось за ней ухаживать. Если цветок на клумбе оказывался сорван или сбит, если на взрыхленной земле обнаруживался отпечаток ноги, если посторонняя трава проклевывалась на клумбах, то дворовому в зависимости от тяжести вины, по приказу Настасьи, давали 25, 50, 100 ударов розгами.
87
Единственное число слова dvorovies - дворовые; так называют тех, кто ведет хозяйство господского дома; у них есть право на la meschina - месячину, то есть на паек; они получают 32 фунта муки и 7 фунтов крупы в месяц. (Прим. А. Дюма.)
Настасья не приходилась Аракчееву ни женой, ни любовницей; она была его баба. Он отыскал этот тип волчицы в одной из своих деревень и сожительствовал с нею. Радостью этого создания было видеть слезы и слышать крики. Аракчеев, заправляющий всеми делами в государстве, ничего не предпринимал без совета Настасьи; она имела над ним, человеком с необузданным нравом, абсолютную власть. Люди из народа говорили, что он спутался с чертом в обличье женщины.
В конце концов, кучер и повар графа, выведенные из себя дурным обращением, которому подвергались изо дня в день - сестра повара умерла под кнутом - устав от страха ожидать чего угодно, решили избавить землю от этого монстра. Однажды ночью,
Узнав об этом, Аракчеев заперся на пять дней и ночей, предаваясь не рыданиям и воплям, а рычанию и вою, слышным во всем доме.
Когда он вышел, все разбежались. Глаза его были налиты кровью, а лицо было мертвенно-бледным. Поскольку дворовые не захотели выдать виновных, в конечном счете совершивших то, что каждый из них готов был сделать не меньше 20 раз, их всех нещадно перепороли; двoe-тpoe умерли под кнутом.
По поводу смерти этой женщины, Александр написал графу:
«Успокойся, друг! В тебе нуждается Россия; она оплакивает твою верную подругу, и я лью слезы, думая о твоем несчастье».
Такая глубокая нежность Александра к жестокому выскочке выглядела тем более диковинной, что он, Аракчеев, держал в страхе двух братьев императора - великих князей Николая и Михаила. Он заставлял их каждое утро, к 10 часам, являться к нему в деревянный дом на de la Fonderie (фр.) - Литейном, и там заставлял их по два часа ждать аудиенции с ним, принимая сначала младших по званию офицеров. Несомненно, не знал он, что Константин отказался от престола, и что истинный наследник трона - Николай. Как бы там ни было, едва оказавшись на троне, Николай отправил его в отставку; но как парфянин, уходя, тот выпустил в императора последнюю стрелу. Оставил ему своего адъютанта Клейнмихеля. Чтобы достичь такого результата, он сделал вид, что рассорился со своим протеже и демонстративно погнал его от себя. Быть прогнанным Аракчеевым для Николая значило получить рекомендацию. Новый император угодил в западню и восстановил опального в том же звании, в каком тот пребывал у Аракчеева. Когда прежний фаворит узнал, что его военная хитрость удалась, совсем старик, а это было так, подпрыгнул от радости и, улыбаясь, сказал:
– Теперь пусть ссылает меня хоть в Сибирь, я отомщен!
Аракчеев удалился в свое имение Грузино. Там он терзал своих крестьян и, подобно сеньорам Средневековья, грабил путников, которые пользовались мостом, что он велел построить, взимая с них 10 копеек пошлины.
Один юный младший лейтенант ехал в отпуск и, найдя пошлину противозаконной, отказался ее платить; через мост его не пустили. Приведенный к Аракчееву и услышав его требование объяснить, почему он хочет уклониться от условленной платы, младший лейтенант ответил, что, для начала, если плата согласована, то не с ним; что, наконец, правительство, которое на время отпуска пожаловало 25 копеек на день, не учло, что при возвращении домой ему придется платить по 10 копеек за проезд по мостам; что, следовательно, он решительно отказывается от платежа, по поводу которого Аракчеев может обратиться к его начальству. При Александре младшему лейтенанту худо пришлось бы в первые же четверть часа, но при Николае это было исключено. Аракчеев удовольствовался тем, что показал ему кулак и сказал:
– Если когда-нибудь я вернусь к власти, то тогда держись, несчастный!
Но младший лейтенант, щелкнув пальцами, ответил:
– Отлично! Я слабо верю в воскрешение Иисуса Христа и совсем не верю в воскрешение Аракчеева.
Этим все и кончилось. Время Аракчеева прошло.
Вот какому человеку Александр доверил управление своей империей. Правда, чрезмерное увлечение женщинами, избыточный мистицизм и волна угрызений совести за зло, которого он не делал, но которому позволял совершаться, начиная от смерти отца, привели к тому, что Александр полностью развязался со светскими делами. Он знал, что в империи созревал крупный заговор, и это его не беспокоило.
В глубине души он прекрасно сознавал, что заговорщики правы, и, после авансов, полученных от него, правда на их стороне. Предсказывали катастрофу, смутное предощущение ее носилось в воздухе. Правительство пребывало в том болезненном состоянии, какое иной раз испытывает человек, прося передать своим самым доверенным людям:
– Чтобы выздороветь, нужно хорошенько переболеть.
Катастрофой, которую предчувствовали, стали смерть императора и события 14 декабря.