Из праха восставшие
Шрифт:
Черту подвел итальянский граф, занесенный ветрами судьбы в Иллинойс и остановившийся на несколько дней в маленькой провинциальной гостинице. Как-то за столом он упомянул о своей весьма примечательной встрече с некоей римской матроной, находившейся на последнем месяце беременности. У нее были глаза Анжелины, губы Маргариты и лучезарная душа их обеих. Но и это, конечно же, чушь.
Пепел к пеплу, прах к праху?
Как-то раз за семейным ужином Тимоти сказал, утирая салфеткой слезы:
– Анжелина, это ведь ангел, да? А Маргарита – цветок?
– Да, – подтвердил кто-то из Семьи.
– А тогда, – пробормотал Тимоти, – так оно и есть. Цветы и ангелы, а не прах к праху и пепел к пеплу. Ангелы и цветы.
– По такому случаю следует выпить, – сказал кто-то.
Что они и сделали.
Глава 19
Трубочисты
Строго говоря, они не были трубочистами.
Они полнили, они влачились, они могли кануть и могли воспарить, могли делать множество самых разнообразных вещей, но никогда, ни при каких обстоятельствах не занимались чисткой дымоходов и отдушин.
Они в них жили. Они слетались туда из самых различных мест. Чем они были – бесплотными сгущениями света и тени или некими подобиями призраков, спящими душами или бодрствующими, – этого не знал никто.
Чаще всего они прилетали на высоких перистых облаках и низвергались на землю при грозе, под раскаты грома и под ослепительные вспышки молний. Но иногда трубочисты обходились без помощи перистых, равно как и высоких слоистых облаков и были заметны лишь потому, как они рябью пробегали по пшеничным полям либо приподнимали завесу падающего снега, словно стараясь получше разглядеть конечную цель своих странствий – Дом с его девяноста девятью или, как считали некоторые, ста дымовыми трубами.
Девяносто девять или сто разверстых зевов, взывавших к небу, чтобы их наполнили или накормили, и на этот безмолвный вопль откликались каждый порыв урагана, каждый мимолетный ветерок, с какой бы стороны они ни пришли.
Невидимые, лишенные образа ветры прилетали один за другим, и каждый из них приносил с собой некое подобие своей изначальной погоды. Будь у этих гостей имена, мы звали бы их муссон и сирокко, тайфун и самум. Они просачивались в жерла девяноста девяти или ста дымовых труб, скитались по дымоходам и засыпали в конце концов на покрытых столетней копотью кирпичах, чтобы пробудиться потом безутешными всхлипами отринутых Господом душ или оглашать предутренние часы подобиями тоскливейших в мире звуков – завываний маячной сирены на самых дальних пределах жизни, на гибельных скалах, давших последний приют бессчетному множеству кораблей.
Трубочисты – одни из них появлялись задолго до Семейной Встречи, другие во время, третьи после – подчеркнуто сторонились всех существ и сущностей, находящихся за пределами их дымоходов. Невозмутимые и самодостаточные, как большие, сытые кошки, они не нуждались ни в пропитании (потому что питались сами собой, ничуть при этом не убывая), ни в каком бы то ни было общении.
Где они зарождались? Над Внешними Гебридами и над китайскими морями, над Кейп-Кодом, в кошмарных ураганах, снискавших ему столь печальную славу, и в леденящих шквалах, несущихся из Арктики, чтобы встретиться над Мексиканским заливом с огненным дыханием тропиков.
Мало-помалу все дымоходы Дома были заселены призрачными ветрами, которые не только держали в памяти множество жутких историй о былых ураганах, но и охотно рассказывали эти истории, если в топке загорался огонь или голос Тимоти взмывал по тому или иному дымоходу. Тогда зимы Мистической Гавани начинали выплакивать свою былую боль, а лондонские туманы, унесенные ветром на запад, безгубо шептали о тусклых днях и промозглых ночах.
За всё про всё их было то ли девяносто девять, то ли сто, этих духов изменчивой погоды, единоплеменных хранителей памяти об иссушающей жаре и арктическом холоде, о древних бризах и недавних ураганах; нашедшие после долгих поисков надежное пристанище, они таились в своих прокопченных норах в смутном ожидании влагой сочащегося ветра, который вытащит их наружу, заставит участвовать в разгуле новой грозы.
Когда Тимоти совсем уже не спалось, он ложился у какого-нибудь камина и окликал странствующие по миру ветры. И тогда у него появлялась компания, и по обшитому кирпичом дымоходу текли вниз полночные рассказы невидимых духов, заставлявшие Араха истерически перебирать лапками и вселявшие дрожь в робкое сердце Мыши, в то время как мудрая Ануба садилась и слушала, узнавая и признавая его необычных друзей.
Вот так и вышло, что Дом стал прибежищем для видимых и невидимых, наполнился призрачными утешителями, посланцами бризов и ураганов всех времен, всех уголков земли.
Невидимые в отдушинах.
Вспоминатели полдней и полночей.
Рассказчики о закатах, давно растворившихся во тьме.
Девяносто девять или сто дымовых труб, и в каждой – ничего.
Кроме них.
Глава 20
Странница
Отец заглянул к Сеси незадолго до рассвета и застал ее мирно спящей на ложе нубийских песков. Безнадежно покачав головой, он повернулся к матери.
– Если ты сможешь объяснить мне, какой от нее… – взмах руки в сторону Сеси, – толк по дому, я всухомятку съем весь креп с веранды. Проспит от заката до рассвета, потом встанет, позавтракает и опять на боковую, до самого вечера.
– Да что ты, я даже не знаю, что бы мы без нее делали, – ворковала мать, направляя отца к выходу из чердачной каморки. – Она работает не меньше, а даже больше любого другого члена Семьи. Вот что толку от твоих братцев, которые весь день спят и ничего не делают?
На чердачной лестнице пахло дымом черных свечей. Черный креп, прикрепленный к перилам, провожал их неодобрительным шепотом.
– Зато мы работаем по ночам, – сказал отец. – И никто не виноват, что мы – пользуясь твоим выражением – такие старомодные.
– А я разве что, кого-нибудь обвиняю? – Она открыла дверь подвала и первой шагнула в кромешную тьму. – Нельзя требовать, чтобы все в Семье были одинаково зрелыми. Хорошо еще, что мне вообще не нужно спать. Вот женился бы ты на ночной спальщице, веселый вышел бы брак! Каждый из нас спал бы в свое время, все наперекосяк. А вот в Семье так и получается. Кто-то вроде Сеси живет одним мозгом, и тут же Эйнар, ничего, кроме крыльев, и Тимоти, сплошь спокойствие и уравновешенность. Ты спишь днем, а я бодрствую всю свою жизнь, так что не трудно понять и ее, Сеси. Она помогает тысячью разных способов. Ну, скажем, посылает для меня свое сознание к зеленщику. Или залезает в голову мясника, чтобы узнать, есть ли у него хорошая вырезка. Своим предупреждением она дает мне время подготовиться к грядущему визиту какой-нибудь кумушки-сплетницы. Она полнится своими странствиями, как зрелый гранат – зернами!