Из праха восставшие
Шрифт:
– Это…
Тимоти присмотрелся к выбранному рисунку.
– Дядюшка Эйнар?
– Тот, у которого крылья?
– Я летал с ним.
– Молодец. А это?
– Сеси!
– Она тоже летает?
– Без крыльев. Она посылает свой ум…
– Как духи?
– Которые используют уши людей и смотрят их глазами.
– А это? – указал паучий палец.
Под ним не было никакого символа.
– А, – рассмеялся Тимоти. – Мой кузен Рэн. Невидимый. Ему летать ни к чему. Такой пройдет куда угодно – и никто не заметит.
– Счастливчик. А это, и это, и это?
И Тимоти назвал поочередно всех дядюшек
Услышав очередное имя, древнейшая из древних чуть кивала и перемещала пальцы, пока они не дошли до последнего иероглифа.
– Вот это, до чего я коснулась, средоточие тьмы?
– Да, это наш Дом.
Так оно и было. Под ее пальцами лежал Дом, выложенный бирюзой и украшенный янтарем вперемежку с золотом, каким, наверное, и был, когда Линкольн направлялся в Геттисберг.
И вот прямо на глазах Тимоти яркая картинка начала тускнеть и шелушиться. Стены Дома свело мучительной судорогой, золотые окна ослепли.
– Сегодня, – скорбно шепнули пергаментные губы.
– Но как же так? – воскликнул Тимоти. – После стольких-то лет! Почему сейчас?
– Это век открытий и откровений. Картины незримо летают по воздуху. Звуки, уносящиеся на край земли. Вещи, слышные всем. Вещи, видные всем. Десятки миллионов странствующих и путешествующих. Спрятаться некуда. Нас находят по воздушным словам и картинам, посылаемым в комнаты, где сидят дети и их родители, сидят, и смотрят, и слушают, как Медуза с головой, ощетинившейся шипами, без умолку бормочет и призывает к карам.
– За что?!
– Причин нет, да их и не надо. Это просто сиюминутные откровения, бессмысленные тревоги этой недели, случайная паника прошлой ночи, и таких глупостей вполне достаточно, чтобы сеять смерть и разрушение, когда дети, а с ними и родители застывают, скованные арктическим заклятьем досужих сплетен и злобной клеветы. Глупый скажет, дурак поверит, и мы погибли… Погибли, – со вздохом повторила она.
Дом на ее груди и стропила Дома у Тимоти над головой содрогнулись в предчувствии скорых потрясений.
– Скоро нахлынет потоп… цунами. Приливная волна людей.
– Но что мы такое сделали?
– Ничего. Мы выжили, вот и все. И те, что затопят нас, завидуют нашим жизням, растянувшимся на много веков. Мы другие, а потому должны быть смыты без следа. Тссс!
– А что же мы можем сделать? Что? – Тимоти чуть не плакал.
– Бежать, все в разные стороны. Они не смогут преследовать стольких беглецов сразу. К полуночи, когда нагрянет толпа с факелами, Дом должен опустеть.
– Факелы?
– Разве ты не знаешь, что это всегда факелы и пожар, пожар и факелы?
– Да, – прошептал Тимоти, оглушенный воспоминанием. – Я видел такое в кино. Несчастные, убегающие люди и люди, бегущие за ними следом. И факелы, и пожары.
– Ну что ж, тогда мы со всем разобрались. Позови свою сестру. Нужно, чтобы Сеси предупредила всех остальных.
– Я уже это сделала! – воскликнул голос из ниоткуда.
– Она с нами. – Голос прапрародительницы походил на шелест сухих кукурузных листьев.
– Да, я все слышала, – сказали стропила и окно, чулан и ведущая вниз лесенка. – Я в каждой комнате, в каждой голове, в каждой мысли. Уже сейчас шкафы перетряхиваются, багаж увязывается. Задолго до полуночи Дом будет пуст.
Невидимая
– Воистину, Прекрасная здесь, – сказала Сеси ртом и гортанью брата.
– Чушь! Вы хотите послушать вторую причину, по которой погода переменится и нахлынет потоп? – спросила Древняя.
– Конечно. – Тимоти ощутил, как невесомо легкое присутствие сестры прижалось к окошкам его глаз.
– Они ненавидят меня за все то, что я знаю о смерти. Для них это знание – невыносимое бремя, хотя могло бы быть полезной ношей.
– А разве можно, – начал Тимоти, и Сеси закончила: – Помнить смерть?
– Да, конечно, но это доступно лишь мертвым. Вы, живые, слепы. Но мы, иже окунулись во Время и родились вторично как дети земли и наследники Вечности, плавно сплавляемся по течению песчаных рек и потоков тьмы, постигая влияние звезд, чьи эманации из года в год, из миллиона лет в миллион моросят на землю, выискивая нас в наших рассадниках извечно посеянных душ, как огромные семена, кроющиеся под рисунчатыми наслоениями и скелетами полуптиц-полурептилий, парящих в песчанике, с миллионолетним размахом крыльев и глубиной в мимолетный вздох. Мы суть хранители Времени. Вы, ходящие по земле, знаете один лишь момент, да и тот у вас крадут при последнем вашем выдохе. Уже потому, что вы живете и двигаетесь, вы не способны хранить. Мы суть житницы темных воспоминаний. Наши погребальные урны хранят не только былые стремления и умолкнувшие сердца, но и невообразимые для вас глубины, где в подземных, утраченных часах спрессованы все, когда-либо бывшие смерти, смерти, на которых человечество строит новые телесные обиталища и каменные твердыни, возносящиеся все выше и выше, по мере того как мы, пропитанные сумраками и спеленутые тьмой, погружаемся вниз и вниз. Мы копим и храним. Мы мудры расставаниями. Ты согласен, дитя, что сорок миллиардов смертей – великая мудрость, а сорок миллиардов, что погребены в землю, – великий дар живым, только и позволяющий им жить?
– Думаю, да.
– Тут нечего думать, дитя. Знай. Я преподам тебе знание, бесценное для живущих, потому что лишь смерть может освободить мир к новой жизни, и это знание будет сладким твоим бременем.
И настала уже та ночь, с которой начнется твой путь. Сейчас!
И в тот же момент драгоценный медальон на ее золотой груди полыхнул живым огнем. Свет брызнул вверх и покрыл потолок мириадами яростных пчел, грозивших жаром своим и суетой воспламенить сухое, как порох, дерево.
– Огонь, – крикнул Тимоти, заслоняя лицо ладонями и локтями. – Факелы!
– Да, – хрипло выдохнула Неф. – Факелы и пожар. Ничего не останется. Все сгорит.
И словно в подтверждение этих слов, Дом, изображенный на ее нагруднике, задымился и вспыхнул.
– Ничего не останется! – горестно повторила Сеси со всех сторон сразу. – Все исчезнет!
И Тимоти увидел, как там, на нагруднике, все члены Семьи – и крылатый Эйнар, и спящая Сеси, и Невидимый Дядюшка (заметный лишь по взвихренному следу, оставляемому им в облаках и тумане), и дюжины прочих кузенов, дядюшек и тетушек, – как все они выходят на дорогу и покидают город либо, воспарив над землей, устраиваются в древесных кронах и оттуда, в безопасном отдалении, наблюдают за факельным безумием, затопившим нагрудник древней Неф. А взглянув в окно, можно было видеть настоящую толпу, надвигавшуюся на Дом, как огненный поток лавы, текущий вопреки законам природы по склону вверх. Люди двигались пешком и на лошадях, на велосипедах и на машинах, и у всех были факелы, а их хриплые крики сливались в дикий, кровожадный рев.