Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга
Шрифт:
Как пример интереса к теме путешествий на Восток в русском обществе укажу еще вышедшее в Петербурге в 1849 г. второе издание в переводе с французского «Путешествия с детьми по Святой Земле». [49] Автор в книге не указан, рассказ идет от первого лица – сына, путешествующего в 1840 г. с отцом, «служившим под начальством Наполеона» [50] , и братом Виктором, в сопровождении двух слуг.
Таковы были в XIX в. предшественники Адлерберга, писавшие на русском языке в избранном им жанре. Не потому ли он начинает записки своего рода оправданием перед публикой, с одной стороны, умаляя значимость своего сочинения, с другой – указывая на его достоинства? «Эти беззатейные строки были написаны мною без претензии на литературную известность, без всякого авторского тщеславия, единственно для освежения в памяти того, что я видел, и притом в то время, когда писались они, я не имел и мысли пустить их когда-нибудь в свет. Между тем некоторые снисходительные приятели, прочитав, одобрили этот рассказ о моем странствовании и уговорили меня напечатать мои впечатления, которые имеют лишь одно достоинство: они чужды всяких вымышленных прикрас».
49
Путешествие с детьми по Святой Земле / Пер. с франц. с изменениями и дополнениями. Изд. 2, испр. и доп., в 3-х частях, с 48 видами, гравированными на стали и отпечатанными в Париже. СПб., 1849. Первое издание книги было в 1847 г.
50
Путешествие с детьми по Святой Земле. С. 83.
Итак, «беззатейные строки» вышли в свет только вследствие уговоров приятелей, но отсутствие прикрас послужило им оправданием. Действительно, каждый из предшественников Адлерберга ставил перед собой как литературную цель, так и иную: Дашков историко-экономическую, Муравьев религиозную, Норов топографическую. Н. В. Адлерберг полагал, что «глубокие ученые исследования принадлежат историческим сочинениям, а потому здесь они столь же неуместны, как философские и политические рассуждения. Путевые заметки должны быть зеркалом того, что действительно было в путешествии, ибо путешествие не сказка, а быль». Быть может, эти «инвективы» направлены против кого-то из названных выше авторов? По крайней мере, настораживают такие выражения, как «ученые исследования» (относится ли это к несколько тяжеловесному труду Норова?), «философские и политические рассуждения», которые можно приписать каждому из выпустивших в 1820–1840-х гг. сочинения о путешествии в Святую Землю.
Только инок Парфений, «наивностью изложения» которого восхищался Достоевский, похож в своих писательских установках (но не в стиле) на графа Н. В. Адлерберга, хотя чрезвычайно сомнительно, что они читали записки друг друга. Парфений в предисловии 1855 г. говорит о своей книге: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, что видел собственными своими очами…» [51] .
Возможно, на стиль Н. В. Адлерберга оказала влияние и общая тенденция современной ему литературы – переход от романтизма, черты которого очень заметны, например, в первой книге А. Н. Муравьева, к более реалистическому описанию действительности. Адлерберг обещает читателю только «быль», без исследований и рассуждений, и нельзя не признать, что она легко читается. Автор может развлечь рассказами о разных забавных или трогательных случаях, о попутчиках или местах, не связанных прямо с целью его путешествия, у него острый глаз, он проявляет наблюдательность, и хотя иногда морализирует, старается не утомлять читателя.
51
Цит. по: [Романов Б.]. Инок Парфений (Петр Агеев) [Вступительная статья] // Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников XII–XX вв. М., 1995. С. 133.
Вот, например, эпизод из первой главы, названный Адлербергом «Анекдот на море»: при отплытии с острова Корфу корабль догнала лодка с неким греком, зарабатывающим на жизнь опасными прыжками с палубы в море на глазах публики. Автор записок рисует внешность случайного встречного так, что ее легко представить: «Это был приземистый толстяк, с длинными, обстриженными в кружок и светлыми, точно лен, волосами, которые мохнатыми прядями распадались около его жирного лица с маленьким лбом и с чертами, чрезвычайно живо напоминавшими барана», – а заканчивает подробный трехстраничный пересказ «анекдота» моралью: «Но тем не менее грустно видеть человека, поставленного в необходимость питаться мирским подаянием. Любопытно бы знать, какие нравственные причины довели его до такого самоунижения?». Впрочем, любопытство графа не простирается до того, чтобы расспросить бедняка.
В той же главе заключен эпизод под названием «Интересная незнакомка», который позволяет заметить внимание 26-летнего путешественника не только к религиозным святыням. Несколько дальше, в 7 главе, когда буря занесет автора на лодке в гавань легендарного Тира, он будет с таким же увлечением описывать «жемчужину Востока» – дочь консула-маронита.
Автор упомянутой выше рецензии в известном и популярном в 1850–1860-е гг. журнале «Современник» замечает по поводу книги Адлерберга и записок о путешествиях вообще, что «вся сила здесь заключается в том, чтобы верно передать то, что видел, сохранив в описании живость и свежесть непосредственных впечатлений и трудно уловимые оттенки чувств, рождающихся под влиянием любопытных и поразительных явлений природы и жизни тех стран, которые довелось увидеть. Одна из самых интересных сторон каждого путешествия – личность путешественника, выражающаяся в особенности принимаемых им впечатлений…». [52]
52
Из Рима в Иерусалим. Сочинение графа Николая Адлерберга. СПб., 1853 // Современник. 1853. Т. 39. 4. С. 46.
Как черты «личности путешественника» надо отметить и образованность Адлерберга, дающую ему возможность, например, бегло описать древнюю историю Греции на фоне всех знаменитых достопримечательностей Афин (вторая глава), и хороший вкус, заметный в оценке архитектуры, и литературные способности. Он знаком с книгами своих предшественников, в особенности А. Н. Муравьева и Шатобриана, которых часто упоминает, и хотя не тщится писать научный трактат, с тонкой наблюдательностью описывает и здания, и людей, и «морского полипа» (скорее всего, медузу), увиденного, вероятно, впервые в Средиземном море, и сераль Сеида-паши в Александрии.
Впрочем, в середине XIX в. образованность автора в классической истории была вполне обычным явлением, и потому даже заслужила упрек автора цитируемой рецензии: «Отдавая дань общепринятому обычаю, автор, вступив на классическую почву Греции, предался историческим воспоминаниям и прежде, чем перешел к описанию афинских развалин – остатков греческого искусства – изложил вкратце историю развития и падения государственного устройства Афин. Этот простой обзор, написанный очень мило и просто, – одно из тех мест, которые мешают живости впечатления, нарушив гармонию целого» [53] . Кстати, автор рецензии ставит книгу Адлерберга не в ряд паломничеств в Иерусалим, а в ряд описаний путешествий вообще, выбирая для примера только преимущественно способные развлечь читателя эпизоды на пути в Святой Град и не упоминает об описании его самого, то есть о цели и большей части записок.
53
Там же. С. 47.
Во всех рассуждениях в книге Адлерберг подчеркивает свою принадлежность к российскому государству и православной вере. Католическая Пасха не вызывает умиления: «…я должен сознаться, церемония эта показалась мне не столько благоговейною и искреннею, сколько великолепною и пышною. Пение и молитвы пролетали мимо ушей моих без отголоска в сердце». При описании же архиерейского служения в Храме Гроба Господня в Иерусалиме автор отдает предпочтение «прекрасным звукам, отрадных русскому сердцу славянского языка» перед «громкими греческими напевами».
Гордость за русских граф испытывает всегда, но найти себе выражение она может лишь по подходящему поводу, например, при виде марширующих английских солдат на острове Корфу: «… выправка их довольно воинственна; но с гордостью сознаюсь, что это далеко не то, что наши русские солдаты: в них нет того грозного, молниеносного величия, которым каждого поражает русское войско, обладающее какою-то особенного рода пылкой, прямодушной энергией, насылающей на врага страх и трепет, и как бы громко свидетельствующей о привычке к бранным подвигам и победам». Адлерберг, служивший на Кавказе, имеет право на такие заключения, хотя крымская война, начавшаяся вскоре после выхода в свет его книги, поколебала у русской армии «привычку к бранным подвигам и победам».
Долгий и сложный путь в Иерусалим, включающий в себя морское путешествие на корабле Решида-паши, опасный переезд по морю в утлой лодке с неумелыми кормчими, долгое пребывание в восточных «карантинах», заканчивается, естественно, описанием Святого Града, многократно описанного уже на разных языках пророками, поэтами, паломниками и путешественниками. Какой же путь избирает Адлерберг, кому подражает в своих записках? Он не пишет так романтически приподнято, как Муравьев, не цитирует так много различных текстов, как Норов, не пишет о торговле и хозяйстве в Палестине, как Дашков, он просто пытается передать читателю свои впечатления. Разумеется, автор ориентируется на читателя «своего круга» – образованного и читающего по-французски, и кроме того, знакомого, как и он сам, с сочинениями предшественников. Автор, не будучи профессиональным писателем или ученым, как кажется, не считает свою задачу сложной, в его записках не заметны следы правки, но именно в непосредственности и заключается ценность книги.