Из праха восставшие
Шрифт:
– Ну и как нам это сделать?
– Так у нас же, – начал Тимоти и смущенно смолк.
Ну кто он такой, чтобы объяснять тем, кто неизмеримо его старше, как им жить – или, вернее, как им продолжать свое недоумершее существование?
– Так у нас же, – продолжил он, набравшись смелости, – у нас же есть кому заняться этим расселением. Она может поискать в ближних и дальних окрестностях пустые тела и пустые души, и когда найдутся большие, не до конца заполненные емкости и крошечные, полупустые флакончики, она сможет приспособить их под тех из нас, кто захочет переехать.
– И кто бы это мог быть такой? – спросил кто-то, заранее зная ответ.
– Та, кто поможет нам перераспределить души, находится сейчас на чердаке. Она спит и видит сны, она и здесь, и не здесь, и я уверен, что, если мы попросим ее о помощи, она согласится. А тем временем давайте будем думать о ней и познакомимся поближе с тем, как она живет, и с тем, как она странствует.
– Так кто же это все-таки? – спросил все тот же голос.
– Кто? – удивился Тимоти. – Да конечно же Сеси.
– Да, – подтвердил голос, чистый и звонкий, как прыгающий по камешкам ручей.
– Я буду, – сказала Сеси, – как сеятель, бросающий пушинки семян на ветер, чтобы позже, в другом месте они распустились цветами. Сделаем так, что я буду брать бесприютные души по одной и буду носить каждую душу над землей до тех пор, пока не найду удобное место, чтобы ее пристроить. В нескольких милях за городом уже который год пустует ферма, заброшенная после пыльной бури. Давайте найдем добровольцев из числа собравшихся к нам родственников. Кто захочет перебраться в это укромное место и взять эту пустующую ферму, чтобы жить и растить детей спокойно, вне опасного соседства с городами? Кто?
– А почему бы и не я? – спросил с дальнего конца голос, сопровождаемый хлопаньем огромных крыльев. – Почему бы и не я? – сказал дядюшка Эйнар. – Я умею летать и смогу добраться туда сам, если только ты мне поможешь, будешь поддерживать мою душу и разум.
– А что, дядюшка Эйнар, ведь и точно, – сказала Сеси. – Ты, крылатый, подходишь для этого дела лучше всех. Ты готов?
– Да, – сказал дядюшка Эйнар.
– Так чего же мы тогда ждем?
Глава 15
Дядюшка Эйнар
– Это займет не больше минуты, – сказала жена дядюшки Эйнара.
– Я отказываюсь, – сказал дядюшка Эйнар. – И это заняло не больше секунды.
– Я все утро стирала, – сказала жена, – а теперь ты не хочешь мне помочь. Видишь, уже дождь собирается.
– Ну и пусть дождь, – крикнул дядюшка Эйнар. – Только и не хватало, чтобы из-за твоих постирушек меня ударило молнией.
– Но у тебя же это так быстро,– сказала она. – Взлетел и сразу назад.
– И все равно я отказываюсь, – сказал он, нервно подрагивая огромными, как навес бродячего цирка, крыльями.
Она молча подала мужу конец тонкой веревки, обильно увешанной свежевыстиранным бельем.
– Вот до чего я дошел, – пробормотал он, неприязненно вертя веревку в пальцах. – Сушилка для постирушек, ну кто бы мог раньше в такое поверить?
День за днем, неделю за неделей летала Сеси над полями и лесами в поисках подходящего обиталища, отбраковывая одно место за другим, пока не остановила свой выбор на заброшенной ферме с обезлюдевшим, но вполне сохранившимся домом. И тогда она направила туда Эйнара по длинному кружному пути, чтобы поискал заодно себе жену. Теперь у него была жена, было убежище от ни во что не верящего мира, и все же, и все же…
– Не распускай нюни, – сказала жена, – а то снова промочишь белье. Ты лучше закинь его наверх, и все в момент будет готово.
– «Закинь наверх», – оскорбленно передразнил Эйнар. – И пусть хлынет дождь, пусть ударит гроза, это никого не интересует!
– Да будь погода хорошая, ясная, я бы тебя и не просила. А так ведь будут простыни висеть по всему дому…
Этот довод оказался решающим. Уж что дядюшка Эйнар ненавидел, так это когда в доме, куда ни повернись, хлещет по лицу мокрое белье, так что приходится пролезать к себе в комнату чуть не на четвереньках.
– Но только до края выгона, – сказал он, вставая.
– Только! – радостно согласилась жена.
Фрр… и вот его крылья уже рассекают и отшвыривают назад предзакатную прохладу. Дядюшка Эйнар стремительно мчался над лугом, волоча за собой длинную, весело трепещущую цепь, быстро обсушивая влажное белье во встречном потоке воздуха.
– Принимай!
Уже через минуту он с лёту разложил пунктир свежего, как только что скошенная пшеница, белья по длинной полосе брошенных на траву одеял.
– Спасибо!
– Ррр, – прорычал он, а затем спланировал в самый дальний угол двора, под старую яблоню с невыносимо кислыми яблоками, сложил крылья, сел на землю и погрузился в тяжкие раздумья.
Изумительные, нежно-шелковистые крылья дядюшки Эйнара, свисавшие с его плеч, подобно аквамариновым парусам, негромко жужжали и шелестели при каждом его движении.
Относился он к ним как к докучливой обузе? Отнюдь. В молодости Эйнар летал чуть ли не каждую ночь. Ночь – лучшее время для крылатого человека. День полон скрытых угроз, так было всегда и всегда будет, а вот ночью – ночью он вольно парил над дальними землями и еще более дальними морями без малейшей для себя опасности.
Но теперь он не мог летать ночью.
По пути сюда, на эту проклятую, злосчастную ферму, он выпил лишку густого темно-красного вина.
– Ничего со мной не случится, – вяло вговаривал он себе, творя свой путь между серебряной россыпью звезд и грезящими о не скором еще рассвете полями.
А затем – оглушительный треск, в клочья изорвавший ночную тишину. И ослепительная, яростно-голубая вспышка. Опора высоковольтной вышки, затаившаяся в ночи, как злобный, злокозненный зверь.
Дядюшка Эйнар попал как утка в ловчую сеть; холодный жар огней святого Эльма все глубже впивался ему в лицо. Мощно взмахнув крыльями, он сбил с себя огонь и упал. Он шлепнулся на влажную, залитую лунным светом траву со звуком, словно кто-то сбросил из поднебесья огромную телефонную книгу.